Комиссар смутился. Добросовестный служащий, верный супруг, мелкий буржуа со скромным кругозором, он вёл строго определённый образ жизни, где всё оставалось тем же и через день, и через месяц, и через год, не считая прибавляющихся массивности в теле и седины в волосах. Откровенные признания прокурора в том, что он и его жена были чужими по отношению друг к другу людьми, не укладывались у него в голове и вызывали тягостное чувство. Это подрывало те принципы, которые были основой его собственного существования. Арсизак почувствовал, что его откровения вызвали некоторое замешательство в душе собеседника.

— Вас это шокирует, месье комиссар?

— Нет, нет, что вы… У каждого своя жизнь.

Неуверенность в тоне полицейского едва не вызвала улыбку Арсизака.

— Прислуги в доме нет?

— Только две приходящие на день женщины, чей рабочий день заканчивается самое позднее в шесть вечера.

— У них есть ключи?

— Да, у обеих.

— Вам известны их фамилии, место жительства?

— Право… Я знаю их имена — Маргарита и Жанна, а вот где живут…

— Вам придётся, месье прокурор, поискать их фамилии и адреса в бумагах мадам Арсизак с тем, чтобы мы могли навести о них соответствующие справки.

— И та, и другая — славные женщины…

— Вне всякого сомнения, месье прокурор, вне всякого сомнения, однако у них могут быть не совсем достойные родственники, знакомые, наконец, зная, что у них были ключи от вашего дома… Учитывая всё это, у вас нет никаких предположений относительно того, что толкнуло грабителя — а я убеждён, что убийство не входило в его планы и что он был застигнут мадам Арсизак в тот самый момент, когда колдовал над сейфом, — действовать именно этой ночью?

— Признаться… Маргарита и Жанна были в курсе, что Элен поедет, как она это делала каждый месяц, на три-четыре дня в Бордо, чтобы побыть рядом со своей матерью.

— Вот это становится уже интересным… И на сей раз мадам Арсизак не уехала?

— Нет, почему же, однако она неожиданно вернулась раньше.

— Неожиданно? Тем самым вы хотите сказать, что не были предупреждены заранее о её возвращении?

— Именно это я и хочу сказать.

— Вот как… И, конечно, вам не известны причины, заставившие мадам Арсизак внезапно изменить свои планы?

— Вовсе нет, здесь нетрудно догадаться… Элен знала, что у меня есть любовница, и, наверняка, ей хотелось поймать меня с поличным, то есть убедиться в моём ночном отсутствии.

Тон, в котором откровенничал прокурор, был глубоко неприятен комиссару, в душе которого всё буквально кипело от такого цинизма. Обычно, чёрт возьми, подобные делишки стараются не выставлять напоказ, тем более когда речь идёт о прокуроре республики!

Сези предпочёл сменить тему разговора.

— Мне необходимо будет осмотреть сейф. Вы не могли бы сказать, каким образом он был вскрыт?

— Самым простым из всех способов — путём подбора нужного шифра.

— В таком случае, мы имеем дело либо с заезжим гастролёром — чему я, признаться, не особо верю, поскольку эти «артисты» обычно не снимаются с места из-за тридцати тысяч франков, — или с тем, кому был известен код замка вашего сейфа. Кто знал об установленной вами цифровой комбинации?

— Моя жена.

— Только?

— И я.

— Не могла ли она сама открыть сейф под угрозой расправы?

— Мне трудно что-либо сказать на этот счёт, следствие поручено вести вам, а не мне.

Появившийся судебно-медицинский эксперт прервал их разговор, сообщив, что Элен Арсизак была задушена тонкой верёвкой и что полное отсутствие кровоподтёков свидетельствует о том, что она, вероятно, не пыталась оказать абсолютно никакого сопротивления. Ещё он сообщил, что к вскрытию приступит завтра утром и что, как всегда и как того требует устав, составит соответствующий рапорт на имя судебного следователя. После чего он попрощался с Арсизаком, пожелал Сези приятного бодрствования и удалился, брюзжа себе что-то под нос не столько со зла, сколько для поддержания своей репутации ворчуна. Когда они снова остались одни, комиссар спросил у вдовца:

— Месье прокурор, не считаете ли вы, что убийцу следует искать среди тех, против кого вы добились в своё время строгого приговора, или их приятелей?

— Возможно, но не думаю.

Любой другой ответ разочаровал бы полицейского, поскольку он мог бы быть расценен как желание ухватиться за соломинку.

— Может быть, у вас есть враги, которые бы вас ненавидели настолько, чтобы…

— …Чтобы убить мою жену? Разумеется, нет. Но если такие и есть, то они глубоко заблуждались на наш счёт.

— Месье прокурор, мы оставляем вас, отдыхайте… Увидимся завтра… в присутствии судебного следователя.

— Договорились… Спокойной ночи, месье комиссар, и спасибо за то, что не сообщили журналистам.

— Не за что, к тому же они всё равно не успели бы дать материал в первых утренних номерах. Кстати, месье прокурор, мне не хотелось бы задавать вам этот вопрос, но…

— …Вы вынуждены это сделать, не так ли?

— Именно так.

— Поверьте, друг мой, я ждал этого вопроса и был бы удивлён, если бы вы ушли, так и не задав мне его.

— Стало быть, вы… догадались, о чём я хочу вас спросить?

— Послушайте, месье комиссар, вы забываете, кем я работаю. Вы хотите меня спросить, где я провёл ночь или, другими словами, где я находился в тот момент, когда убивали мою жену. Так?

— Именно так, месье прокурор.

— Так вот, я ужинал у мадемуазель Арлетты Тане, проживающей на улице Кляртэ, и ушёл от неё где-то около двух ночи. После этого я отправился прямо к себе, где меня ожидал весь этот ужас.

— А эта мадемуазель?..

— …Работает секретаршей у моего лучшего друга доктора Музеролля на улице Гинемера.

— Благодарю вас, месье прокурор.

— Месье комиссар…

— Да, месье прокурор?

— Чтобы избавить вас от скучного для вас и тягостного для неё дознания, я предпочитаю заявить официально: мадемуазель Тане является моей любовницей в течение вот уже двух лет. Впрочем, это вам и так известно.

Комиссар вышел, ничего не ответив.

Утреннее известие о происшедшей ночью драме взбудоражило весь Перигё. Ужасная смерть мадам Арсизак была предметом каждого разговора и вызывала страстные комментарии. Трудно было найти лавку, мастерскую или контору, где бы не рождалась своя версия того, каким образом преступнику удалось убить жену прокурора. Телефоны были раскалены докрасна звонками тех, кто жаждал подробностей, и тех, кому не терпелось ими поделиться. Однако центром всеобщего оживления был дворец правосудия. Прокуратура нервничала, в то время как судьи явно приуныли. Одни — и их было немало — испытывали жалость к мужу Элен, тогда как другие ехидно усмехались, намекая тем самым на вновь обретенную свободу мужа и на то, что он не будет особенно оттягивать момент, когда сможет оказаться под крылышком некой молодой особы из старого города. Велись важные беседы, споры, дело доходило даже до ссор. Впрочем, если судьба Арсизака не очень волновала всех этих месье, то, напротив, они глубоко скорбели по поводу несчастной жертвы, в которую собирались влюбиться все те, кто ещё не был в неё влюблен.

И их можно было понять, поскольку эта стройная брюнетка с тёмными и бездонными глазами, которая была скорее красива, нежели мила, и которая отличалась утонченной элегантностью и добротой выше всяческих похвал, оставляла в душе каждого неизгладимое впечатление.

Несмотря на то, что следователь Бесси оставался спокоен, в отличие от остальных горожан, которые не могли скрыть своего возбуждения, вместе с тем, и он испытывал немалые сомнения, которыми поделился с комиссаром, зашедшим к нему по поводу убийства Элен Арсизак.

— Видите ли, Сези, есть вещи, которые мне совершенно не нравятся в этой истории. Чувствую, не с одним подводным камнем нам придется столкнуться.

— Это очевидно, как и то, что ищем мы не совсем обычного убийцу…

— …Который проникает в дом без фомки, знает шифр сейфа и спокойно душит хозяйку, не оказывающую абсолютно никакого сопротивления.