— Загорье — маленький город, — смеялась Женя. — Здесь все всё всегда знают. Иди, конечно.

— Ага! — Эркин вскочил на ноги. — Я побежал, Женя, да?

Привычный вихрь утренних сборов, прощальный поцелуй в прихожей, и он уже бежит по коридору и вниз по лестнице.

А в воскресенье открытие Культурного Центра и приглашают всех-всех-всех. И они пойдут всей семьёй. Хорошо, когда праздники.

В бытовке, как всегда по пятницам, шумно и весело.

— Гульнём, братва!

— Кому что…

— Шелудивый о бане, а Ряха о выпивке.

— А что?! Я, братцы, любого перепью. Спорим? — Ряха задиристо озирается по сторонам. — Ну, с кем?

— Халявщик ты, Ряха, — хмыкает Геныч.

— Всё, мужики, — Медведев стоит в дверях бытовки. — Айда.

И все с шумом и гомоном валят следом во двор.

Работа привычна и потому несложна. Контейнеры, коробки, ящики, мешки — не всё ли равно, он со всем справится. Бегает, тащит, толкает, перекликается с остальными и думает о своём.

Завтра, как говорят, кулачки, кулачный бой. Уже не в «стенке», а один на один, но без борьбы, объясняли ему, чистые кулаки. Что ж, если не против Тима, то он любого вырубит. А с Тимом… там и повозиться придётся. И ещё неизвестно, как обернётся. И ещё есть… эти, со второго рабочего двора, да нет, этих он запросто вырубит, трепыхнуться не успеют…

…Он шёл из столовой.

— Хей! — гортанный возглас за спиной заставил его обернуться.

Трое индейцев в рабочей, как и у него, робе грузчиков настороженно, но без особой неприязни осматривали его. Ну, что ж, поговорим. Он ответил столь же внимательным взглядом и решительно подошёл. На последовавшую непонятную фразу ответил сдержанно:

— Не понимаю. Говори по-русски или по-английски.

— По-английски? — переспросил стоящий в центре. — С той стороны?

— Да.

— Давно племя потерял?

— Мои проблемы, — не будет он им объяснять про питомник и прочее.

— А мы вот месяц как уехали. Ты давно здесь?

— Третий месяц скоро.

— И как?

— Мне хорошо!

Из троих говорил только один, остальные, похоже, русский знали плохо. Задираться никто, похоже, не хотел, расспрашивали вполне дружелюбно. И он улыбнулся уже помягче.

— Ты один? Перебирайся к нам.

— Ну, в бригаду, — разжал губы самый молодой. — И живём мы вместе, — и старательно по слогам: — Вск-лад-чи-ну.

Он покачал головой. — У меня семья. И в бригаде всё нормально.

— Если будут… — следующее слово непонятно, но догадаться несложно, — прибивайся к нам.

— Одному совсем плохо, — улыбнулся молодой.

Третий, всё время молчавший, кивнул. И он кивнул и улыбнулся в ответ…

…И хотя расстались вполне дружелюбно, но что-то царапало, не давало Эркину отнестись к ним, как к своим, но и забыть тоже не получалось. Был разговор дня три назад, при встречах теперь обменивались кивками, но… чужаки они ему. Как говорят? От добра добра не ищут? Да, так. Ему в бригаде хорошо. И вообще хорошо. И ничего менять он не собирается.

— Мороз, на кулачки придёшь?

— Приду. А там как, по жребию?

— По вызову! — хохочет Серёня. — Ох, я в прошлом году вмазал…!

— Тебе вмазали, — поправляет его Антип. — А так-то всё верно.

— Ври, да не завирайся, — кивает Геныч. — Старшой, шабашим?

— Кто на контейнерах, валите, а это докидать надо.

Эркин кивает и переходит в пару к Кольке. Тот радостно ухмыляется.

— Во! Ща мы мигом!

А когда они уже идут к бытовке, Колька негромко спрашивает:

— После кулачков ко мне?

— А то! — улыбается в ответ Эркин.

— И своих бери, придут они на кулачки смотреть.

Колька не спрашивает, но Эркин неуверенно пожимает плечами, входя в бытовку.

— Не знаю. Я не говорил, чтобы пришли.

— Чего ж так? — вмешался в их разговор Тихон. — Бабы завсегда, хоть издаля, но посмотрят.

— А уж визжат-то! — засмеялся Петря.

— Это ж не драка, а гуляние, — объяснил Саныч. — Милиция и то…

— Ага, ага, — в один голос заржали Петря и Серёня. — Третьего года помню, было. Ага, участковый наш… переоделся и в круг вышел… Ага, а раз без погон, то и накостыляли ему… Теперь только смотрит… Ага, как это, ну, когда без формы?

— В цивильном, — хмыкнул Геныч. — Я тоже помню, как вы, храбрецы, с берёзы свистели.

Теперь ржали все. Эркин задумчиво кивнул. Ну, если так положено, то и он не против. Но в гости идти, это надо будет купить…

— А в воскресенье чего? — разговор уже ушёл в сторону.

— Этот, Культурный Центр открывают?

— Ага, в полдень.

— А крепость когда?

— Сходим, посмотрим, и в крепость.

— Ошалел? Завтра крепость.

— А кулаки?

— Там же, на пруду. А в воскресенье масленицу жечь будем.

— Они ж хотели первого открыться.

— На воскресенье перенесли, чтоб в праздник.

— Да уж, в понедельник не попразднуешь.

— Понедельник — день тяжёлый.

И все дружно хохочут.

— А уж для Ряхи-то…

Петря от хохота складывается пополам и садится на пол.

— Не, братцы, не сдаётся Ряха, — кому туда надо, так вождю, культура, братцы, она…

Тебе всё не впрок, — осаживает его Саныч.

Эркин с наслаждением, не обращая внимания на Ряху, растёрся насухо полотенцем и стал одеваться. Креповую рубашку и полотенце в сумку, портянки перемотать под бурки, робу в шкафчик, а на следующую зиму он себе тоже другую ушанку купит, а эта только для работы будет, как и роба.

— Завтра в полдень?

— Можно и пораньше.

— До завтрева, мужики.

— Ох и гульнём!

— Серёня, зубы береги!

— А то Машутка любить не будет.

Коридоры заполнены идущими со смены весёлыми, перекликающимися и договаривающимися на завтра людьми. И Эркин идёт в этой толпе как все. Он один из них, из многих. Не притворяется, не подлаживается, но он со всеми. Те трое, вроде и ничего парни, но… но не нужны ему. Они сами по себе, и он сам по себе.

Жмурясь от яркого, уже вроде и не зимнего солнца, Эркин шёл по центральной улице. Рыбу он купил, трёх сортов, и маленькую баночку, смешное название — икра, интересно, какова на вкус. Джонатан тогда говорил, что из русской кухни знает только водку и икру. Ну и попробуем. А сметану он у Мани с Нюрой купит. И…

Впереди показалась знакомая фигура в чёрном полушубке. Эркин улыбнулся и негромко свистнул по-питомничьи.

Тим вздрогнул и обернулся.

— А, ты! Привет.

— Привет. Домой?

Тим кивнул и показал глазами на плотно набитую сумку в руках Эркина.

— Купил кое-чего к блинам, — ответил на непрозвучавший вопрос Эркин.

— У нас тоже блины, — с секундной заминкой сказал Тим и перевёл разговор. — Идёшь завтра в Старый город?

— На кулаки? Иду. А ты?

— Я тоже. Если в пару попадём, — Тим усмехнулся, но продолжил серьёзно: — не заведёшься?

— Удержусь, — так же серьёзно ответил Эркин. — А с крепостью я что-то не очень понял.

— Я тоже, — кивнул Тим. — Ну, там разберёмся. Да, а Культурный Центр что обещает?

— На воскресенье или потом?

— Про воскресенье я слышал.

— Школа для взрослых, библиотека, концерты, кино будут показывать. А потом ещё всякое, когда достроятся.

— Угу, — Тим явно обдумывал что-то своё. — Ну, ладно, посмотрим.

Но Эркин всё-таки спросил:

— Пойдёшь в школу? — и, чтобы Тим не подумал чего, улыбнулся. — Я пойду.

— Ты же вроде того, читаешь по-русски? — чуть подчёркнуто удивился Тим.

Эркин быстро искоса посмотрел на него, отвёл глаза, притенив их ресницами, и ответил:

— Я хочу школу кончить, — и повторил вычитанное в газете: — Иметь законченное среднее образование.

— Ишь ты какие слова знаешь, — насмешливо хмыкнул Тим и повторил: — Посмотрим.

За разговором они уже подходили к «Беженскому Кораблю». Особого мороза нет, и дети — у кого с одеждой получше, и присмотреть есть кому — гуляли на улице. Визг, детский гомон, смех…

— Папка-а-а-а!

К Тиму со всех ног бежал Дим, волоча за собой быстро перебирающую тоненькими ножками Катю.