Джиолотти встал и выпрямился во весь рост.

   И перед ним Бестужев вдруг почувствовал себя крайне слабым, бессильным.

   -- Да, ваше превосходительство, -- ответил итальянец. -- Эта печать существует. И называется она "signum", знаком.

   И еще долго шла беседа русского вельможи с таинственным чародеем Индии и Венеции.

   Остаток ночи Бестужев, возвратившись к себе, провел в каком-то тревожном полузабытьи. Его душил кошмар, тяжелый, безобразный... Несколько раз он, обливаясь холодным потом, вскакивал на постели и дико кричал...

X

БАЛ ГЕРЦОГИНИ. ЧУДЕСА ВЕЛИКОГО МАГИСТРА

   Старый Кетлеровский замок заполнялся массой прибывающих гостей. Вся звать, родовитая и служебная курляндская аристократия, спешила на бал к своей "незадачливой" герцогине.

   Такого пышного, роскошного праздника еще никогда не устраивала Анна Иоанновна. Море огней, гирлянды цветов, звуки музыки.

   -- Однако наша светлость раскутилась! -- насмешливо прошептал маршал на ухо курляндскому канцлеру. -- С чего это она?

   -- Мм... да... -- удивился тот. -- Это какая-то новая игра.

   -- А посмотрите на Бирона, как он горд и величественен. Этот "конюх" весьма снисходительно кивнул нам, нам -- главным чинам Курляндии! Экий нахал! Проучить бы его надо.

   Кейзерлинг стал нервно и озлобленно поправлять ленту на своем мундире.

   А Бирон, камергер двора ее светлости, смотрел действительно и важно и надменно. "Случайный выскочка", но умник большой руки, он ни на секунду не терял веры "в свою великую, счастливую звезду" {"Анна -- моя звезда" -- "секретное" выражение Эрнста Бирона.}.

   Бестужев, обязанный на столь официальном приеме нести свою обер-гофмаршальскую службу, находился в покоях ее высочества-светлости.

   -- Петр Михайлович, поди-ка сюда! -- приоткрыла дверь своего "бодоара" Анна Иоанновна, зовя своего старого, верного друга.

   Она была еще в пудермантеле, но уже причесанная. Около нее суетились младшие фрейлины. Одна держала малиновую бархатную "робу", другая -- цветы, третья -- веер и драгоценности.

   "Экая бестактность! -- с досадой подумал Бестужев. -- Полураздетая, приглашает меня, мужчину, к себе, и при всех".

   -- Съезжаются? -- спросила герцогиня.

   -- Да, ваше высочество, -- сухо, официально ответил обер-гофмаршал. -- Вам бы надо поторопиться с туалетом.

   -- А ну их! Подождут! -- улыбнулась Анна Иоанновна. -- Ты вот лучше посмотри, что мне прислала императрица!

   Герцогиня говорила радостно-возбужденным голосом.

   -- Вам? Прислали? Что? -- удивленно спросил Бестужев.

   -- А вот полюбуйся, Петр Михайлович!-- И с этими словами Анна Иоанновна подала Бестужеву огромный футляр. -- Бери, бери. Раскрой и посмотри!

   Бестужев повиновался.

   Сноп разноцветных радужных огней, которыми горели и переливались бриллианты роскошного колье, ударил в глаза царедворцу.

   -- Я только сейчас получила это с курьером от ее величества. Читай, что она пишет.

   Бестужев про себя прочел содержание августейшего послания:

   "Понеже умно Вами было поступлено и велениям моим Вы не противились по Морицову делу, -- жалую Вам сию безделицу, блеск и играние камней коей да отвлекут ваши мысли на иной путь".

   Бестужев прочел и усмехнулся про себя.

   Анна Иоанновна была почти уже одета.

   -- Ну а этот-то господин-сюрприз прибыл? -- бросила она Бестужеву.

   Тот, догадавшись, что речь идет о Джиолотти, ответил:

   -- Я не видал. Это уже дело Эрнста Ивановича.

   Все приглашенные уже съехались. В большом зале и прилегающих к нему гостиных стоял тихий гул голосов, точно жужжание пчелиного роя. Та скука, которая всегда наблюдалась на балах Анны Иоанновны, начинала царить и теперь. Многие удивлялись, что ее светлость не показывается так долго, и положительно не знали, что делать. Правда, некоторые упитанные обер-раты ухитрились уже пробраться в открытую буфетную и там вознести малое жертвоприношение богу Бахусу. Наскоро опоражнивая бокалы с вином, а то и просто с напитком Гамбринуса -- "напитком богов и людей" {Пиво.}, -- они уже с жаром начали было вести разговоры об излюбленном предмете -- политике.

   Митавские прелестницы, все эти упитанные, дородные обер-ратши, приготовлялись к своему любимому занятию -- сплетничеству.

   Но вот послышались звуки труб и литавр.

   Это было до такой степени неожиданно, что все вздрогнули и невольно обратили изумленные взоры друг на друга.

   -- Это что же обозначает? -- послышались тихие воз? гласы.

   -- Ого! С каких это пор у э_т_о_й Анны завелся такой церемониал?

   Митавцы могли удивляться: действительно, до сих пор приемы Анны Иоанновны отличались большой простотой.

   Бестужев постучал тростью по паркету зала и торжественно возгласил:

   -- Ее высочество, ее светлость изволят следовать!

   Гробовая тишина воцарилась в зале. Взоры всех присутствующих устремились на двери, из которых выходила царственная митавская "затворница".

   Анна Иоанновна была и величественна, и почти красива в этот вечер. В своей роскошной "робе"" искусно нарумяненная и насурмленная, сверкая бриллиантами, она выступала как-то особенно горделиво. И даже во взгляде ее маловыразительных глаз светилось что-то бесконечно властное, уверенное. И невольно перед этой величественной женщиной склонились головы митавской знати.

   -- Я рада, господа, видеть вас всех на моем скромном бале... -- начала Анна по-немецки своим особенным голосом. -- После неприятных дней странного и нежелательного волнения, которое охватило Митаву, нам надо немного развлечься... Я буду счастлива, если вы все будете чувствовать себя сегодня весело и непринужденно.

   Тихий гул одобрения собравшихся гостей был ответом на приветствие ее светлости.

   Стоявший во главе группы блестящих курляндских гостей канцлер Кейзерлинг выступил вперед и, низко -- по-придворному -- склонившись перед герцогиней, произнес:

   -- Имея честь приветствовать вас, ваша светлость, я позволяю себе от имени всех собравшихся принести вам нашу почтительнейшую благодарность за...

   "Пошли немецкие нескончаемые периоды!" -- усмехнулся в душе Бестужев.

   А Кейзерлинг между тем продолжал:

   -- ... за ту высокую честь, которую вы оказываете нам вашим милостивым приглашением и почетом.

   Голова несчастной Измайловской царевны откинулась еще горделивее. В этих простых, лживо-пустых словах курляндского магната Анна Иоанновна почувствовала признак раболепия, и это сознание наполнило ее тщеславную душу трепетом восторга.

   "Ага! Преклоняетесь? То-то вот... А то нос все задирали, меня в грош не ставили!" -- молнией пронеслось в ее голове.

   По данному сигналу грянула музыка.

   Анна Иоанновна величественно "изволила следовать вперед" посреди растянувшихся и кланявшихся гостей и подошла к герцогскому трону.

   В ту секунду, когда звуки труб и литавр на секунду стихли, к ее высочеству и светлости подошел Бирон и громко произнес:

   -- Ваша светлость! Благородный синьор Джиолотти, великий магистр Ордена "Фиолетового креста", прибыл и ожидает высокой чести улицезреть вас, ваша светлость...

   Все в удивления переглянулись. Кто это такой Джиолотти? Откуда он появился? Митава еще не знавала такого гостя. Какой "магистр", да еще "великий"? Какой орден "Фиолетового креста"?

   Жгучее любопытство засветилось в глазах нарядной, блестящей толпы.

   -- Попросите его, господин камергер! Мы будем рады видеть столь почтенного иностранца,-- ответила Анна Иоанновна и обратилась к гостям: -- Мне говорили, что синьор Джиолотти -- великий алхимик, чародей и ученый. Быть может, он развлечет всех нас, показав нам свои чудеса.