Эту тринадцатую, чертоводюжинную главу своего правдивого повествования начну за здравие, а кончу за упокой. Начну со свадьбы, а кончу… но не буду огорчать вас заранее, дорогие читатели.

В начале декабря Тося Табуретка назначила наконец точную дату своего бракосочетания с Гошей: 17 декабря. Не знаю, почему Тося выбрала именно это число. Может быть, просто потому, что оно приходилось на субботу; чтобы в воскресенье можно было отоспаться и опохмелиться после свадебного веселья. Но для меня эта дата стала роковой на всю жизнь.

Свадьбу справлять решено было за счет жениха на жилплощади невесты. У Тоси с ее мамашей были две неплохие комнаты, и после свадьбы Гоша должен был переселиться к молодой жене. Уже за неделю до торжества мой друг, с моей помощью, начал закупать спиртные напитки, продукты, а также подарки для жены и тещи.

Вот тут-то мы с печалью обнаружили, что наши золотые фонды исчерпаны. Мы уже привыкли жить на широкую ногу, нам почему-то казалось, что золота нам хватит чуть ли не на всю жизнь, ан не тут-то было! Хвать-похвать, а в наличии осталось два колечка и одна браслетка. Гоша даже с лица сменился, узнав об этом тревожном факте, и стал обвинять себя в транжирстве, стал обзывать себя растратчиком и живодером. Мне пришлось утешать его и доказывать, что это наше общее золото, что мы его вместе тратили и что Гошиной вины тут нет. Мой друг на несколько минут утешился, а потом вдруг кинулся на постель, уткнулся головой в подушку и зарыдал как ребенок.

– Что с тобой, Гоша?! – испугался я.

– Тося считает меня богатым человеком, – проговорил он сквозь слезы. – Она не пойдет за меня замуж, если узнает, что у меня ничего нет… Лучше уж было бы мне умереть в детстве!

– У тебя есть талант! – строго сказал я Гоше. – Золото – прах и мура, а талант – твердая валюта! Тебе принадлежит золотое будущее.

Гоша снова приободрился. Мы решили, что о своем материальном положении он сообщит Тосе на следующее утро после женитьбы. Он честно заявит жене и теще, что он беден, но талантлив и что они должны почитать в нем деятеля искусства, слава которого еще прогремит. Что же касается оставшихся у нас двух колец и браслета, то их мы решили немедленно продать, а на вырученные деньги произвести дополнительные закупки к брачному пиру, чтобы свадьба была еще пышнее и богаче.

И свадьба состоялась.

Никогда не забуду этого дня.

Зима в том году наступила рано, морозы начались в конце ноября, но снегу было немного, а большого снегопада еще и вовсе не было. А я все ждал, когда же наконец загуляет первая настоящая вьюга. Вы, уважаемые читатели, понимаете, почему я так ждал этого явления природы. Но в день Гошиной женитьбы небо с утра не предвещало снегопада.

Запись в загсе состоялась в три часа дня, а затем молодые супруги явились на квартиру Тоси, где уже был готов свадебный стол на двадцать шесть персон, густо уставленный бутылками и закусками. Гости – все Тосины родственники – уже сидели за столом, но есть и пить еще не решались. Наконец молодожены заняли места во главе стола. На Гоше был шикарный костюм, белая крахмальная сорочка и голубой с зеленым горошком галстук; на Тосе – белое шелковое платье, газовая косынка с лиловой искрой и прическа под Мери Пикфорд. Я, на правах старого друга, произнес краткий тост, в котором поздравил Тосю с талантливым мужем и затем, чтобы жизнь новобрачных была полной, налил себе бокал до краев и выпил за их счастье. Все горячо последовали моему примеру, и пир закипел.

Не прошло и двух часов, как все были сильно под газом. Сам жених, без посторонних просьб, самостоятельно встал на стул и начал проявлять свой талант на радость окружающим. Никогда – ни до, ни после этого дня – Гоша не икал так громко и вдохновенно. Все были очень довольны и приветствовали артиста градом аплодисментов.

Затем гости, кто как мог, стали громко подражать моему другу. Но где там! Смешны и жалки были их бесталанные потуги. Обиженный этим надругательством над искусством, я громко потребовал от самозванных исполнителей, чтобы они заткнулись, ибо то, что дозволено соловью, не дозволено свиньям. Тут некоторые обиделись и потребовали, чтобы я извинился. Но я повторил свой тезис, и тогда гости стали подступать ко мне с оскорблениями, так что мне пришлось перейти к физической обороне. Гоша с криками сочувствия кинулся мне на помощь, но на него навалилось несколько человек гостей, а меня выволокли в коридор, впихнули в кладовку и там заперли.

В этом тесном чулане было свалено всякое старье – поломанное кресло, рваные валики от старого дивана, пустые посылочные ящики – все это чуть виднелось в слабом свете, проникавшем в узкое и грязное окно. И вдруг я заметил, что за оконными стеклами что-то как бы вьется и шевелится. Тогда я, разбрасывая всякий хлам, подобрался к окну и с силой распахнул раму. И сразу же в каморку ворвался снег: там, за стенами, шумела и гудела густая вьюга… На темном дворе уже лежало много свежего снегу. Значит, метель началась давно, я просто не знал об этом, сидя на свадьбе спиной к окну. «А что если Лида сейчас в городе? – мелькнула у меня мысль. – Что если ей удалось покинуть подземный дворец и она идет ко мне? Я должен немедленно вернуться в свою квартиру, чтобы встретить ее!» Я стал колотить кулаками в дверь и кричать, чтобы меня выпустили. Но никто не торопился выполнить мое требование. Тогда я выхватил из хлама старый паровой утюг и начал бить им в стенку и в дверь. Но все равно никто не отзывался. Только минут через десять из коридора послышалась какая-то возня и крик. Дверь наконец открылась. Передо мной стоял Гоша с взъерошенной головой с синяком под глазом. Один рукав его модного пиджака был оторван, разодранная сорочка висела лентами. Это мой друг прорвался мне на помощь сквозь банду гостей и освободил меня. Но поздно, поздно.

Очутившись на воле, я немедленно направился в свою квартиру. Здесь, в кухне, около примуса, стояла тетя Валя, пожилая жиличка.

– Тетя Валя, ко мне никто не заходил? – с прерывающимся дыханием спросил я.

– Заходили, заходили, – охотно ответила она. – Барышня в серой шубке заходила, красивая такая, аккуратненькая, дай бог на пасху.