— Пусть вас это не шокирует, месье комиссар. Мое положение в Перигё требует, чтобы я была в курсе всего, что здесь происходит. Вы тоже так считаете, Одилия?

— Вне всякого сомнения, Элизабет.

— Я должен признаться вам, что некоторые из опрошенных мною лиц дали мне понять, что воспринимали мадам Арсизак несколько иначе, чем это было принято.

— Скандал! Настоящий скандал!

— Мне намекнули, что мадам Арсизак была далеко не тем нежным ангелом, за которого ее принимали некоторые, и что она, если понадобится, могла проявить безграничную злость вплоть до садистских выходок.

— О! Вы слышите, Одилия?

— Слышу, Элизабет, и во мне все переворачивается!

— Еще бы! Все, что вы от них услышали, месье комиссар, — не что иное, как сплошная гнусность! Верьте мне на слово!

— Но ради чего этим мужчинам и женщинам обижаться на мадам Арсизак до такой степени, чтобы распространять о ней различные небылицы, оскорбляющие ее память? К тому же, я слышал кое-что и похуже…

— Похуже? — хором простонали обе женщины.

— У мадам Арсизак был любовник.

Мадам де Новаселль издала звук, похожий на рычание, схватилась рукой за горло и, закатив глаза, прохрипела:

— Одилия… быстро… мой аркебюз!..

Мадам де Сен-Блен засуетилась. Наконец, ей удалось плеснуть спиртного в стакан, который она поднесла к губам подруги и принялась ее поить, поддерживая ей голову. Опорожнив стакан, мадам де Новаселль смачно выдохнула и после того, как дыхание ее восстановилось, сказала:

— Месье комиссар, вы чуть меня не убили. Я за всю свою жизнь ничего подобного не слышала! Бедная малышка Элен… настолько чиста… целомудренна… стыдлива, даже излишне, так что я ее, моего дорогого ангелочка, порою просто вгоняла в краску вольностью своих речей, достойных дочери, внучки и правнучки гусар. Месье комиссар, кто осмелился вам сказать такую гадость?

— Супруга любовника.

Какое-то мгновение мадам де Новаселль сидела с открытым ртом, не в силах произнести ни слова, в то время как из груди Одилии де Сен-Блен вырывались полные негодования звуки, похожие на цыплячий писк.

— Я не ослышалась, месье комиссар? — спросила побагровевшая мадам де Новаселль.

— Не думаю, мадам.

— Эта женщина — чудовище! Сумасшедшая! Выдумщица! Оскорблять память несчастной, жизнь которой с таким распутным мужем была настоящей голгофой… Как только язык поворачивается! Бедняжка надеялась, что, глядя на тот пристойный образ жизни, который она вела, он наконец одумается и вернется к ней. Мы-то хорошо знали, как она страдала, потеряв сердце Арсизака, не правда ли, Одилия?

— О, да, Элизабет!

— И вы пришли мне рассказать, что у этой преданной жены был любовник! Я не верю вам, месье комиссар! Вас просто обманули!

— С какой целью?

— Мне это неизвестно! Возможно, без всякой цели, а лишь потому, что люди низменны по самой своей природе и в общей своей массе отвратительны.

— Мадам, я разве говорил о человеке из «общей массы», как вы изволили выразиться?

— Вам никогда не удастся меня убедить, что человек, способный на агрессивные выпады против мертвой, может быть порядочным! Мы на такую низость не способны! Мы еще не забыли, что такое честь, не так ли, Одилия?

— Еще не забыли, Элизабет. О, месье комиссар, если бы вы видели, как мадам Арсизак буквально млела над малышами в моих яслях, вы бы сами не позволили, чтобы кто-то говорил о ней худо.

— Признаться, я не вижу связи…

Мадам де Новаселль пришла на помощь своей подруге:

— Мадам де Сен-Блен хочет сказать, месье комиссар, что высоконравственный человек остается им везде. Элен была чиста и пряма, как сталь клинка.

Она поднялась, опираясь на палку, и произнесла торжественным тоном:

— Я, Элизабет де Новаселль, кавалер ордена Почетного легиона, перед лицом своих предков клянусь вам честью, месье комиссар, что вас обманули и над вами посмеялись те, кто не побоялся божьей кары, совершая это истинное святотатство. Всего доброго, месье комиссар.

Гремилли был сыт по горло этим состязанием в красноречии вокруг покойницы. Казалось, что он уже добрался до площадки, на которой можно было перевести дух перед дальнейшим восхождением к истине, так нет же, оказывается, он сбился с пути, наивно доверившись россказням злых шутников. Пора с этим кончать.

Вернувшись в гостиницу, он отыскал в справочнике номер телефона Суже и снял трубку.

— Алло, месье Суже?

— Он самый.

— Это комиссар Гремилли. Буду признателен, если вы немедленно прибудете ко мне в гостиницу «Домино».

— Но я не могу…

— Я сказал — немедленно, месье Суже, в противном случае я вызову вас в полицейский участок.

Комиссар бросил трубку, не дожидаясь ответа. Теперь они все узнают, как морочить голову комиссару регионального управления криминальной полиции!

Гремилли попросил, чтобы ему срочно привели в порядок его номер, где он решил устроить конфиденциальную встречу тому, кого он ждал и кто не станет мешкать с приходом. Горничные поработали на славу, и за несколько мгновений до появления гомеопата ему было доложено, что комната готова.

— Месье комиссар, я не понимаю, зачем…

— Пусть это вас не тревожит, сейчас все поймете. Пройдите!

Едва дверь за ними закрылась, Гремилли приступил к делу:

— Вам что, месье Суже, неизвестно, что лгать полиции, расследующей криминальное преступление, крайне неосторожно и даже опасно?

— Я… я не понимаю, что этим…

— Что этим я хочу сказать? А хочу я сказать, что вы просто меня обманули в отношении мадам Арсизак, любовником который вы являлись.

— Я?

— Вы.

— Кто смог… кто осмелился распространять обо мне подобную ложь?

— Человек, который вас хорошо знает.

— И кто же этот человек?

— Ваша жена. Вы можете сесть.

Гомеопат с растерянным видом опустился на стул.

— Ну что, месье Суже, будем признаваться?

— Но… это неправда.

— Значит, мадам Суже говорит неправду?

— Не совсем… Она имеет склонность несколько преувеличивать… Она может вообразить себе бог знает что и сама потом в это верит. Она ревнует меня ко всем приближающимся ко мне женщинам. А поскольку наша клиентура состоит, в основном, из женщин…

Гремилли посмотрел на него с грустью.

— Некрасиво так поступать, месье Суже. Напрасно вы черните женщину, которая страдает от вашей неверности и которая, несмотря на это, вас любит.

— Уверяю…

— Хорошо. Раз так, мы пойдем сейчас с вами в комиссариат, я вызову туда вашу жену и устрою очную ставку. Пойдемте.

— Нет!

— Что значит «нет»?

— Я не хочу никакой очной ставки с Мартой.

— Это почему?

— Ладно… Я был любовником Элен Арсизак.

Гремилли облегченно вздохнул: ему стало окончательно ясно, что заклинания мадам де Новаселль и поддакивающее хныканье ее подруги в расчет не шли — как и все остальные, они были вовлечены в грязную игру, которую затеяла супруга прокурора.

— Ну, поскольку невинность все равно уже утрачена, расскажите теперь мне все по порядку.

И Суже выложил все как на духу. В основном, его рассказ был отражением того, что сообщила мадам Суже. Симпатичного мужчину преследует красивая женщина, чье внимание ему, естественно, льстит. Их недолговечное любовное приключение — что-то около двух месяцев — за которым следует отрезвление гомеопата, осознавшего, что, завлекая его, она преследует какие-то свои корыстные цели, не имеющие ничего общего с любовью. Угрызения совести. Его решение порвать с ней раз и навсегда. Шантаж Элен, удерживающей Альберта, и комиссар это понимал, с одной лишь целью — заставить его страдать, не выпуская из своих щупальцев. Наконец, покаяние перед женой и окончание этой жалкой, в общем-то, истории.

— И когда произошел ваш окончательный разрыв?

— Месяца два назад.

— А не на днях, случайно?

— Да нет же, зачем мне обманывать?

— Ну, из-за какого-нибудь пустячка… Например, чтоб отвести от себя подозрение в убийстве, а?