— Я не совсем четко себе представляю, чего в сущности вы добиваетесь.

— Все просто: если мне ничего не удается добиться с одной стороны, необходимо подойти с другой. До сих пор мне не удавалось не то что преодолеть, но даже заглянуть за ту преграду, которую каждый раз воздвигали передо мной прокурор и его приятели, поэтому я должен попытаться по-настоящему понять, кем была мадам Арсизак, что она думала, страдала ли она от измен мужа и так далее. С кем-то она все-таки должна была делиться своими заботами, мечтами, планами. Месье следователь, не могли бы вы мне назвать имя самой близкой подруги мадам Арсизак?

— Мой дорогой комиссар, я намного старше прокурора и, тем более, его жены. Наши отношения основывались на принципах добрососедства и мирских правилах. Впрочем, мадам Бесси, полагаю, сможет лучше просветить вас на этот счет. Так что заходите, выпьем по чашечке кофе. Я живу на площади Плюманси, семьдесят, это в нескольких минутах ходьбы отсюда. Например, в два часа дня?

— Договорились, месье следователь, в два часа дня.

Пробило полдень, когда Гремилли, выйдя через неприметную дверь дворца правосудия, очутился на площади Генерала Леклерка, совсем недалеко от кабинета доктора Музеролля. Полицейский еще не отошел от того приема, который ему оказал этот практикующий врач. Он жаждал реванша, но пока смутно себе представлял, каким образом он его добьется. Этот человечек был не так прост. Комиссар повернул на улицу Гинемера и тут обратил внимание на силуэт впереди идущей женщины, который ему показался знакомым. Арлетта Тане! Она шла с работы, но направлялась не в сторону улицы Кляртэ. Может, ее ждала встреча с Арсизаком? Гремилли пошел за ней, надеясь на случай, который, возможно, подскажет ему — хоть намеком, хоть знаком! — каким образом нужно действовать, чтобы пробить брешь в крепостной стене, через которую он смог бы проникнуть в столь неведомый для него мир. Однако его ждало разочарование: Арлетта просто решила сделать покупки, которые она укладывала в сетку, извлеченную из сумочки, Гремилли поджидал ее сначала у мясной лавки, затем у кондитерской, представлявшей последнюю точку на ее пути в сторону северо-запада, после чего он развернулся вместе с ней на сто восемьдесят градусов, чтобы направиться в старый город, где она купила хлеб и фрукты. Полицейский перехватил ее в тот момент, когда она пересекала Муниципальную площадь.

— Добрый день, мадемуазель Тане. Вы знали, что я шел за вами следом?

— Я вас узнала, когда выходила из кондитерской.

— Почему же тогда делали вид, что меня не замечаете?

Глаза Арлетты насмешливо сверкнули.

— Не хотела доставлять вам лишние хлопоты. Думаю, вы бы почувствовали себя сильно уязвленным, если бы я помахала вам ручкой в знак приветствия, разве не так?

Уж не надумала ли теперь и она посмеяться над ним? Эх, скорее бы ему снова оказаться в своем вульгарном мире мошенников, там, где улицы по-настоящему освещены, а проблемы не так сложны, поскольку люди живут там по простым принципам и, стало быть, сами просты и понятны. Они признают или отрицают, спасаются бегством или вступают в бой. По крайней мере, каждый прекрасно знает, с кем имеет дело и на что идет.

Голос Гремилли стал более сухим.

— Мадемуазель, мне хотелось бы поговорить с вами.

— Ноу меня не так много времени. Кабинет доктора открывается в час тридцать.

— В вашем распоряжении более часа.

Она запротестовала:

— Но мне надо еще пообедать!

— Мне тоже, уверяю вас! Не будем терять драгоценные минуты. Обещаю, я вас долго не задержу. Давайте зайдем в это кафе.

Они сели за столик, погруженный в полумрак этого маленького заведения, знавшего истинное оживление лишь по базарным дням. Комиссар заказал что-то из прохладительных напитков и, как только они были обслужены, приступил к делу:

— Вам хорошо известно, какие тяжелые подозрения висят над человеком, которого вы любите. Я знаю, что вы рассчитываете стать его женой, и, думаю, не ошибусь, если предположу, что вы должны быть очень заинтересованы в том, чтобы он публично и как можно быстрее был признан невиновным, если он действительно невиновен.

— О да! Если б я могла что-нибудь сделать…

— Вы это можете, мадемуазель. Вам достаточно сотрудничать с теми, кто стремится только к одному — найти правду, и вы должны мне сами рассказать эту правду.

— Но я вас не обманывала!

— Надеюсь на это ради вас и ради него. Вы говорили своему патрону о моем визите к вам вчерашним вечером?

— Да.

— Почему?

— Потому что доктор для меня нечто иное, чем патрон.

— Да?

Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять истинный смысл этого «Да?», после чего она покраснела и принялась протестовать:

— Это вовсе не то, что вы думаете! Доктор Музеролль очень хороший человек! Я до сих пор не могу понять, почему он так и не женился… Говорить на подобные темы у нас строго запрещено. Могу лишь догадываться, что причина его одиночества кроется в каком-то сильном разочаровании, с чем сегодня он уже примирился и чему, как мне кажется, даже рад. Он питает ко мне глубокую привязанность, и я плачу ему тем же. К тому же он очень привязан к Жану, то есть к месье Арсизаку. Ко мне он относится в некоторой степени как к жене своего друга, видя во мне почти невестку. Он часто заходит ко мне, чтобы просто поболтать, когда ему тоскливо, или чтобы повидать Жана.

— Почему вы мне ничего не сказали о том, что он был у вас в ту ночь, когда произошло убийство?

— Бог мой, он так часто бывает у меня, что я на это уже и внимания не обращаю. Вы знаете, он же неисправимый лунатик. Он только ночью и чувствует себя человеком. Вы себе не представляете, сколько он отмеряет километров в течение года, пока весь Перигё спит.

— В котором часу он пришел?

— Ровно в двадцать три.

— Как вам удалось это запомнить с такой точностью?

— Так ведь он сам мне сказал, что зайдет именно в это время!

— Значит, он вас предупредил заранее о своем визите?

— Естественно! В противном случае мне пришлось бы просыпаться чересчур часто! А я-то ведь не лунатик!

— И долго он у вас оставался?

— Приблизительно два часа. Я специально для него напекла блинов, он их обожает.

— И месье Арсизак был?

— Разумеется.

— Благодарю вас, мадемуазель. Вот видите, я вас не сильно задержал, и, думаю, у вас еще есть время для обеда. До свидания, мадемуазель.

Глядя на удаляющуюся женщину, комиссар подумал, что у нее ничего не было общего с теми, кого обычно называют сексуальными вампиршами, напротив, она оставляла после себя ощущение доброты и трогательной нежности. Женщина-отрада, рядом с которой мужчины типа Арсизака и Музеролля чувствуют себя, вероятно, уютно. Везет же кому-то, подумал полицейский. Ему не удавалось забыть свою собственную историю, так что страдания его продолжались. При каждом соприкосновении с чужим счастьем у него комок подкатывал к горлу.

Перед тем, как отправиться в гости к судебному следователю, Гремилли зашел в свою гостиницу, чтобы пообедать на скорую руку. Внизу его ждала записка от коллеги Сези, сообщавшего в ответ на просьбу об уточнении некоторых деталей, с которой Гремилли обратился к нему утром по телефону, что мадам Арсизак не заказывала номер в отеле «Терминюс» и что шофер такси — некий Шарль Дюран — признал в убитой женщину, которая села к нему вечером накануне преступления, на вокзале, сразу по прибытии двадцатичасового поезда.

Тот факт, что мадам Арсизак не заказала, как она это делала обычно, номер в «Терминюсе», красноречиво говорил о том, что она заранее планировала вернуться тайком. Но тогда почему в полночь она оставалась еще у себя?

Поднимаясь к площади Плюманси, Гремилли испытывал чувство досады, которое вызывал в нем доктор Музеролль. Своими ответами Арлетта, сама того не подозревая, подтвердила то, в чем он уже не сомневался: рассказывая, каким образом он оказался в ночь убийства в доме своей секретарши, доктор просто морочил ему голову.