разлуки. Они гуляли тогда по степи до самого заката. Уходя, он оглянулся на

подругу. Наташа стояла на прежнем месте, на одном уровне с уплывающим за

горизонт солнцем. Ее светлые кудри, разметанные буйным степным ветром,

пылали в красных закатных лучах, как костер. И вот тогда-то, ощутив праздник

в своем сердце, Аким понял, как хорошо любить и быть любимым. И все

радостное, счастливое в своей жизни он неизменно связывал с дорогим образом

этой девушки.

"А сейчас, наверное, село уже освобождено. Как она? Где теперь?.." --

подумал он с тревогой и легкой грустью.

Аким стоял у реки и всматривался в ее помутневшие воды, взбаламученные

бомбами и снарядами. Вдоль всего берега, насколько охватывал глаз, виднелись

грязно-желтые остовы немецких танков. Их было очень много. Такого количества

разгромленных немецких машин Аким не видел со времен Сталинграда. Как стадо

слонов, пригнанных на водопой, танки уткнулись длинными стволами в воду.

Одни стояли на берегу, другие, словно разморенные жарой, по самые башни

заползли в реку, и от них по воде расплывались маслянисто-фиолетовые пятна,

третьи распластались на суше, расстелив позади себя порванные гусеницы.

Вернулся Пинчук и приказал Кузьмичу выбираться на дорогу. Петр узнал,

где должен располагаться КП дивизии, и теперь направлялся туда.

Сенька и Аким пошли искать остальных бойцов роты.

В полдень они догнали разведчиков, двигавшихся впереди наступающих

частей дивизии.

-- А знаете, товарищи, мы с Камушкиным побывали у деда Силантия. Не

забыли старика? -- спросил Шахаев.

-- Что вы говорите? -- удивился Аким.-- Ну, что он, жив?

-- Жив!.. Стоит на дороге, встречает бойцов!

-- А старушка его жива?

-- Жива. Прослезилась даже, узнав меня.

-- А про мост не спрашивали?

-- Немцы его несколько раз пытались восстановить, но другие советские

подрывники вновь сжигали. Старик привет вам всем передавал. Помнит хорошо,

никого не забыл.

-- Да. Теперь он развернется. Небось уже свой инвентарь собирает.

Разведчики укрывались в подсолнухах, наблюдая за большим селением

Терновая, откуда немцы яростно отстреливались. Но перед вечером они вдруг

замолчали. Разведчики сейчас же обнаружили, что враг отходит. Сообщив об

этом в штаб дивизии, вошли в село. Забежали в маленький домик, стоявший на

западной окраине селения, у Харьковского шоссе. На глиняном полу, у самого

порога, лежала молодая женщина, совершенно голая, с растрепанными волосами.

В ее левой груди, под соском, чернело пулевое отверстие. Рядом с ней в луже

крови лежало трое маленьких детей, очевидно сраженных одной короткой

автоматной очередью.

Жестокость врага была настолько бессмысленной и чудовищной, что

разведчики первое время стояли молча.

-- Дикари, дикари...-- сдавленным голосом сказал наконец Аким.--

Дикари...-- повторял он одно это слово, так как другого в эту минуту

придумать не мог.

-- А ты у них очки боялся взять! -- прохрипел Ванин.-- Эх-х!..

Аким промолчал. Только лицо его налилось кровью -- оно как-то

вытянулось, непривычно построжало. Злорадное, ожесточенное чувство охватило

Сеньку. Ему хотелось говорить обидное и грубое Акиму. Пусть слушает, так ему

и надо! Жалельщик!.. Только не здесь скажет он ему эти слова. Не здесь!..

Разведчики вышли на улицу. Кое-где уже сбивались кучки людей, больше

старики, женщины, дети. Они смотрели на дорогу, изрытую воронками от бомб,

заваленную разбитыми немецкими машинами и повозками. Тихо переговаривались.

Во дворе соседней хаты стояла женщина. Заметив разведчиков, она выронила из

рук коромысло, закричала:

-- Боже ты мой!.. Родименькие!.. Никак, наши?!

-- Свои, свои, конечно!.. Что же соседку-то не похороните? -- спросил

Марченко.

-- Ночью они ее... Я в погребе сидела. Слышала крик Аннушки... Что они

сделали с ней?

-- Ладно. Потом сама увидишь. Принеси-ка попить.-- Его правая бровь над

усыпанным светлыми крапинками коричневым глазом дергалась от нервного тика

-- Марченко, видавший тысячи трупов, не мог, однако, переносить вида убитой

женщины.

-- Пойдемте в дом. Разве так можно! -- всплеснула руками женщина. Глаза

ее наполнились слезами.-- Светлые вы наши! Ясны соколы! Дождались мы красна

солнышка!..-- запела она.-- Заходите, заходите, милые... Притомились, чай,

ваши дорогие ноженьки!.. Ильинична! Ильинична! -- звала она кого-то.--

Вылазь, наши пришли!.. Наши... красноармейцы!..

-- Господи, святитель ты наш!.. Да где?..-- с этими словами из погреба

вылезла худенькая старушка; яркий дневной свет ослепил ее.

Разглядев наконец разведчиков, она приковыляла к Забарову, хотела

осенить его крестным знамением, но, сообразив, что может достать только до

его пояса, передумала.

-- Вот вы какие!.. Орлы, право!.. А нам-то тут говорили, что старики да

детишки малые остались в Красной-то Армии... А что ж вы, сынки, одни-то

пришли?..

В голосе и во взгляде старушки была тревога. Она пытливо всматривалась

в лица разведчиков.

-- Придут еще, бабушка,-- успокоил ее Шахаев.-- Водички холодненькой

готовьте. Весь колодец выпьют. Сейчас будут здесь.

И как бы в подтверждение его слов, на восточной окраине села показались

первые красноармейцы-пехотинцы. Вслед за ними из-за угла, взвихрив облако

пыли, выполз тяжелый танк и помчался вдоль улицы, наполняя селение грохотом

гусениц и ревом мощного мотора.

Старушка испуганно и в то же время восхищенно следила за танком и, не

оборачиваясь, говорила:

-- Водички, говоришь, сынок?.. Да пускай пьют на вдоровьечко. Вода у

нас как слезиночка. Поесть не хотите ли? -- повернулась она наконец к

разведчикам.

-- Нет, бабушка, некогда. На обратном пути забежим. -- Как на обратном?

-- вновь испугалась старуха, поджав тонкие бесцветные губы.

-- Когда из Берлина с победой будем возвращаться,-- пояснил все еще

мрачный Ванин.

-- Ах вон оно что!.. А я уж, грешница, подумала... Ну, с богом,

сыночки. Светлая вам дороженька... такая же светлая, как ваши головушки...

Жизнь ведь вы нам спасли, счастье вернули,-- причитала Ильинична.-- Берегите

там себя, матери-то ждут вас не дождутся, все глазыньки проглядели...

Простившись со старушкой, разведчики пошли по деревне и вскоре

оказались на шоссе. Золотоголовые подсолнухи-послушники с тихим шелестом

кланялись им. Свернув с дороги, бойцы углубились в лес и чуть заметной

просекой стали осторожно идти дальше. Миновав рощу, они остановились на ее

опушке. Прислушались. С неба доносился неровный гул моторов. Около тридцати

"юнкерсов" плыли на восток. Вскоре раздались громовые раскаты -- это немцы

бомбили Терновую, которую недавно покинули разведчики.

-- Танки наши, наверное, заметили.

-- Огрызается здорово.

-- Тяжелые бои идут.

Впереди, где-то далеко-далеко, слышались глухие взрывы.

-- Взрывает что-то фашист,-- сказал Алеша Мальцев.

-- В Харькове, наверно,-- предположил Ванин.

-- Мосты, заводы... Все разрушают...-- вмешался в разговор и Аким.

Сенька немедленно набросился на него:

-- Это они тебе за твою жалость платят! Да я б их всех...

-- Ладно, прекрати, Семен,-- остановил его Аким.

-- Не прекращу!.. Что ты командуешь! Подумаешь, начальник какой

объявился!..

-- Семен, когда ты поумнеешь? -- Нос Акима покрылся бисеринками пота.

-- Пошел ты...-- Ванин задохнулся.

-- Что ты кричишь, Сенька! -- попытался успокоить его Шахаев.

-- И вам не стыдно!.. Забыли про ту женщину с детьми!..-- Семен зло

посмотрел на Шахаева и Акима. -- Давить их, давить!.. Душить надо, понятно?!