— Спасибо, — седой взял кулёк. — А у меня и отдарка нет, хотя…

— Нет-нет, — замотал Андрей головой.

— Нет уж, — улыбался седой. — Давай уж, как положено.

Он взял с тумбочки казённый кулёк, открыл и протянул Андрею.

— Бери что хочешь.

Андрей взял маленькую карамельку в золотой обёртке, и седой, удовлетворённо кивнув, убрал кулёк на прежнее место. Встретившись глазами с Андреем, улыбнулся:

— Бриться ещё не могу, а с остальным справляюсь.

В его голосе прозвучала хвастливая нотка. Вместо правой руки у седого культя, кончавшаяся двумя выростами-пальцами, сделанными ему врачами, а левой руки нет по самое плечо. И обе ноги выше колен ампутированы, и… И Андрей знает, что там ещё много чего было. И седым мужчина стал уже здесь, а так-то он ещё молодой.

— Как снаружи, Андрей?

— То льёт, то моросит.

— Не зима, а паскудство. Чёрт-те что, чтоб на Рождество и снега не было.

Андрей согласился. Снег и ему нравился. Они поговорили о погоде, ещё о пустяках, и Андрей попрощался.

В коридоре он довольно улыбнулся. Ну вот, а то яду просил, жить не хотел… А если ещё и родные найдутся, так будет совсем хорошо. А теперь надо к Колюне зайти. Того только-только из реанимации перевели. Но не в общую, а в интенсивную терапию.

Сокращая дорогу, Андрей пошёл через этаж, где лежали «местные». И он уже подходил к лестнице, когда его окликнули по-английски.

— Эй, парень, — и совсем неожиданное: — Красавчик!

Андрей остановился и медленно, полуобернувшись, посмотрел через плечо.

— Не узнаёшь?

Белый, высокий, на костылях, в госпитальной пижаме… Но… Но он знает этого беляка… Да, знает. Страшным усилием Андрей подавил поднимающуюся к горлу холодную волну страха и кивнул.

— Да. Узнал.

— Я тоже тебя узнал, ещё вчера, — улыбался белый. — Зайди.

И, не ожидая его согласия, повернул к маленькой одноместной палате-боксу. Помедлив, Андрей пошёл за ним.

В палате белый сел на кровать, а Андрей остался стоять у двери.

— Я рад, что ты выжил, — белый улыбается искренне, в его голосе нет ни насмешки, ни злобы, и смотрит он, явно и тоже искренне любуясь Андреем. — Я как увидел тебя, сначала даже не поверил. Думаю, быть не может, а потом пригляделс и узнал. Ты давно здесь?

— С февраля, — разжал губы Андрей и почувствовал облегчение: он уже дважды смог обойтись без положенного обращения «сэр».

— О! — удивился и даже будто восхитился белый. — Да чего ты у двери, подойди.

И похлопал ладонью по кровати рядом с собой. Как когда-то. Андрей судорожно сглотнул и заставил себя не подчиниться. Вслепую за спиной нашарил ручку двери и вышел из бокса.

И перевёл дыхание только возле палаты, где лежал Колюня. Николай Авдеев, подорвавшийся на мине сапёр, чудом доживший до госпиталя и буквально собранный по кусочкам Аристовым и остальными хирургами. Андрей несколько раз вдохнул и выдохнул, вытер рукавом лицо и заставил себя забыть того беляка, своего последнего хозяина, что купил его на торгах и держал у себя до зимы, и отдал той банде, откупился им, спасая свою жизнь. Андрей ещё раз вытер лицо, уже ладонью и открыл дверь палаты.

— Здравствуй, Колюня, с Рождеством тебя.

— Андрей? — по подушке катнулась наглухо забинтованная с щелью для рта круглая голова. — Здравствуй, и тебя с Рождеством.

Андрей подошёл и сел рядом, подставив своё колено под щупающую воздух ладонь. Тоже забинтованную в культю, с узкой полоской голой кожи у запястья. А дальше опять бинты, до плеча, а там, у основания шеи, ещё полоска тела. Колюня запястьем провёл по колену Андрея.

— Ты не в халате, что ли?

— Нет, в джинсах, — улыбнулся Андрей. — Я не работаю сегодня. Праздник же.

— Ага, понял.

— Вот, это тебе подарок от меня.

Андрей вложил кулёк в ладонь Колюни и осторожно, мягкими прикосновениями, помог открыть и ощупать конфеты и мандаринку. Мандаринку Колюня поднёс к лицу, вдохнул её запах и негромко засмеялся.

— Пахнет как хорошо. Спасибо, Андрей.

— Очистить тебе?

— Давай. И напополам.

Андрей взял у Колюни мандаринку, очистил её, раскладывая корки на его груди, чтобы Колюня чувствовал запах.

— Жухать не вздумай, — грозно сказал Колюня. — Одну мне, одну себе. Понял?

— Понял, — кивнул Андрей. — А если…

— А они всегда чётные, — хитро улыбнулся Колюня.

Они съели мандаринку. Андрей честно и очень старательно чмокал, изображая еду. Но когда мандаринка закончилась, Колюня усмехнулся:

— А и здоровенная же, больше апельсина. На двадцать долек, что ли?

— Я не считал, — рассмеялся Андрей.

— Жухала ты, — покорно вздохнул Колюня. — Жучила. Ты корки мне на тумбочку положи, ладно? И… и можно попросить тебя?

— Можно, конечно. Чего сделать?

— Т ы в город пойдёшь когда… — медленно начал Колюня.

Андрей ждал просьбы чего-нибудь принести и уже решил, что займёт и купит, но просьба оказалась настолько неожиданной, что он растерялся. И даже подумал, что не так понял.

— Ты же на танцы пойдёшь, святки же сейчас, — медленно говорил Колюня. — Так ты один танец за меня спляши, ладно? Ну, будто это я. Мне-то… мне, видно, не плясать больше. Так ты за меня. Выгляди девчонку получше и пригласи. Ладно? Сделаешь?

— Д-да, — не очень уверенно пообещал Андрей.

Бледные губы Колюни дрогнули в улыбке.

— Сколько тебе лет, Андрей?

— Восемнадцать полных.

— Молодой ты ещё, тебе непонятно, конечно, ладно, забудь.

— Нет, — твёрдо ответил Андрей. — Сделаю.

— Спасибо, — серьёзно поблагодарил Колюня. — Как там, льёт?

— Иногда моросит, — улыбнулся Андрей.

И пошёл опять разговор о снеге, что на святках и без снега… паскудство одно.

— Я завтра зайду, — встал Андрей.

— Заходи, поболтаем, — улыбнулся ему Колюня. — Счастливо отпраздновать.

— Спасибо. И тебе счастливо.

В коридоре Андрей перестал улыбаться и устало побрёл по коридору. Обещать-то он обещал, а вот как выполнять будет? Он же… он же ещё ни разу не ходил на танцы, даже близко не совался. Куда ему, спальнику, да ещё и джи. А опознают его, так ведь затопчут, по полу размажут. И остальные парни — он знает — так же. Что же делать? Колюню обмануть… подлость это, после такого сам ведь жить не захочешь, не сможешь, а идти страшно.

Он прошёл на служебную лестницу, спустил вниз и надел куртку уже не внакидку, а в рукава. Ладно. Танцы всё равно вечером, а сейчас он просто пойдёт погуляет. Алик должен его у ворот ждать. В одиночку они в город всё-таки не ходят. Мало ли что…

Алик ждал его у проходной, оживлённо болтая с дежурившим там солдатом, помогая себе при нехватке слов мимикой и жестикуляцией. И оба с удовольствием хохотали. Когда Андрей подошёл к ним, дежурный вытер выступившие от смеха слёзы и махнул им рукой.

— Идите, ребята, веселитесь. Рождество как никак.

— Ага, спасибо, — улыбнулся Андрей.

Когда они отошли от госпитальных ворот, Алик негромко спросил по-английски:

— Случилось чего?

— А что? — так же по-английски ответил Андрей. — Заметно?

— Не очень, но есть.

Андрей ответил не сразу.

— Везёт мне… то на одного… бывшего наткнусь, то на другого.

Алик понимающе кивнул.

— Хреново. Мне пока везёт.

— То-то и оно. На Хэллоуин я чуть не сорвался. Его раненого привезли, — Андрей говорил короткими, рваными фразами, будто плевал. — И сейчас опять. Нельзя мне срываться. А сердце горит, — последнюю фразу он сказал по-русски.

Алик молча кивал. А что тут скажешь? Все они жили с этим страхом: встретить своего хозяина. Даже если не дал клятвы, то всё равно… и главное — дотянуть до отъезда, в России это невозможно, там они никого встретить не могут. Главное — дотянуть, дождаться.

Андрей искоса посмотрел на Алика. Улыбнулся.

— Ничего, — сказал он по-русски.

И Алик тут же кивнул:

— Ничего.

Сырой ветер толкал их в спины, будто подгонял. Улицы были пустынны и сумрачны. Только в окнах горели огни рождественских ёлок.