на свой аэродром. Крылова пропустил вперед, а сам встал на место ведомого. Не ровен час. появятся
фрицы. Они в два счета могут сбить Крылова. Кулиев все время внимательно следил за воздухом.
Но вот и родной аэродром.
— Крылов, садись первым, — приказал Кулиев.
Я находился в то утро на командном пункте и руководил полетами. Хорошо вижу, как летчик выполнил
маневр и стал на посадочный курс. Вот самолет уже планирует. Пора выпускать шасси. Но почему он не
делает этого? Едва я подумал об этом, как в динамике послышался голос летчика:
— Шасси не выпускаются. В системе нет давления.
— Посадку запрещаю. Идите на второй круг.
Совещаемся с командиром полка, который только что подъехал на командный пункт. Что делать?
— Крылов достаточно опытный летчик, — говорит Зворыгин. — Он сможет посадить самолет на
фюзеляж.
Я согласен с ним. Крылов летает уже давно, обладает хорошей техникой пилотирования. Передаю на
борт соответствующую команду.
И вот самолет снова на посадочном курсе. Все, кто был в это время на аэродроме, притихли и
внимательно следили за действиями летчика. Как-то все это обойдется?
Самолет все ниже и ниже. У границы аэродрома Крылов выравнивает самолет я машина, медленно теряя
высоту, мягко касается грунта запасной полосы. Истребитель [169] прополз по зеленой траве метров 200
и остановился. Все вздохнули с облегчением.
При осмотре самолета механик обнаружил серьезное повреждение правой плоскости, фюзеляжа и
перебитую трубку воздушной системы.
... А на старт выруливали уже старший лейтенант Зотов и лейтенант Борисов. Они получили приказ
прикрыть действия штурмовиков. И с этим заданием справились успешно. В районе цели, северо-
западнее Орши, ИЛы обрушили всю мощь своего огня на голову вражеской пехоты. В это время из
облаков появились четыре «фоккера». Они пытались атаковать штурмовиков. Но Зотов и Борисов сумели
защитить их, связав гитлеровцев боем. В итоге схватки два вражеских самолета, оставляя в ясном летнем
небе дымные шлейфы, упали вниз.
К концу дня подполковник Зворыгин вызвал меня в штаб.
— Только что звонил командир дивизии, — обратился он ко мне, едва я переступил порог. — Необходимо
провести командирскую разведку вражеских войск в районе Борисова. Полковник Китаев поручает эту
задачу вам, товарищ Кубарев. Уточните обстановку и немедленно вылетайте.
В 20.00 во главе шестерки истребителей вылетел в указанный район. Погода стояла облачная. Линию
фронта пересекли на бреющем и сразу же углубились в тыл врага. Летели на высоте 300—500 метров. С
этой высоты хорошо просматривается земля. На всех дорогах видим большое движение войск.
Обеспокоенное начавшимся наступлением советских войск, гитлеровское командование спешно
перебрасывало подкрепления в наиболее угрожаемые районы. Вот от Холопец на Звиготы движется
пехота. По другой дороге со стороны Веллево идут пятнадцать танков. Они тотчас же открыли по
самолетам огонь.
Идем дальше. Через несколько минут полета показалась река Березина. На ее правом берегу у деревни
Каземирово какое-то оживление. Снижаюсь до бреющего. Теперь отчетливо вижу фашистских солдат.
Они заняты строительством траншей. Деревня горит. Набираю высоту и делаю второй заход. Я не мог
удержаться от соблазна обстрелять врага. [170]
— Всем штурмовать! — передаю команду.
Захожу вдоль траншеи. Вижу, как разбегаются солдаты, бросают лопаты и хватают в руки оружие.
Навстречу потянулась пулеметная трасса. Огневая точка находится правее траншеи, метров на 100.
Доворачиваю самолет и нажимаю гашетку. Там, где только что стрелял вражеский пулемет, рвутся
снаряды. Взмываю вверх и оглядываюсь. Ведомые поливают пулеметно-пушечным огнем траншеи.
— Порядок, ребята! Пошли дальше.
Под крылом мелькают проселочные дороги, перелески. Вот и Пчельники — очередной пункт маршрута.
Там оказались 15 наших танков. Они двигались в сторону Борисова, поднимая облака пыли.
Как они здесь оказались? Осматриваюсь. Юго-западнее города, оказывается, идет бой. Горит лес. Через
Березину на плотах переправляется наша пехота численностью до роты. А в районе Черники действует
переправа. Идут пехота, артиллерия, танки. Советские войска стремительно рвутся вперед. Фашисты не в
силах сдержать этот напор. И это радует. Приятно сознавать, что так успешно идет наступление. Оборона
врага трещит по всем швам.
Обо всем увиденном я передаю по радио на командный пункт полка, а когда вернулись на аэродром, подробно доложил командиру дивизии.
Разведку ведет Попов
Надо сказать, что в ходе операции по освобождению Белоруссии фашистская авиация активно
действовала лишь в первые дни. В последующем, с потерей передовых аэродромов, ее активность
снизилась.
И вторая особенность. Ввиду стремительного продвижения советских войск, наземная обстановка резко
менялась. То, что было верным час назад, требовало уточнения. Командование сухопутных войск
постоянно нуждалось в последних разведывательных данных. В связи с этим наши экипажи очень часто
вели воздушную разведку. Не было дня, чтобы кто-либо не вылетал на разведку.
Многие летчики считали эти полеты будничными, [171] прозаическими. Этих людей можно легко понять.
Они истребители. Их стихия — воздушный бой. А тут нужно ползать чуть ли не у самой земли и
высматривать врага. Конечно, каждый понимал, что разведка очень важна. Без знания противника, его
намерений и сил нельзя добиться победы. И все же...
Только командир звена Андрей Попов всегда охотно летал на разведку. Прекрасный истребитель, он
показал себя в эти дни и отличным мастером визуальной разведки.
... В полк поступил приказ — разведать новый аэродром фашистов, установить, какие на нем базируются
самолеты — бомбардировщики или истребители? Послали на выполнение задания одно звено —
вернулось без данных. На подходе к аэродрому разведчики были встречены большой группой «фокке-
вульфов». Ввязываться с ними в бой не имело смысла.
На другой день попытку прорваться к аэродрому гитлеровцев сделала четверка ЯКов и снова неудачно.
Потеряли один самолет и вернулись без результатов. Узнав об этом, Андрей Попов обратился ко мне:
— Разрешите, товарищ майор, одному слетать на разведку!
Я вначале скептически отнесся к просьбе Попова. Но когда он мне рассказал о своем замысле —
согласился.
Старший лейтенант Попов вылетел на выполнение боевого задания в семь часов. Утро выдалось на
редкость пасмурным. Казалось, что на дворе не лето, а глубокая осень.
— Отвратительная погода, — заметил штурман полка Кудленко. — Лучше бы ты, Попов, отложил свой
вылет.
Попов был горячий парень. Он хотел сказать штурману что-то резкое, но сдержался.
— Пусть летит, — поддержал я Попова. — В такую погоду только и летать разведчикам.
Через несколько минут самолет, пилотируемый Андреем Поповым, взлетел с аэродрома и скрылся в
серой дымке июльского утра.
Я с нетерпением ждал возвращения Попова. И, сказать откровенно, немного волновался за исход полета.
Малейшая ошибка могла сорвать весь замысел, окончиться гибелью отважного летчика. Но ошибку не
произошло, [172] все происходило так, как задумал Андрей Попов.
Над вражеским аэродромом так же. как и над нашим, низко висели облака. Это позволило Попову
подойти к району аэродрома незамеченным. Да и могли ли гитлеровцы предположить, что кто-нибудь из
летчиков решится лететь, да еще на истребителе, в такую погоду на выполнение ответственного боевого
задания!
Вынырнув над аэродромом из облаков, Андрей Попов выпустил шасси и уверенно повел самолет на
посадку. Гитлеровцы оторопели. Они могли бы открыть по ЯКу огонь из зенитных пулеметов, но видя, что советский истребитель идет на посадку, огня не открывали.
