как в берлогу, мыться, задыхаясь в дыму. Да что бани! Жилые избы

сплошь да рядом топятся по-черному, особенно в чувашских и мордовских

селениях.

"Жилище человека должно быть светлым, радостным, уютным, -

думалось Ульянову в такие минуты и хотелось воскликнуть: - О Россия!

Когда же войдешь ты в светлый дом свой?"

Хозяйский работник помог натаскать воды из колодца, затопить

баню. Вместе и мыться пошли.

Потом в блаженной расслабленности Илья Николаевич лежал на полке.

Наконец-то он дома, с женой и детьми. "Боже, - подумал он, - есть ли

предел человеческому счастью?"

...Илья Николаевич все еще нежился на банном полке, - то

задремывая, то лениво подстегивая себя веником. Вставать не хотелось:

только бы смотреть и смотреть картины его счастья с Машей...

А Мария Александровна в это время готовила не только самовар. Она

подошла к зеркалу и с большой строгостью принялась исследовать свое

лицо. Не выдаст ли усталый взгляд? Не слишком ли бледны щеки? Она

пережила тяжелую зиму. Плакала... Порой вечерами даже читать не

хотелось. И к роялю охладела. Притронется к клавише пальцем и со

вздохом опустит крышку. Стоит и слушает, как замирает одинокий звук...

Стучит колотушка ночного сторожа...

Мария Александровна печально вернулась к себе и всплакнула: "Вот

и все мое здешнее знакомство, вот и весь наш с Илюшей Новый год..."

А потом ночь без сна. "Где-то сейчас Илюша? Он ведь такой

непрактичный, не умеет и подумать о себе..." И ей мерещилась снежная

пустыня, по которой, настигнутый вьюгой, едва пробирается возок... А

спасительного огонька жилья все не видать. "Пресвятая богородица, кто

же поможет ему?.."

x x x

После бани Илья Николаевич благодушествовал, расположившись в

кресле.

Пил чай, лакомился домашними булочками.

- А к слову сказать, Маша, и чуваши умеют вкусно поесть.

Например, "тавара" - пальчики оближешь! Это вот что. На столе горшок,

в нем горячее топленое масло. А в масле... Тут надо погрузить ложку до

дна - и вытянешь творожный шарик...

Мария Александровна заинтересовалась, спросила:

- Илюша, ты что-то недосмотрел: в масле творог расползается,

какие тут шарики?

Илья Николаевич словно только и ждал коварного вопроса. Победно

улыбнулся:

- А тут хитрость чувашской стряпухи! Шарики не сразу кладут в

масло, а высушивают: на противень и с вечера в вольную печь, к утру

готовы!

- Ну что ж, - сказала Мария Александровна, - ты научишь, а я

приготовлю, если тебе так понравилась тавара...

- Очень понравилась. Вообще у меня самые лучшие впечатления от

чувашей. И я не перестаю возмущаться мракобесием иных наших

профессоров-этнографов.

Илья Николаевич прищурился, что-то припоминая. Тронул себя за

бороду:

- Вот послушай, Маша... За правильность фонетики, понятно, не

ручаюсь. "Ахал лариттен керек аркине те пулин павала". По-русски эта

поговорка значит: "Чем так стоять, хоть полу накручивай у своей шубы".

- Какая прелесть! - воскликнула Мария Александровна. - Народный

юмор, бьющий наповал бездельников!

- По-моему, - вставил Илья Николаевич, - и некоторых господ

профессоров. Считают поволжские народности неполноценными людьми.

Подумать только!..

x x x

Доклад Ульянова о зимней поездке по губернии вызвал в официальных

кругах Симбирска конфуз и растерянность...

Земцы хвалились: радением их и трудами сеть народных школ к 1869

году доведена до 460 единиц.

Приятнейшее это число взял в свой годичный отчет губернатор. Его

сиятельство, как обычно, красной строкой с особым удовольствием

поставил сведения о сословной мощи губернии: 3115 проживающих по

преимуществу в родовых имениях потомственных дворян и 2751 чиновник

счастливы, как выразился его сиятельство, верноподданнически считать

себя опорою престола.

А число 460 вошло в отчет как знак просвещенного направления

мыслей дворянства. При этом его сиятельство учел, разумеется, и

собственный интерес. По новому положению, губернатор обязан состоять

членом губернского училищного совета. Его сиятельство и состоял,

следовательно, успехи в школьном деле вправе был отнести за счет

неусыпного попечения во вверенной ему губернии.

Председательствовал в губернском училищном совете архиерей,

преосвященный Евгений. Владыко, донося по своей церковной линии о

положении дел в епархии, тоже использовал выигрышное число 460.

Его преосвященство не был завистлив, но диавол порой шептал ему:

"Сочти воинство губернатора и сочти свое. Там помещики и чиновники

вкупе составляют 5866. А у тебя в губернии духовенства - белого и

черного - 13 198 лиц, то есть вдвое больше; вдобавок к этому у

губернатора греховодники - пьяницы, картежники и прелюбодеи, а у тебя

пастыри со крестом в руках и словом божиим на устах..."

Заслугу в преуспевании школьного дела архипастырь, натурально,

отнес к себе...

460 школ для народа! Симбирцев хвалили, симбирцам завидовали.

Деятели училищных советов, как губернского, так и уездных, были

поощрены новогодними наградами...

Успехи очевидны. Оставалось их подытожить на годичном собрании

губернского совета, а это каких-нибудь час-полтора приятного

времяпрепровождения; после чего дамы готовили бал.

И вдруг является инспектор народных училищ Ульянов, строгий,

сухой, затянутый в мундир, и ставит свой доклад, объявив его

чрезвычайным.

Уже было известно, что вновь назначенный в губернию чиновник

наделен крупными полномочиями. А в губернский совет входит

действительным членом, наряду с губернатором и еще двумя господами.

Все это так. Но слишком уж бесцеремонно новоприезжий вторгается в

разработанную программу вечера...

Встретили Ульянова с холодком.

Илья Николаевич не принадлежал к ораторам громовержцам и

ниспровергателям. Эффектного жеста не искал, голос не форсировал. Как

всегда, так и на этот раз, обходился скромными своими голосовыми

средствами. А впечатление от речи было потрясающим.

Оказалось, что никакой школьной сети в губернии нет, можно

говорить лишь о жалких обрывках сети.

- Четыреста шестьдесят школ - это плод ленивого воображения

некоторых земских деятелей, - говорил Ульянов с грустной улыбкой, -

вредный плод. Такие плоды выбрасывают, а не несут на стол...

В зале - ни звука.

Возразить Ульянову не было возможности. Он называл факты и цифры,

факты и цифры...

Инспектор установил, что лишь 19 процентов из 460, только 89 школ

представляют более или менее организованные учебные заведения.

В зале сидели сановитые господа. Сперва свою растерянность перед

цифрами и фактами они пытались прикрыть ироническими усмешками, но

вскоре лица их стали откровенно злыми. Некоторые повели себя

вызывающе, стали возмущаться вслух, особенно один толстяк в дворянском

мундире.

Илья Николаевич обратил взор к председательствующему. Но тот не

способен был навести порядок: погрузив нос в апостольскую бороду, он

мирно дремал.

Кто-то из публики не выдержал, потребовал, чтобы грубиян

замолчал. Услышав фамилию толстяка, Илья Николаевич догадался, что

перед ним - председатель Симбирского же, только уездного, училищного

совета. Анекдотическая фигура! Как рассказывал Назарьев, этот господин

ежечасно ассигнует на школы в уезде (а их числится 55) сто рублей;