- В гости буду!

А ребята ему в ответ:

- Не в гости, а насовсем! Нам такой мастак, как ты, нужен!

Командир зачислит тебя на бронепоезд!

По правде говоря, бойцы угадали мое желание. "На одном Малюге

держимся, - подумал я. - А если его ранит? У артиллерийского прицела

заменить его некому".

И я написал рапорт комбригу с просьбой откомандировать наводчика

Кришталя из 2-й батареи на бронепоезд. Но, может быть, комбатру-2

самому не хватает людей? Или - мало ли какие у человека соображения, -

может быть, ему удобнее отпустить на бронепоезд не этого наводчика, а

другого... Короче говоря, прежде чем подавать рапорт, следовало

повидаться с комбатром.

Машинист Федор Федорович, обжигаясь и поплевывая на пальцы, снова

обвертывал тряпкой гудок паровоза: проводы окончены, мы возвращались

на позицию.

В этот день жмеринские железнодорожники подали мне сообща

докладную - они просились служить на бронепоезд.

Я принял всех - их было семеро - и внес железнодорожников в

список отдельной графой: "Ремонтная бригада".

В команде бронепоезда стало двадцать бойцов.

x x x

Наши войска развернули теперь фронт к востоку от Винницы, в

районе узловой станции Казатин. Но противник не дал нам времени

укрепиться и снова крупными силами повел наступление.

Бой завязался сразу по всему фронту.

Население окрестных сел и местечек было застигнуто врасплох. По

всем дорогам к Киеву потянулись беженцы - с наскоро увязанным домашним

скарбом, с волами, коровами, но без хлеба. Хлеб остался в скирдах на

полях. На другой день боя это уже были только костры... Зерно в

скирдах тлело долго и упорно. По этим огненным знакам артиллерия вела

ночную стрельбу.

Крестьяне толпами собирались у штаба бригады и просились

добровольцами в наши части. К ним выходил всегда сам Иван Лаврентьич.

Но не для каждого из них находилась в бригаде винтовка... А безоружные

люди - какая от них помощь?

За весь месяц еще не было таких жестоких боев, какие завязались

под Казатином. Мы потеряли счет дням, счет суткам. В дыму и угаре боев

не видели солнца. Час от часу таяли силы бойцов, но, казалось, вырви у

бойца винтовку - он будет отбиваться кулаками, свали его - он вцепится

ногтями, зубами; умрет, но не отступит перед врагом!

Уже не за отдельные станции шли бои, даже не за крупный

казатинский узел, - здесь, под Казатином, решалась судьба самого

Киева, столицы Советской Украины...

Не выходил из боя и наш бронепоезд. Мы недосыпали, недоедали, не

всякий день успевали даже помыться и ходили в пороховом загаре -

черные, как угольщики. Случалось, у самого орудия во время стрельбы

кто-нибудь сваливался как подкошенный, и не от пули, а сшибленный

сном.

Сон стал врагом, он подкарауливал каждого из нас, мы боялись его

и свирепо курили - отгоняли сонливость махоркой.

Затихал бой - и все валились в тень у вагонов, не разбирая места.

Трава, камни, песок - годилось все, все было желанной постелью. Только

бы вытянуться в прохладе, только бы лечь...

x x x

Однажды я лежал под кусточком, и до того, помню, разморила меня

жара, что лень было пальцем пошевелить. По щеке ползла какая-то

канительная букашка - ползет, ползет и никак до носу не доберется! "Ну

вот, - думаю, - как только букашка выполнит свой маршрут и влезет на

кончик носа, смахну ее и буду спать". Но вдруг слышу цокот копыт:

кто-то едет - и не из тылу, а с передовой.

Я перевернулся на живот, приподнял голову и сразу же, по лошади,

не различая еще всадника, понял, что это начальник политотдела.

Подъехав и приняв мой рапорт, Иван Лаврентьич спрыгнул с седла.

Он сдвинул свою фуражку на затылок, обтер ладонью потное лицо и начал

доставать из седельной сумки газеты.

- Хорошие известия... Хочу рассказать красноармейцам.

Но посмотрел Иван Лаврентьич на спавших вповалку около поезда

бойцов и остановился в нерешительности.

Я понял его.

- Ничего, - говорю, - Иван Лаврентьич, разбужу. Потом выспятся.

- Ну буди, - сказал начполитотдела и повел своего коня в сторону,

на лужайку.

Я растолкал матроса и велел ему будить ребят.

- Только без фокусов, - строго предупредил я его.

Но Федорчук, чтобы поскорее поднять всех на ноги, применил

все-таки способ "ключа", введенный им для срочных случаев.

Способ этот такой: скрутит спящему парню ухо да еще повернет

раз-другой, как ключ в скважине, - и парень как ошалелый сразу на обе

ноги вскакивает.

Первым пробудился племянник. Встал, потирая посиневшее ухо. За

ним поднял голову Панкратов - одна щека белая, другая малиновая, в

налипших камешках. Панкратов обтер щеку рукавом и пошел расталкивать

своих пулеметчиков.

Тем временем матрос, широко зевнув, сделал "ключ" Малюге.

- О-ох, кто це? - простонал Малюга, вскакивая. - Тьфу! Щоб ты

хлиба так ил!..

- А и слабый ты на ухо! - сказал матрос. - У всех ухи как ухи, а

у тебя только предмет, что ухо.

- Сам ты предмет, - огрызнулся Малюга, но, увидев начальника

политотдела, засуетился, приводя себя в порядок. Он причесал пальцами

бороду, затянул на себе ремень, а потом кинулся в канаву, где пучком

сырой травы обхлестал сапоги, наводя глянец.

Матрос вытряхивал бушлат.

Тут подошел Иван Лаврентьич. Все встали в шеренгу.

Иван Лаврентьич поздоровался с командой и, помуслив пальцы,

развернул номер "Правды".

- Бьем ведь их, ребятки, а? - сказал он, встряхивая газетный

лист. - Колчаку-то, главному их закоперщику, скоро и совсем капут.

Гонит его по Сибири наша доблестная Красная Армия - только земля

гудет...

Иван Лаврентьич присел на пенек, снял фуражку и пригладил ладонью

отросшие редкие волосы.

Все пододвинулись к нему.

- Большое это, товарищи, облегчение нашей Республике, - заговорил

Иван Лаврентьич. - Сибирь - страна хлебная. Будет, значит, хлеб

рабочему классу... Бойцы Восточного фронта выполняют свою задачу перед

Республикой. Теперь дело за нами. Пора, товарищи, пора и нам кончать с

петлюровщиной.

- Это правильно, - горячо поддержали бойцы. - Развели мы с ними

канитель - дальше некуда...

Еще теснее бойцы окружили Ивана Лаврентьича.

- Почитайте, товарищ начальник, газетку-то. Как там Колчака бьют?

Иван Лаврентьич протянул свежую газету бойцам. Ее сразу

подхватило несколько рук, ребята отхлынули в сторону и принялись

читать в несколько голосов: "Оперативная сводка... Восточный фронт.

Развивая генеральное наступление, наши части..."

- Ну как, ладите между собой? - сказал Иван Лаврентьич,

просовывая руку мне под ремень и подводя другой рукой Панкратова. -

Лбами не стукаетесь?

- Да уж лучше, кажись, и не бывает, - сказал, смущаясь,

Панкратов. - Что я вяжу, командиру пороть не приходится; ну и я за ним

узелков не распускаю...

- Хорошо. А ты, политком, теперь газеток побольше в команду

давай! И беседы заводи почаще.

Иван Лаврентьич попрощался, пошел к лошади и круто обернулся:

- Да, чуть ведь и не забыл!.. Нате-ка приказ. "Бронепоезду

тяжелой артиллерии, - прочитал вслух Иван Лаврентьич, - согласно

желанию команды, присваивается наименование: "Бронепоезд "Гандзя"".

Вечером, когда бронепоезд отошел в тыл, чтобы принять запас

топлива, мы устроили небольшое собрание.

- Знамени Красной Армии не уроним!