И вот Сперанский снова на Севере.

Дорога, связывающая портовый город с десятками приисков, предприятий и якутских колхозов, раскиданных по необъятному простору горной страны, приобрела солидность, необходимую каждой уважающей себя магистрали: гравийная лента шоссе остолблена по сторонам, всюду дорожные знаки с предупреждением о поворотах, спусках, подъёмах; капитальные бетонные мосты и дорожные будки украшают её. Через каждые сто — двести километров стоят заправочные колонки, мастерские ремонта, столовые и дома для отдыха шофёров и пассажиров. Все сделано прочно, солидно и красиво. Дорога уже прочно вошла в местный пейзаж, и без серой ленты дороги его уже нельзя себе представить.

…На второй день легковая машина управляющего «Севстроем» остановилась возле заправочной колонки на берегу небольшой речки. На обоих её берегах смотрелся в воду угрюмый таинственный лес. Дорога пересекала речку и по узкой просеке уходила в тайгу.

— Узнаете, Владимир Иванович, эти места? Сперанский растерянно оглядывался и пожимал плечами.

— База номер восемь. В то время здесь была концевая станция плохонького шоссе. Сюда мы летали в вертолёте, вон на тот аэродром…

— Нет, не узнаю, — откровенно сознался академик. — Отсюда мы что же… на лошадках или трактором — до Эршота?

— Все той же машиной. Восьмая база уже давно не конечная станция. Шоссе протянуто дальше, в долину Бешеной реки, к Золотому ущелью и… Впрочем, вы скоро увидите все сами.

— Вы мне писали, Василий Михайлович, что-то по поводу Золотого ущелья — там, если не ошибаюсь, у вас теперь работают промывочные приборы?

— Целый прииск. Организовали в том же году. Как он помог нам! Месторождение оказалось очень перспективным. В районе Эршота не только прииск, там теперь целое управление.

Машина пробегала по хорошей дороге за один час такое расстояние, которое изыскательские партии проходили за двое — трое суток, пробираясь по болотам и тайге. К вечеру она выскочила на высокий перевал и остановилась перед спуском.

Солнце уже зашло. Густые тени легли на лесные уголки, долина внизу потемнела, словно до краёв налилась лиловыми сумерками. Вокруг долины грудились чёрные горы. С наступлением темноты кольцо гор сдвигалось ближе и сжимало долину со всех сторон, карауля её ночной покой.

Усков и Сперанский вышли из машины и стали на краю обрыва. Помолчали. Вспомнили, как десять лет назад впервые сюда пришла партия геолога Ускова. Сперанский увидел на фоне закатного неба облачную шапку Эршота, и воспоминания нахлынули целым потоком. Именно здесь, на берегу реки, тускло мерцающей внизу, нашёл свой последний покой Никита Петрович Иванов, его верный товарищ.

Владимир Иванович глубоко вздохнул. Указывая на молчаливую долину, сказал:

— Сколько воспоминаний пробуждают эти места! Долина ничуть не изменилась, все такая же тёмная, таинственная…

В эту минуту на берегу реки вспыхнули яркие огоньки. Они загорелись кучно в одном месте, потом в другом, скользнули цепочкой дальше, ещё дальше, протянулись через лес на склоны гор, засияли где-то в распадках, и вся долина — тёмная, мрачная лесная долина, вдруг потеряла всю таинственность и предстала перед глазами людей, стоявших на перевале, обычным индустриальным пейзажем, каких уже много по Северу страны.

Усков посмотрел на Сперанского. Академик в свою очередь глянул на управляющего, и оба засмеялись.

— Не изменилась?..

В гостинице посёлка они немного отдохнули с дороги. Перед тем как спуститься ужинать, Усков позвонил в управление.

— Попросите главного геолога… Пётр Семёнович? Это Усков. Здравствуй. Ты ещё на работе? Вот что, Пе-тя… Приходи сейчас к нам в гостиницу, тут кто-то тебя хочет видеть. Сам увидишь… А Борис где? У себя? Ну, ладно, к нему мы завтра заедем.

Когда Усков и Сперанский уже сидели за столом, дверь стремительно открылась и в столовую вошёл молодой человек. Высокая статная фигура в тради-ционном брезентовом плаще, полевые сапоги и фуражка с закинутым наверх накомарником- все в нём выдавало полевика-геолога, который уже настолько сжился с палаткой, костром и звёздным небом над собой, что считал эту обстановку единственно приемлемой для себя Лицо его, загоревшее и широкое, осветилось радостью, глаза заблестели и увлажнились. Он широко раскинул руки и шагнул к столу.

— Владимир Иванович!

— Петя, дорогой мой друг!..

— Как я рад снова увидеть вас! Какими судьбами, откуда? Неужели проведать свой Эршот?

— И кратер, и вас, мои дорогие друзья, Как же ты вырос! Геолог?

— Точно Все вышло, как тогда загадывал. Кончил университет. Уже работаю здесь. Главный геолог северного управления треста. Все это, — он широко раскинул руками, охватывая долину, горы, ущелья, — мои владения.

Утром гости продолжали свой путь.

Дорога от таёжного посёлка, который разместился недалеко от первой стоянки партии Ускова на берегу тёплого озера, пошла вверх по реке, то приближаясь к самому берегу, то отклоняясь несколько дальше в лес.

Вот и нарос якутское стойбище. Берег Бешеной реки ещё больше осыпался, отступил в глубь тайги, и мутные струи воды по-прежнему ожесточённо бьют в мёрзлую гальку, отхватывают слой за слоем. Отсюда дорога сворачивала влево, огибая холм. От дороги на холмик шла усыпанная песком дорожка.

Пассажиры вышли из машины и, сняв шляпы, пошли по дорожке. За железной оградкой стоял каменный обелиск. В серый гранит была вделана мраморная дощечка:

НИКИТА ПЕТРОВИЧ ИВАНОВ,

верный сын большевистской партии и рабочего класса.

1866–1921 гг.

Склонив головы, постояли над могилой старого большевика, возложили к подножию обелиска венок…

На повороте дороги стоял указатель. На нем крупно написано:

«До прииска имени Н. П. Иванова -29 км».

Сперанский вопросительно посмотрел на Ускова. — Ну да, прииск имени Иванова. Это тот, что в Золотом ущелье.

Скоро они подъехали к дому начальника прииска. У дверей их встретила молодая женщина. За ней виднелась чья-то кудрявая головка в бантах.

— Здравствуй, папа!.. Ой, и Владимир Иванович! Вы меня узнаете?

— Теперь узнаю. Вера Васильевна Фисун, не так ли? Неужели и это ваше? — он указал на банты и кудряшки.

— Наше. Моё и Борино. Папка наш, таким образом, уже дедушка. Он, конечно, вам не признался?..

Но дальше, дальше. Наше повествование подходит к концу и нам не терпится скорее провести читателя по знакомым местам, где много лет назад развернулись столь странные события.

Машина прошла мимо прииска, быстро побежала по дороге все выше и выше, затем снова спустилась в глубокое ущелье и остановилась наконец около маленького домика, над дверью которого висела дощечка с лаконичной надписью:

«Диспетчерская курорта «Горячий Ключ».

Диспетчер деловито крутнул ручку телефона и снял трубку.

— Второй? Проход свободен? По туннелю пускаю машину…

Над полукруглым отверстием пещеры вспыхнул зелёный огонёк. Где-то там на втором конце туннеля в эту же секунду загорелся красный огонёк.

Они въехали в знаменитую пещеру. Как много потрудились здесь люди! Стены её выровнены и скреплены бетоном. Гирлянда лампочек освещает путь. При быстром ходе машины очень заметён подъем.

Последний поворот. Белое пятно дневного света. И вот они снова в кратере Эршота.

— Давайте остановимся… — попросил Сперанский. С верхней площадки перед пещерой хорошо виден весь западный кратер. Нетронутые зеленые леса. Пёстрое разнотравье лугов Блестящее озеро и неширокая речка, на глади которой играют солнечные блики.

— Что это? — показывает Сперанский на весёлые домики и тонкую башню подъёмника на берегу озера, где в своё время стоял ею низкий деревянный дом.

— Это алмазный рудник, обогатительная фабрика и здание опытной станции филиала Академии наук. Сейчас здесь заповедник. С того дня, как мы выбрались отсюда, в кратере не срублено ни одно дерево, не убито ни одно животное. Флора и фауна кратера находятся под охраной государства. Старшим егерем знаете кто? Наш уважаемый Николай Никанорович. Он так полюбил это место, что решил поселиться здесь навсегда. Его начальник… Да, кстати, вы ведь ещё не знаете?..