Она снова вздохнула и пошла дальше. А совсем ведь весна, ещё день другой такого солнца и потает всё по-настоящему. Диме и Кате сапожки нужны, резиновые, ей говорили, что есть с тёплыми вкладышами, и себе тогда такие же, валенки уже не годятся, промокать будут, пальто у Димы есть, померить надо, вроде там, если вырос, то ещё выпустить можно будет, а Кате придётся купить, а самой-то… ну, пока она ещё в зимнем, а потом что, куртку старую надевать, что ли? Так уж больно страшная, да и не ходит н никто в угонном.

Она шла, жмурясь на солнце, прикидывая грядущие покупки и не думая о самом главном: как она скажет о ребёнке Тиму.

Как всегда, в «неучебные» дни Артём шёл домой не спеша, шлёпая по раскисающей на глазах дороге. Снег стал зернистым, пропитанным водой и совсем по-другому поддавался под ногами. И руки не мёрзнут, хоть он и без варежек. Артём шёл, подставив лицо солнцу, наполовину в слепую. Как всё-таки всё хорошо! Прошлой весной он и не думал, что может быть так хорошо.

Он только-только начал вставать после горячки и всё время мёрз. И хотел есть. А еды было мало. В разорённых имениях уже ничего нельзя было найти. Или там уже жили. Но на работу не нанимали. И они всё шли и шли. Где задерживались на неделю, где только ночевали, где… всё путалось. Он ходил за дедом, покорно делая всё, что ему говорили, а дед вздыхал, называл его в сердцах «варёным», «малахольным» и «снулой рыбой», а мамка утешала, что очунеется, шутка ли — столько в жару лежать… с этих слов он и начал русский язык учить. А сейчас даже странно подумать, что не знал.

Впереди на дороге разлеглась такая сияющая лужа, что он не смог удержаться: разбежался и перепрыгнул через неё. Из-под сапог брызнул во все стороны смешанный с водой снег. А вот и тропка на их проулок. Сугробы заметно пониже стали, ну да, на целый палец больше доски торчат и видно, что перекошены. И снежная баба во дворе как-то накренилась и осела. На крыльцо с визгом вылетела Лилька.

— Тё-ёма-а!

— Ага, я!

Артём взбежал по ступенькам и втолкнул Лильку в сени.

— Ты чего?

— А ничо! — смеялась Лилька. — А мы тебя ждём.

— Ага, — удовлетворённо кивнул Артём, расстёгивая куртку.

— Ну куды, куды…? Валенки-то к печке давай, — высунулась в сени бабка. — Горе моё!

— Я в сапогах, — уточнил Артём, входя в кухню и пристраивая сапоги на просушку.

— Один хрен, — бабка вытащила из печи и бухнула на стол чугун со щами. — Давай за стол. Лилька, деда зови, а этих охламонов где носит? Вы долго валандаться будете, жилы из меня тянуть? Лилька, морду Ларьке вымой.

Артём вытер руки и сел к столу. Он уже знал, что по-другому бабка не говорит, и ругань её без злобы, но всё равно ему всякий раз было не по себе.

— Ну, куды, лба не перекрестивши?!

Он послушно встал, перекрестился на икону.

— То-то же. Как хочешь, дед, а занепременно окрестить надо.

Не переставая ворчать, бабка нарезала хлеб, отлила щей Ларьке в чашку, а то он до чугуна не дотягивается, крутанула в чугуне ложкой, чтоб гуща ровно лежала.

Ели не спеша, серьёзно. Артём уже привычно черпал сразу после деда, поддерживая полную ложку хлебом. Когда дед рядом, бабкина воркотня и ругань уже по хрену, ничего не значит, а потому и не трогает. Щи сегодня были с грибами. Вчера он принёс с работы шампиньонов — работникам по полцены продают и можно без денег, в счёт зарплаты брать. Бабка поворчала, что таких грибов не видала и не едала, и как бы не потравиться часом, а сегодня сварила.

— А хороши грибки, — веско обронил дед. — Ты все, что ли, сварила?

— Ща увидите, — бабка забрала опустевший чугунок и бухнула на стол сковородку, придавленную тяжёлой чугунной крышкой.

Когда она её сняла, оттуда повалил такой пахучий пар, что Лилька с Санькой завизжали, а Ларька полез на стол. Бабка была занята крышкой, и ложкой по лбу щёлкал Ларьку дед.

Жареная с грибами и луком картошка была необыкновенно вкусной. И очень сытной. Так что, очистив сковородку и выпив по кружке киселя, все так отяжелели, что дед, перекрестив рот, сказал:

— Ну, на боковую, мальцы. Чтоб улеглось по-доброму.

Ларька заснул прямо за столом, и дед отнёс его на руках, положил на лежанку, поглядел на залезающих в кровать остальных и сел рядом с Ларькой. А когда горница заполнилась сонным дыханием, тихо встал и вышел.

— К бабке пошёл, — тихо фыркнула Лилька.

— А чо? — сразу откликнулся Санька. — Его дело мущинское.

— Оба заткнулись, — так же тихо скомандовал Артём. — Малого разбудите.

— Тём, — не унималась Лилька. — А вот если дед с бабкой поженятся?

— Дура, они ещё когда поженились! — немедленно осадил её Санька.

— Сам дурак, — не осталась в долгу Лилька. — Я о законе говорю.

— Заткнулись, — строго повторил Артём. — Я спать хочу.

Он — старший, добытчик и кормилец, первый после деда, и Санька с Лилькой замолчали, засопели по-сонному. А Артём лежал на спине, закинув руки за голову и закрыв глаза, и думал. Если дед и бабка поженятся по закону, то что с ними — малыми — будет? На черта они бабке нужны? Ей-то они напрочь чужие, а ночная кукушка дневную перекукует, все так говорят. Ларьку бабка, может, и оставит, а ему с Лилькой и Санькой придётся уходить. А куда? Неохота бросать работу, такой удачи больше не будет, чтоб и заработок хороший, и работа по силам, и относятся хорошо, вон, Силыч сказал, что у него руки ловкие и что его к себе возьмёт, работать с рассадой, а это самая тонкая работа, и плата там соответственная, а Люся Ивановна и Татьяна Сергеевна всегда угощают его домашним и вообще… О! Правильно! Если что, то он к ним и попросится жильцом за работу по дому, они в одном доме живут, вдовы, их мужья братьями были и оба на войне сгинули, вот к ним тогда и пойдёт жить, ну, и Лилька с Санькой с ним. Хуже не будет!

Успокоенный найденным решением, Артём задремал, а потом и вовсе заснул, и не слышал, как дед вернулся и лёг рядом с Ларькой.

И разбудила их уже в сумерки бабка. Хоть и невелико хозяйство, а рук требует. Поспали — и будя. Ларька рассмешил всех, выясняя — это сегодня-сегодня или сегодня-завтра? Но смех — смехом, а дело делать надо.

Обычная домашняя круговерть, ужин, а уроков нынче делать не надо, так чего свет зазря жечь и в кухне, и в горнице. Бабка за прялкой, дед Санькины валенки подшивает, второй слой ставит, от футбола ихнего обувка так и горит. Прямо на полу рассыпаны кубики — на Рождество Ларьке кто-то из соседок подарил, потому как свои из этой забавы уже выросли, так чего им зазря лежать — и все четверо теперь увлечённо перебирают их, подбирают, чтоб картинку выложить.

То, что Артём, взрослый парень считай, так охотно возится с малышами, удивляло и даже пугало бабку. Хотя… ну и что, если малость придурочный, была б жена умная, вертеть им будет куда надо. А так-то парень хороший, уважительный, работящий, на своём заработке уже, а не курит, не пьёт, по гулянкам не бегает, это ведь вон, брандахлыстам, прости господи, пост — не пост, до полуночи песни горланят, да по улицам шатаются, девок будоражат, погибели на них нет.

Наконец картинку собрали.

— И что это? — требовательно спросил Ларька.

Артём не знал, как это называется по-русски, и посмотрел на деда. Тот, со своего места бросив взгляд на сложенные кубики, хмыкнул:

— Терем это. А вон в окне царь-девица.

— Расскажи, — Ларька полез на лежанку к деду.

Дед снова хмыкнул. Начался обычный ритуал упрашивания. Ларька, Лилька и Санька просят рассказать сказку, бабка ворчит, что они деду дыхнуть не дают, потом дед всё равно расскажет… Обычно Артём тоже просил, но сегодня он молча собрал и сложил в коробку кубики. Дед внимательно посмотрел на него и начал рассказывать.

Артём так и остался сидеть на полу, а Лилька и Санька рядом с ним. Дед рассказывал не спеша, со вкусом. И бабка молчала, не встревала, только крутила и крутила своё колесо.

К концу сказки Ларька заснул, привалившись к дедову боку. И как всегда дедова работа и сказка закончились одновременно.