заполучить в свою комнату оборванного татарина^11 , который рассказывал

много интерес-ного о своей родине и беседа с которым имела большую ценность

для моих филологических занятий. Этих людей поистине изумля-ла моя

предупредительность; они, конечно, и понятия не имели о моих целях, и скоро

в караван-сарае, который находился на их обычном пути, распространилась

молва, что у Хайдар-эфенди, посланника султана, великодушное сердце, а

Решид-эфенди (это имя я присвоил своей скромной особе) обходится с

дервишами, как со своими братьями, и, весьма вероятно, сам переодетый

дервиш.

Поскольку обо мне сложилось такое мнение, меня ничуть не удивляло, что

странствующие дервиши сначала приходили ко* [26] *мне, а затем к министру

[посланнику], ибо доступ к последнему часто был им не дозволен и лишь

благодаря моему посредни-честву они могли получать свои оболы или исполнять

другие желания. Так было и утром 20 марта, когда четверо хаджи пришли ко мне

с просьбой представить их посланнику султана, потому что они хотели

пожаловаться на персов, которые взяли с них у Хамадана на обратном пути из

Мекки суннитский налог, который давно запрещен султаном и который порицается

даже персидским шахом (Добрые татары думают, что весь мир должен

повиноваться султану, главе их религии. В глазах суннитского мира законный

халиф (преемник) Мухаммеда тот, кто владеет аманати шарифе, т. е.

благородным наследием, которое вклю-чает: 1) все реликвии, хранящиеся в

Стамбуле в здании Хиркаи-Саадет, например плащ, знамя, бороду и зубы

пророка, потерянные им в одном сражении, предметы одежды, Коран и оружие,

принадлежавшие первым четырем халифам; 2) обладание Меккой и Мединой,

Иерусалимом и другими местами паломничест-ва мусульман). "Мы не хотим от его

превосходительства денег, - говорили они, - мы только хотим, чтобы в будущем

наши соотечественники-сунниты могли беспрепятственно посещать святые места".

Такие бескорыстные слова из уст людей Востока поразили меня, я пристально

всматривался в лица моих гостей и должен открыто признать, что, несмотря на

всю кажущуюся дикость, несмотря на жалкое одеяние, я нашел в них нечто

благородное и с первого взгляда почувствовал к ним тайное расположение.

Я вступил с ними в весьма долгий разговор, чтобы подробнее узнать об их

спутниках и о пути, который они проделали от родных мест до Мекки, и о

маршруте, которым они намерева-лись следовать до Тегерана. Говорил большей

частью хаджи из Китайской Татарии^12 , именуемой также "Малой Бухарией",

прикрывавший свои лохмотья новым зеленым джуббе (суконная верхняя одежда), с

огромным белым тюрбаном на голове, своим горящим взглядом демонстрировавший

превосходство над остальными спутниками. Отрекомендовавшись придворным

имамом Ванга (китайского губернатора) из Аксу (провинция Китайской Татарии),

уже дважды посетившим святые места и потому хаджи вдвойне, он познакомил

меня с сидевшим рядом с ним спутником и пояснил мне, что присутствующих

здесь людей следует считать предводителями небольшого каравана хаджи,

насчитывающего 24 человека. "Наше общество, - продолжал оратор,- состоит из

молодых и старых, богатых и неимущих, благочестивых ученых и мирян, однако

все мы живем в полном мире и согласии, так как все мы из Коканда и Кашгара

(Название "Кашгар" употребляется часто для обозначения всей Китайской

Татарии.) и среди нас совсем нет бухарцев, этих ехидн рода человеческого". О

враждебном отношении узбекских (татарских) племен Средней Азии к таджикам

(персидскому коренному населению) мне было уже давно известно, вот почему об

этом я не хотел больше ничего* [27] *расспрашивать, а с большой охотой

выслушал сообщение о пла-не, которому они намеревались следовать, продолжая

свой путь домой. "Отсюда на родину, - объяснили мне татары, - у нас есть

четыре пути: 1) через Астрахань, Оренбург и Бухару, 2) через Мешхед, Герат и

Бухару, 3) через Мешхед, Мерв и Бухару, 4) через Туркменскую пустыню, Хиву,

Бухару. Два первых пути слишком дороги для нас, да и война в Герате -

немалое препят-ствие; несмотря на то что оба последних пути очень опасны, мы

должны выбрать один из них и хотим посоветоваться с тобой об этом".

Я беседовал с этими людьми уже целый час, мне определенно нравилась их

чистосердечность, и, хотя необычные черты лица чуждой расы, жалкая одежда и

бесчисленные следы тяжких странствий придавали этим людям совершенно дикий,

устра-шающий вид, я не мог удержаться от мысли: не совершить ли мне свое

путешествие в Среднюю Азию с этими паломниками? Они были бы для меня

наилучшими наставниками; кроме того, они принимали меня за дервиша

Решид-эфенди и видели меня в этой роли в турецком посольстве; кстати, они

были не в лучших отношениях с Бухарой, единственным городом в Средней Азии,

которого я, бедный, действительно боялся, ибо бояться меня, естественно,

научила несчастная участь моих предшественников. Поэтому я немедля сообщил

им о своем намерении. Я знал, что они начнут расспрашивать меня о

побудительных причинах. Уважаемый читатель поймет, конечно, что я не мог

рассказать этим истинным сынам Востока о своих научных целях; они сочли бы

смешным, что такая абстрактная цель побуждает эфенди, т. е. господина,

подвергать себя стольким опасностям и затрудне-ниям; может быть, они нашли

бы в этом повод для подозрений. Человеку Востока неведома жажда знаний, и он

не верит в ее существование. Поскольку я не хотел резко выступать против

воззрений этих сынов Средней Азии, крайне фанатичных мусуль-ман, мне

надлежало прибегнуть к основательной лжи, так чтобы это не только льстило

моим спутникам, но и способствовало поставленным мною целям. Я сказал им,

что уже давно испыты-ваю тайное, но страстное желание увидеть Туркестан

(Среднюю Азию), этот единственно еще оставшийся чистым источник

мусульманской добродетели, и посетить святые места Хивы, Бухары и

Самарканда. Это намерение, уверял я их, привело меня из Рума (Турции) сюда;

уже год, как я жду в Персии, и теперь благодарю бога, что он послал мне

спутников, подобных им (указывая на моих татар), с которыми я смогу

продолжать свой путь и осуществить свое желание.

Когда я окончил свою речь, добрые татары смотрели на меня с истинным

изумлением, но скоро они оправились от удивления, вызванного моими

замыслами, и я заметил, что теперь они окончательно уверились в том, о чем

раньше лишь подозревали, а именно в том, что я дервиш. Они бесконечно рады,

говорили мои новые знакомые, что я считаю их достойными дружбы,* [28]

*соглашаясь отправиться с ними в столь дальний и опасный путь. "Мы все

готовы стать не только твоими друзьями, но и твоими слугами, - говорил Хаджи

Билал (так звали вышеупомянутого оратора), - но только мы должны обратить

твое внимание на то, что дороги в Туркестане не так удобны и безопасны, как

в Персии и Турции. На наших дорогах часто неделями не бывает ни крова, ни

хлеба, даже ни капли питьевой воды, к тому же приходится опасаться, что тебя

убьют, возьмут в плен и продадут в рабство или же ты будешь заживо погребен

песчаными бурями. Обдумай как следует свой план, эфенди, чтобы не

раскаяться, когда будет уже поздно, и мы не хотим, чтобы ты обвинял нас в

своем несчастье. Ты ни в коем случае не должен забывать, что наши

соотечественники далеко отстали от нас в опытности и знании света и,

несмотря на все свое гостеприимство, они всегда подозрительно смотрят на