Молодая женщина воскликнула от удивления, увидев Петра Петровича в таком одеянии:
-- Дядя, что это значит? Ведь теперь не святки?
-- Помалкивай, племяннушка, помалкивай и прощай.
-- Разве ты уходишь?
-- Знамо, ухожу... для чего же я по-мужицки-то нарядился? Я иду спасать твоего мужа.
-- Бог да поможет тебе, милый дядя.
-- Прощай, Маруся, может, мы больше и не увидимся. Ведь не в гости я иду, не на пиршество. Надо быть готовым ко всему. Прощай, племянница! Помолись за меня, грешного! -- И майор со слезами, крепко обняв Марусю, перекрестил ее и поспешно вышел из горницы.
Молодая женщина опустилась на колени перед иконой и стала усердно молиться, прося у Бога пощады своему мужу.
Через несколько дней к воротам Шлиссельбургской крепости подошел какой-то старик в плохом дубленом полушубке и в нахлобученной бараньей шапке и, посмотрев на часового, мерно расхаживавшего около ворот, отошел в сторону; он, очевидно, кого-то дожидался.
Вот загремел засов, узкая и низкая калитка, сделанная в воротах, отворилась. Вышел крепостной сторож и махнул старику в полушубке рукою, делая вид, чтобы тот подошел. Печальное и хмурое дотоле лицо старика преобразилось, и он быстро подошел к калитке.
-- Входи, -- тихо проговорил ему крепостной сторож и пропустил старика в калитку.
Старик очутился на крепостном дворе.
-- Принес деньги? -- так же тихо спросил у старика сторож.
-- Принес... все по уговору, пять рублевиков.
Старик дрожащею рукою подал сторожу пять серебряных рублей.
-- Верно, -- пересчитывая деньги, промолвил крепостной сторож. -- А остальные когда?
-- По уговору... Вот поступлю в сторожа, тогда и получай остальные сполна.
-- А не обманешь, старик?
-- Вона... Стану ли обманывать, когда у тебя в руках нахожусь.
-- Сейчас смотритель выйдет, он тебя и возьмет в сторожа. Только, старина, готовь деньги.
-- За этим дело не станет.
Этот разговор был прерван приходом смотрителя.
-- Никифор, этот, что ли, сторож, про которого ты мне говорил? -- спросил последний у сторожа.
-- Так точно, ваше благородие.
-- Ты наниматься пришел в крепостные сторожа? -- обратился к старику смотритель. -- Ты из солдат?
-- Отставной солдат, ваше благородие... тридцать лет верой и правдой отслужил отечеству.
-- И опять служить задумал?
-- Отчего же не служить, ваше благородие, когда ноги ходят, глаза еще видят, а руки работать могут?
-- Молодчина! А в сражениях был?
-- Бывал, ваше благородие, воевал я и со шведами, и с турками под командою батюшки-царя Петра Алексеевича; медали имею. -- И старик, распахнув полушубок, горделиво показал на две медали, красовавшиеся на груди его солдатского мундира.
-- Молодец! Таким служак нам и надо. Я охотно принимаю тебя на службу в крепость. А как тебя звать?
-- Петром Костиным прозываюсь.
-- Ладно, так и будем знать. Ну, с нынешнего дня ты состоишь на службе в крепости. Обязанность твоя будет состоять в следующем: будешь носить заключенным обед, ужин, следить за порядком. Впрочем, Никифор скажет тебе, что делать, поучит. -- И смотритель ушел к себе.
-- Видишь, как обстроили мы дельце-то! -- самодовольно проговорил сторож, обращаясь к старику. -- За это и рублевик прибавить не грех.
-- Не один, а два дам, только приставь меня к той тюрьме, где содержится Храпунов.
-- Приставить-то я тебя, Петр, приставлю, только, гляди, не выпусти арестанта. Выпустишь, так и тебя, и меня на смерть забьют плетьми, да и арестанту твоему не убежать. А если и убежит, то поймают и цепи наденут, а то к стене цепью прикуют его.
На это старик ничего не ответил, а только вздохнул.
-- Ты что же молчишь-то? Сказывай: не выпустишь арестанта?
-- А если выпущу?
-- Да как ты смеешь! Как смеешь! Я смотрителю заявлю, -- загорячился крепостной сторож.
-- Постой, Никифор, не горячись, простынь маленько. Ты лучше скажи, много ли с меня возьмешь рублевиков за то, что будешь помогать мне в устройстве побега Храпунова?
-- Мало за это не возьму, потому что своя шкура дороже денег. А тебе очень надо выпустить Храпунова?
-- Известно, брат Никифор, надо! Ведь затем я и подкупил тебя, и в крепость сторожем поступил.
-- Ты подкупил меня только затем, чтобы я определил тебя в сторожа, а о побеге арестанта уговора не было.
-- Ты только согласись мне помогать, а уже мы с тобой уговоримся. Теперь же ты только покажи мне каземат, где заключен Храпунов. Веди меня скорей к племяннику.
-- Ну, пойдем. Теперь, кстати, время обедать арестантам, вот ты и снесешь своему племяннику обед. А парень он смирный, хороший. Да постой-ка, постой!.. Ты говоришь, что Храпунов -- твой племянник, а ведь он -- барин, у министра важным чиновником состоял. Как же это, он -- барин, а ты -- простой солдат? -- недоумевая, проговорил Никифор.
-- Так что же? Разве не бывает, что отец -- простой мужик, а сын -- барин?
-- И то, и то, бывает. Ну, пойдем.
Много трудов стоило Гвоздину добыть фальшивый паспорт на имя отставного солдата Петра Костина; не легко ему было также подкупить сторожа Никифора, с помощью его проникнуть в Шлиссельбургскую крепость и наняться в тюремщики. На это надо было время и деньги.
Сторож Никифор показал ему камеру, где был заключен Левушка Храпунов, и дал ключ от двери. Майор дрожащею рукою отпер дверь, вошел в камеру и застал своего племянника сидящим у стола, спиною к двери.
Храпунов потерял всякую надежду на освобождение и волей-неволей принужден был покориться своей горькой участи. Помощи он не ждал ниоткуда.
-- Лева, племяш, -- тихо позвал его старый майор.
Храпунов быстро обернулся и крик радости и удивления вырвался у него.
-- Дядя, дядя, ты ли? Как ты попал? Как тебя допустили? -- крепко обнимая и целуя дядю, проговорил Левушка.
-- Об этом, племяш, после. Ведь я -- твой тюремщик. Я нанялся в крепость в сторожа. Ты поймешь, племяш, для чего я это сделал, поймешь.
-- Милый, дорогой дядя. Ты не забыл, не забыл меня.
-- Тебя забыть? Эх, племяш!
-- Но что жена? -- бледнея, спросил Храпунов.
-- Плачет, покоя себе не видит: все по тебе тоскует.
-- Милая, милая! Дядя, голубчик, спаси, спаси меня из этой могилы!.. Ведь измучился я, исстрадался. -- И Храпунов тихо, но судорожно зарыдал, закрыв лицо руками.
-- Никто, как Бог. Надейся и молись. Я затем и тюремщиком твоим стал, чтобы тебя спасти.
Послышался легкий стук в дверь.
-- Прости, племяш, пока, меня зовут. Но опять скоро приду к тебе. -- И майор, выйдя из камеры, запер дверь.
В следующие дни свидания повторялись регулярно, и хотя они были непродолжительны, но постепенно Гвоздин рассказал Левушке все, что произошло во время его заключения в крепости, и утешал его надеждой на бегство.
-- Только бы случая дождаться, а уж я тебя, Левушка, выведу отсюда, -- не раз говорил он Храпунову.
И этот случай выпал. В Петербурге должны были состояться "машкерадное действо" и свадьба шута Голицына с калмычкой-шутихой. Подобное развлечение представлялось из ряда вон выходящим и, конечно, всякий, кто только мог, стремился побывать на нем. Не избежал этого искушения и начальник крепости, и именно его отсутствием и отъездом в Санкт-Петербург и решил воспользоваться майор Гвоздин, чтобы осуществить намеченный план освобождения Левушки.
Едва начальник крепостной тюрьмы уехал и наступил темный морозный вечер, майор вошел в тюрьму к племяннику с небольшим узелком в руках и тихо проговорил:
-- В узелке мужицкий кафтан, надевай его скорее поверх своей одежды, помолись Богу и беги.
-- А как же ты? -- с беспокойством спросил Левушка.
-- Обо мне не беспокойся. Спасайся ты... не медли же, пока есть время... А потом и я следом за тобою...