29 мая Гудериан получил приказ отвести свой корпус на восток и готовиться к операции «Рот» — удару на юг, который должен был окончательно добить французов. Вместе с ним ушла и 7-я танковая дивизия Роммеля. Немецкое командование провело перегруппировку войск, восполнило потери в танковых дивизиях. В ходе этих потрясающе успешных боев немцы потеряли: 101 — Т-I, 150 — T-II, 44–35(t), 43–38(t), 84 — T-III, 63 — T-IV и 44 командных танка. То есть всю тяжесть боев вынесли на себе относительно немногочисленные средние танки. Пехотные дивизии, почти не участвовавшие в боях, потери имели совсем незначительные. В итоге 71 французской дивизии противостояли 143 немецких. О чем здесь можно было говорить?

Кстати, будет справедливо, если здесь же мы приведем данные о потерях союзников. Французы потеряли около 1500 танков. Англичане переправили на континент 592 танка и потеряли все до единого. При этом в боях погибли 584 танка, и только 8 машин остались стоять на пляжах Дюнкерка. То есть на самом деле черт, в смысле «Матильда», оказался далеко не так страшен, как его малевали.

Из опыта первых боев немцы сделали вывод, и даже целых два. Первый: действия танковых групп могут принести серьезный успех. Второй: для этого танковая группа должна иметь соответствующего командира. Убирать Эвальда фон Клейста, вроде бы одержавшего победу, было как-то неловко, и его оставили командовать Танковой группой «Клейст», которая теперь состояла из XVI танкового и XIV моторизованного корпусов. Но параллельно с этим XIX танковый корпус Гудериана был преобразован в Танковую группу «Гудериан». Наиболее отличившиеся дивизии его корпуса (1-я и 2-я танковые) вошли в состав нового XXXIX танкового корпуса, плюс Гудериан получил XLI танковый корпус. Все было готово к последнему акту трагедии.

Немцы начали наступление 5 июня на западном участке фронта. Французы сопротивлялись, как могли, но сила солому ломит, и после двух дней боев фронт был прорван. После этого оборона французов развалилась, и операция перешла в стадию преследования.

На востоке наступление началось 9 июня и фактически повторило сценарий боев под Седаном. Сначала пехота форсировала реку Эна, а потом в прорыв вошли танки Гудериана, которые начали стремительное продвижение в глубь Франции, склоняясь на восток, чтобы выйти к швейцарской границе и отрезать французские армии на линии Мажино. 10 мая XXXIX танковому корпусу пришлось отбить контрудар французских танков, понеся серьезные потери. Однако темп наступления не был снижен.

Гудериан создал второй гигантский котел. Переброшенная в район прорыва Танковая группа «Клейст» двинулась прямо на юг. 14 июня пал Париж, а 16 июня французы запросили перемирия. Первая молниеносная кампания успешно завершилась.

Резюме. Первая кампания, в которой немецкой армии удалось полностью реализовать все идеи блицкрига. При этом немцы очень удачно совместили большой и малый блицкриг, так как молниеносный прорыв танковых войск привел к столь же стремительному крушению Франции. Однако всего этого Вермахт добился благодаря упрямству и неповиновению командира XIX танкового корпуса Гейнца Гудериана. Если бы немецкая армия на Западном фронте действовала в точном соответствии с пунктами плана «Гельб», ни о каком блицкриге не пришлось бы и мечтать. А так получился идеальный вариант, который даже сами немцы больше не сумели повторить ни разу.

После завершения кампании во Франции немецкое командование какое-то время пребывало в растерянности. Бои завершились слишком быстро, никто не ожидал ничего подобного. Какое-то время Гитлер занимался тем, что усиленно пугал англичан операций «Морской лев», но этот водоплавающий зверь склеил ласты, так и не успев окунуться в воды Ла-Манша. И тогда было решено заняться Советской Россией. Директива номер 21 получила название «Барбаросса». Вообще-то фюреру было не грех на минуту задуматься перед тем, как подписывать этот план. Император Фридрих Барбаросса действительно прославился тем, что пытался реализовать свой персональный вариант «дранг нах Остен», отправившись в Крестовый поход. Но закончилось это мероприятие совершенно бессмысленно и позорно — император утонул в какой-то безвестной речушке по пути к цели. При желании можно усмотреть в этом некое зловещее предзнаменование. Однако в декабре 1940 года никто в Германии об этом не задумывался, слишком сильна была победная эйфория.

Каким же было соотношение сил перед этой новой кампанией? Оно было практически таким же, как и во всех остальных кампаниях Вермахта, — очень плохим для немцев. Самое смешное, что некоторые современные историки снова пытаются затянуть старую песню про «шести- или даже восьмикратное превосходство немцев в танках». Как это происходит? Ну, для начала запускается басня о том, что построить 28 000 танков мы были просто вынуждены, разумеется, для обороны границ от империалистических агрессоров — у СССР ведь такая длинная граница. Особенно вероятной считалась танковая атака британской армии в районе Нарьян-Мара. Или немецкой — через хребты киргизского Ала-Тоо. Дальше на белый свет появляется ужасТный аргумент номер два: советская разведка сообщала, что к июню 1941 года вполне вероятно было использование Вермахтом трофейных танков, после чего численность Панцерваффе возрастала до 10–11 тысяч единиц. Извините. Если советская разведка определяет численность немецких танков с точностью до 6000 единиц, или 200 процентов, как тогда она может положить на стол Сталину план «Барбаросса» или «Цитадель» раньше, чем его прочитал Гитлер? А если наоборот, и советская разведка видит и знает все — рассказ о 10 000 немецких танков есть преднамеренная и наглая ложь. Выбирайте сами, что вам больше нравится.

Но на этом историки последней волны не останавливаются. Партия дала установку — доказать, и они доказывают. Появляются многомудрые рассуждения о делении танков на категории в зависимости от технического состояния. Из цифры 28 или там 24 тысячи танков немедленно вычитаются танки, подлежащие капитальному ремонту, третья категория и так далее. При этом сразу негласно постулируется, что у немцев все танки до единого сверкают заводской смазкой и свежезамененными деталями. А у нас, мол, требуют капитального ремонта и полностью небоеспособны минимум 25 процентов танков. Но остановиться на этом было бы невыполнением партийного задания. Поэтому начинаются рассуждения о том, что танки «второй категории», то есть «текущий ремонт», тоже в массе своей небоеспособны. И аккумуляторы у них текут, и траки кривые, а моторесурс так и вообще исчерпан. В результате чего у нас в сухом остатке имеются только танки «первой категории», но тоже далеко не все. Их освоить не успели и предпродажную подготовку не провели. В общем, из наших 28 тысяч танков остаются едва ли 10 процентов. То есть превосходство переходит к немцам. Конечно, не шестикратное, но все равно — у них уже больше. Однако это вызывает другой резонный вопрос: а что следует сделать с командиром мехкорпуса, у которого из 600 танков боеспособными являются только 60? Лично я такого не расстрелял бы, нет. Я бы его повесил. Публично. На площади. Как врага народа и вредителя. Так что, господа историки должны выбирать. Либо Красная Армия все-таки имела более 20 тысяч танков, либо ее командный состав был сплошь укомплектован шпионами, вредителями, врагами народа или в лучшем случае непроходимыми идиотами. Совместить обе гипотезы невозможно.

Оставим пока вопрос о численности советских танков и обратимся к немецким. Вермахт начал подготовку к вторжению в Россию с удвоения количества танковых дивизий и формирования еще двух танковых групп. Косвенным признаком того, что все реформы рассматривались как долгосрочная серьезная мера, служит то, что танковые группы получили стандартные порядковые номера вместо имен, как это было во время боев во Франции. Танковая группа «Клейст» — это что-то непостоянное и недолговечное, зато 1 — я танковая группа — это как бы навсегда.