нашли мест, где бы Рихарду Зорге приходилось совершать насилие над собой.

Он, естественно, многого не договаривал, но то, что он говорил, было

результатом объективного анализа и соответствовало истинному положению дел.

Ему, видимо, вообще претила газетная трескотня и способность некоторых

газетчиков легко принимать желаемое за действительное. В той же "Франкфуртер

цейтунг" он вышучивал своих японских коллег, "постоянно воюющих друг с

другом за "лучшую историю"... Воспеваются подвиги, совершаемые с помощью

обнаженного меча или ружейного приклада, самопожертвование мелких отрядов

"камикадзе" -- смертников... Начинает казаться, что читаешь самурайскую

легенду".

Но, разумеется, в своих статьях, зачастую очень полемических, он воевал

не с журналистами. Эти статьи дают довольно ясную картину тех противоречий,

которые существовали в японском обществе, противоречий между интересами

японского народа, для которого война чужда и пагубна, и официальным

внешнеполитическим курсом на милитаризацию. Можно только удивляться, то одна

из крупнейших газет Третьего рейха предоставляла свои страницы для таких

смелых по тем временам высказываний!

К еще более решительным выводам на этот счет пришел кандидат

исторических наук Ю. Орлов, изучающий деятельность Зорге-журналиста: "В

своих корреспонденциях, -- пишет он, -- Зорге рассказывал о событиях,

которые оказались прологом ко второй мировой войне. В них нашло свое

отражение то, что внутренне переживал, но не мог открыто высказать Зорге:

его ненависть к войне и фашизму. И хотя основным в деятельности Зорге была

разведывательная работа, но и как журналист он оставался борцом за то

великое .дело, за которое отдал жизнь".

Марка "Франкфуртер цейтунг" обеспечивала ему твердое положение в

обществе, но не избавляла от многих неприятностей, с которыми, впрочем,

сталкивался любой иностранец, попавший в Токио.

Условия, в которых пришлось работать в Японии, Зорге описал в одном из

своих донесений: "Трудность обстановки здесь состоит в том, что вообще не

существует безопасности. Ни в какое время дня и ночи вы не гарантированы от

полицейского вмешательства. В этом чрезвычайная трудность работы б данной

стране, в этом причина того, что эта работа так напрягает и изнуряет".

Однажды в Токио приехал любящий путешествовать известный немецкий

писатель Фридрих Зибург. Он попросил Зорге сопровождать его в поездках по

Японии. Позже Зибург писал в своем очерке:

"В тех двух или трех поездках в провинцию, которые совершили мы с

Зорге, было много полицейских в униформе и в штатском, находившихся вблизи,

контролировавших нас, втягивавших в разговоры чуть ли не насильно... В

большинстве это были те вопиюще незаметные молодые люди, которые всегда с

удовольствием принимали мои визитные карточки. Их я в первые же дни после

приезда по настоятельному совету Зорге заказал в японской типографии.

Служащий тайной полиции изучал обычно визитную карточку так, будто это

стоящий документ, кивал довольный и исключительно вежливо просил разрешить

ему задержать эту карточку... Мы с Зорге... ездили в Киото, в Нару и Ямаду,

где осматривали священные гробницы. В поездах все время появлялись личности,

которые заговаривали с нами на ломаном английском или немецком и просили

наши визитные карточки. На вокзале в Ямаде нас остановила целая группа

одетых в униформу полицейских; кланяясь и втягивая в себя воздух, они

сфотографировали нас..." Зибург посмеивается и удивляется на каждом шагу.

Зорге относится к слежке за собой вполне серьезно. Он не удивляется.

Еще 7 января 1934 года Зорге сообщил в Москву: "Я особенно не боюсь

больше постоянного и разнообразного наблюдения и надзора за мной. Полагаю,

что знаю каждого в отдельности шпика и применяющиеся каждым из них методы.

Думаю, что я их всех уже стал водить за нос".

Перед Рихардом Зорге стояла задача -- "глубокое врастание в немецкие

круги". Этими "кругами" было прежде всего германское посольство в Токио.

Спустя какое-то время его сотрудники стали считать за честь принимать у себя

известного журналиста. Из многочисленных знакомств, завязанных Зорге,

наиболее перспективным оказалось знакомство с Эйгеном Оттом.

Полковник Отт приехал в Токио осенью 1933 года военным наблюдателем. Он

должен был изучить политическую обстановку и к весне 1934 года подготовить

доклад о результатах работы. Весьма осведомленный, имеющий широкие связи,

корреспондент "Франкфуртер цейтунг" заинтересовал полковника.

Уехав в Германию с докладом, Отт вернулся оттуда военным атташе. О том,

как сложились его дальнейшие отношения с журналистом, можно судить по одному

из донесений группы:

"Когда Отт получает интересный материал или собирается сам что-нибудь

написать, он приглашает Зорге, знакомит его с материалами, Менее важные

материалы он по просьбе Зорге передает ему на дом для ознакомления, более

важные секретные материалы Зорге читает у него в кабинете".

29 апреля 1938 года "Франкфуртер цейтунг" сообщила своим читателям, что

"новый посол в Токио генерал-майор Отт вручил императору свои верительные

грамоты". Это было, пожалуй, самым крупным успехом в выполнении Зорге

операции "врастания". Он получил неограниченный доступ к информации из

первых рук.

С тех пор они встречались ежедневно. Вместе просматривали по утрам

дипломатическую почту, обсуждали текущие проблемы.

Иногда Зорге оставался в посольстве на ночь, чтобы писать за Отта

доклады его берлинскому начальству, а утром вновь, стараясь скрыть

смертельную усталость, входил к послу в кабинет...

А между тем, если поверить многочисленным писателям, очевидцам и

неочевидцам, жизнь его в Токио протекала так:

Из бара "Рейнгольд", где висели полотнища со свастикой, он в обнимку с

глубоко декольтированными женщинами перекочевывал в ресторан "Фледермаус",

где небыло полотнищ со свастикой, но был знаменитый шотландский виски.

Приемы и гейши, прогулки на белоснежных яхтах и фотопленки в букетах роз,

легкие победы и крепкое вино, неуловимый, вездесущий, таинственный -- таким

обычно выглядит Зорге под пером зарубежных "популяризаторов".

Это ложь. Никогда не существовало Рихарда Зорге, супермена и

супершпиона. Рихард Зорге был другим. И в мелочах и в главном.

Вот, скажем, как он сам объясняет секрет своего успеха в Токио:

"Главными причинами, создавшими мое положение в посольстве, были мой

большой запас общей информации, мои обширные знания Китая и детальное

изучение Японии. Без этого, несомненно, никто из работников посольства не

стал бы обсуждать со мной политические вопросы или просить у меня совета по

секретным проблемам..." Или:

"Я очень подробно изучал аграрную проблему, потом переходил к мелкой

промышленности, средней и, наконец, тяжелой индустрии. Я, конечно, изучал

также общественно-социальное положение японского крестьянина, рабочего и

мелкого буржуа".

"Я интересовался также развитием японской культуры с древних времен...

Вдобавок к своей библиотеке я пользовался библиотекой посольства, личной

библиотекой посла, библиотекой Восточно-азиатского германского общества..."

Достаточно прочесть это, чтобы еще раз усомниться в правдивости образа,

созданного "искусством" определенного рода. Портрет получился, мягко говоря,

наполным, как если бы художник, сосредоточив весь свой дар на фраке, забыл