Я оторвал взгляд от стеллажей с сухими продуктами и прошел в молочный отдел. Протиснулся через толпящихся покупателей. Рядом с пирамидами ящиков, где рядами стояли пустые бутылки, звенели стеклом люди. Оказалось, сегодня завезли пепси, вот и стараются набрать побольше пока экзотического напитка. На ящиках с бутылками пепси-колы стоял ценник – сорок пять копеек. Рядом на полках сиротливо стоят бутылки «Дюшес» и «Буратино» по тридцать копеек, но сегодня на них никто внимания не обращает. Откровенно говоря, мне эти напитки были всегда больше по душе.

В молочном отделе я огляделся. Выбор «велик» – ряженка, кефир, даже сливки есть! Только тара непривычная и давно забытая – стеклянные бутылки с широким горлом и тетра-пакеты пирамидками. Я не решился брать молоко в пакетах, так как они все оказались помятыми и мокрыми, а взял пару молочных бутылок. Сметана была только на развес, а я банку не взял. Не беда. Добыв в соседнем отделе целлофановый пакет, я подошел к продавщице, полной женщине лет тридцати.

– Литр сметаны, пожалуйста. – И протянул свою «тару».

– А что, банки не нашлось? – недовольно заворчала продавщица.

– Увы, мадам, – пошутил я, – дома вместе с головой забыл.

– О как! – подняла брови она. – А деньги хоть, не забыл?

Продавщица наложила сметану в пакет, завязала сверху узелок и протянула мне.

– Держи, безголовый.

– Спасибо, – я чуть склонил голову, – премного благодарен.

– Какая вежливая молодёжь пошла! – донеслось мне вслед. «Вам бы самим вежливость не помешала» – подумал я, подходя к кассе. За всё заплатил всего пятьдесят копеек. В будущем это обошлось бы в минимум в шестьдесят рублей.

Хлебный магазин был рядом. Выбор, по сравнению с будущим, тоже невелик, хотя только белого хлеба четыре вида – обычная буханка, караваем, батоном и лепешкой. То же самое касалось темных сортов хлеба. Я взял буханку белой и пару лепешек, они с молоком больно вкусны.

Сложив все в пакет, двинулся на выход, где и остановился. Наконец я понял – что за мысль не давала мне покоя. Как-то фильм смотрел про Брежнева, так там он в один из магазинов зашел, на полки пустые посмотрел. Напутали режиссеры, не было пустых полок, я только что видел, да и не помню я дефицита. Овощей и фруктов было завались, копейки стоили. И колбасы было несколько видов даже в обычных магазинах, а зайди в кооперативный продуктовый, так там вообще запутаешься с выбором. Пусть цены чуть выше, но не было продуктового дефицита, по крайней мере здесь, в Алма-Ате. Вот некоторых товаров было не достать. Например, телевизоры были в дефиците, магнитофоны, кассеты…

Напротив гастронома стояло два киоска. На одном надпись – «Союзпечать», на втором – «Мороженое». Ноги сами понесли в сторону «Союзпечати», на газеты глянуть, точней на даты. В школе-то как завертелось, так и не выяснил число. Ближе всех лежала «Правда». А дата… двадцать четвертое мая.

– Это сегодняшние газеты? – спросил я.

– Вчерашние, – оторвалась от чтения журнала киоскёрша, – задержали привоз, а что интересует, молодой человек?

Покупать прессу я не собирался. Газет и журналов и дома полно, отец их много выписывал. Почту по утрам приносят. Женщина все ещё вопросительно смотрела на меня, и я помотал головой:

– Нет, ничего.

Двадцать пятое число. Блин, в голове сразу что-то завертелось. Что должно случиться сегодня?

Повернулся и чуть не столкнулся с Ларисой Раевской.

Она облизнула мороженое и, покачивая авоськой с хлебом, прищурилась:

– Прессой интересуешься?

– Нет, больше числами.

– Ты домой, или ещё куда? А то пошли, провожу. – И смотрит заинтересованно.

– Привет! – Это подошла Смольнякова, тоже сумку с продуктами держит. Я заметил взгляд Раевской, явно недовольной появлением Верки. Что-то раньше девчонки не обращали на меня такого внимания, а теперь разом начали глазки строить. Причина-то понятна…

– Привет, – киваю Верке, – я домой иду, пошли?

Направился в сторону дома, а девчонки следом. Они молчали, я молчал. Так и шли. Я чувствовал, что обе хотят со мной поговорить, но только наедине. У нашего двора расстались. Смольнякова и Раевская пошли дальше, а я к дому. На прощание получил от каждой по улыбке! Вот блин, дела творятся!

В подъезде задержался у почтовых ящиков. В нашем отсеке обнаружил толстую упаковку газет. Отец выписывал несколько изданий, включая специфические журналы. Но мне хватило бы одной, все равно во всех новости почти одинаковые. Я зашел в квартиру, кинул прессу на тумбу и, оставив в руках одну «Правду», двинулся на кухню. Там отломил половину лепешки и принялся её есть, запивая молоком. При этом бегло просматривал газету.

Так, на первой странице, как всегда про пленумы, решения, про лозунги… не то, в общем. Дальше про то, что творится за рубежом. Ирак воюет с Ираном. Эти постоянно воюют, а Саддам пока не знает, что ему через десяток лет кирдык будет, но это тоже не то. Что же за событие случится двадцать пятого числа? Откинул газету. Может, в вечерних новостях скажут, если цензура не придержит? Часто о случившемся событии обычные граждане узнавали гораздо позже.

Ой, не заметил, как съел всю лепешку и выпил бутылку молока. Аппетит я, конечно, перебил, но все равно надо что-нибудь приготовить. Картошку пожарить, что ли?

Кажется, плавленые сырки я в холодильнике видел, сделаю-ка я сырный суп! Быстро, несложно и сердито, то есть сытно.

Начистил и нарезал соломкой картошку, поставил её вариться. Налущил лука, нашинковал его, высыпал на сковороду, залил маслом и включил газ. Кастрюля с картошкой закипела, и я бросил в неё плавленые сырки. Зарумянившийся лук переложил в кастрюлю. Сделав огонь слабей, пошел в коридор, к большому зеркалу.

Пора заняться своим взглядом. Как я ни присматривался, не находил в нём ничего такого-эдакого. Глаза как глаза и взор обычный.

Чуть подумав, достал из серванта альбом с фотографиями, нашел своё фото, вгляделся в него, затем посмотрел в зеркало, сравнивая с «оригиналом». Да, что-то есть такое. Усталость – не усталость, злость – не злость, но глаза были… зеркало души, блин. Взор орлиный, мать-перемать – как говорил Белкин.

Попробовать смотреть по-другому? Попытаемся. Начинаю кривляться – и так и эдак. Прищурюсь – не то, выпучусь – совсем не то. Изображу грусть – с таким видом только «на пропитание» просить. Нахмурюсь… ерунда получается. Зрачки к носу – идиотом выгляжу. Даже попробовал сделать глаза, как у кота из «Шрека». Получилось… даже описать трудно, но слеза от этого вида наворачивается…

В дверь позвонили. Потер лицо, разгоняя все выражения, и пошел открывать.

– Это я, – Савин зашел и сразу принюхался: – Чем это так вкусно пахнет?

– Супом, – говорю ему, – есть будешь?

– Не-а, я дома поел, – махнул рукой Олег, – мама никуда не отпускала, пока тарелку каши не склюю.

Мы прошли на кухню. Я снял крышку с кастрюли и посмотрел внутрь.

– Кажись, готово.

Савин тоже заглянул в посудину.

– Что это за варево? Не то ли зелье, которым ты сегодня объелся?

Он принюхался:

– А пахнет! – и махнул рукой. – Ладно, накладывай. Так и быть, попробую его.

Усаживается за стол и улыбается:

– Может, тоже как шпиён глаголить да руками и ногами, махать начну.

– Ну-ну, хлебай, мечтатель.

Мы быстро опустошили тарелки. Суп, приготовленный без приправ из незамысловатых и доступных продуктов, был вкусен и сытен.

– Уф, здорово! – Олег вытер вспотевший лоб и прокомментировал: – Ешь – потей, работай – зябни! Вкуснотища! Рецепт у матери узнаешь, или это семейный секрет?

Я улыбнулся, наливая чай.

– Никакого секрета. Рецепт прост – картошка, плавленый сырок, лук, соль по вкусу, и всё.

– И всё? Постой, так это ты варил? – Он взял лежащую на столе записку и пробежал её глазами. Потом поднял на меня взгляд и пробормотал: – Серый, ты… как… это… а ты кто?

Я рассмеялся:

– Да Вязов я, Вязов. Сергей Вязов.

Савин посмотрел на меня внимательно и начал перечислять, загибая пальцы: