означает "четыре сокола" (или "четыре героя"), как называют четырех

правителей, чьи могилы находятся здесь; они были основателями святой

обители.) Я пошел туда, и оказалось, что для меня также при-готовлена келья.

Не успел я появиться среди моих добрых друзей, как все стали расспрашивать,

где я пропадал, и выразили сожаление, что я не присутствовал при том, когда

нечастный афганец, который хотел меня скомпрометировать, вынужден был

бежать, преследуемый проклятиями и руганью не только их самих, но и

хивинцев. Очень хорошо, подумал я, что исчезло подозрение у народа; с ханом

я могу легко справиться, потому что Шюкрулла-бай наверняка расскажет ему о

моем прибытии, и, так как правители Хивы всегда выказывали величайшее

уважение султану, нынешний властелин определенно попытается прибли-зить к

себе эфенди; вполне возможно, что меня, первого *[96] *константинопольца,

прибывшего в Хорезм, будут принимать даже с почетом.

Предчувствие не обмануло меня. На следующий день ко мне пришел ясаул

(дворцовый офицер); он вручил мне маленький подарок хана и передал

приказание явиться сегодня вечером в арк (дворец) и благословить хана

чтением первой суры Корана. так как хазрет (титул правителей в Средней Азии,

соответствую-щий нашему "величество") непременно хочет получить

благосло-вение от дервиша родом из святой земли. Я обещал явиться и за час

до срока отправился к Шюкрулла-баю, желающему при-сутствовать на аудиенции;

он дошел со мною до расположенного неподалеку дворца правителя и по дороге

дал мне несколько кратких указаний относительно ритуала, который я должен

соблюдать в присутствии хана. Он рассказал мне также о своих натянутых

отношениях с мехтером (своего рода министром внутренних дел), который боялся

его как соперника и пытался ему во всем вредить; возможно, и меня во время

представления он встретит не лучшим образом. Так как кушбеги (первый

министр) и старший брат правителя были в походе против човдуров, мехтер

временно был первым лицом у хана. Как того требовал обычай, мне было

необходимо сначала представиться ему, тем более что он расположил свою

канцелярию под навесом в переднем дворе у ворот, ведущих прямо к хану.

Поскольку именно в этот час почти каждый день давался арз, т.е. публичная

аудиенция, главный вход, а также все комнаты ханской рези-денции, через

которые мы проходили, были заполнены про-сителями разного состояния, пола и

возраста, явившимися на аудиенцию в обычной домашней одежде, многие женщины

были даже с детьми на руках; тут никого не записывают, и первым пропустят

того, кому удастся протиснуться вперед. Толпа везде нам уступала дорогу, и я

был чрезвычайно рад, когда женщины. показывая на меня пальцем, говорили друг

другу: "Смотри, вот дервиш из Константинополя, он даст сейчас благословение

на-шему хану; да услышит бог его слова!"

Я нашел мехтера. как мне и объяснили, под навесом, окру-женного своими

чиновниками, сопровождавшими каждое его слово одобрительной улыбкой. По его

смуглому лицу и по длинной, до груди, густой бороде было видно, что он -

сарт, т.е. персидского происхождения^55 . Его неуклюжий наряд, особенно

большая меховая шапка, очень подходили к его грубым чертам лица. Увидев

меня, он сказал, улыбаясь, что-то своему окру-жению. Я подошел прямо к нему,

приветствовал его с серьезным лицом и занял почетное место в этом обществе,

как и полагается дервишам. Произнеся обычные молитвы, после чего все, сказав

"аминь", погладили бороды, я обменялся с мехтером обычными словами

вежливости. Желая показать свое остроумие, министр заметил, что в

Константинополе даже дервиши имеют хорошее образование и говорят по-арабски

(хотя я говорил только на стамбульском диалекте). Он сказал мне далее, что

хазрет (тут все *[97] *поднялись со своих мест) желает меня видеть и что ему

будет приятно, если я принесу ему несколько строк от султана или от его

посланников в Тегеране. На это я ответил, что причиной моего путешествия

были не мирские намерения, что я ни от кого ничего не желаю и только ради

безопасности ношу с собой фирман с тугрой (печатью султана). С этими словами

я вручил ему мой печатный паспорт; благоговейно поцеловав названный знак

верховной власти и потерев его о лоб, он поднялся, чтобы передать паспорт

хану; вскоре после этого он вернулся и при-казал мне войти в зал для

аудиенций.

Шюкрулла-бай вошел первым, я должен был подождать немного, пока

делались необходимые приготовления, так как, хотя обо мне объявили как о

дервише, мой покровитель не преминул отметить, что я знаком со всеми

знатными пашами в Константинополе и посему желательно произвести на меня как

можно более благоприятное впечатление. Через несколько минут два ясаула

почтительно взяли меня под руки, полог поднялся, и я увидел перед собой

Сейид Мухаммед-хана падишаха Хорезм-ского, или, говоря проще, хивинского

хана. Он сидел на ступен-чатом возвышении, опираясь левой рукой на круглую,

крытую шелком и бархатом подушку, а правой держа короткий золотой скипетр.

Согласно предписанному церемониалу, я поднял руки, что сделали также хан и

все присутствующие, затем прочел маленькую суру Корана, потом два раза

"Аллахуму селла"^56 и обычную молитву, начинающуюся с "Аллахуму раббена", и

заключил громким "аминь" и поглаживанием бороды. В то время как хан еще

держался за бороду, все воскликнули: "Кабул болгай!" ("Да будет услышана

твоя молитва!"). Я приблизился к повелителю, и он протянул мне руки. После

мусафахи (Мусафаха - предписываемое Кораном рукопожатие.) я отступил на

несколько шагов назад, и церемониал завершился. Тогда хан стал расспрашивать

меня о цели моего путешествия, о впечатлении, которое произвели на меня

пустыни Туркмении и Хивы. Я отвечал, что много выстрадал, но теперь мои

страдания щедро вознаграждены созерцанием джемал мубарек (благословенной

красоты) хазрета, я благодарен Аллаху, что удостоился этого высокого

счастья, и склонен видеть в этой особой милости кисмета (судьбы) хорошее

предзнаменование для моего дальнейшего путешествия. Хотя я старался

упо-треблять узбекский язык вместо непонятного здесь стамбуль-ского

диалекта, государь велел себе кое-что перевести. Далее он спросил меня, как

долго я думаю здесь пробыть и есть ли у меня средства, необходимые для

путешествия. Я ответил, что сначала посещу всех святых, покоящихся в

благословенной земле ханства, а затем отправлюсь дальше; относительно моих

средств я сказал, что мы, дервиши, не затрудняем себя такими земными

мелочами. Нефес (святой дух), данный мне моим пиром (главным лицом ордена) в

дорогу, может поддерживать меня 4-5 дней безо *[98] *всякой пищи, и

единственное мое желание - чтобы господь бог даровал прожить его величеству

120 лет.

Мои слова, кажется, понравились, потому что их королевское высочество

соизволили подарить мне 20 дукатов и крепкого осла. От первого дара я

отказался, заметив, что у нас, дервишей, считается грехом обладать деньгами,

но поблагодарил за другой знак высочайшей милости и позволил себе напомнить

о свя-щенном законе, разрешающем паломникам иметь для путешест-вия белого

осла, какового выпросил себе и я. Я уже хотел удалиться, когда хан пригласил

меня быть его гостем хотя бы на время моего краткого пребывания в столице и

каждый день брать на пропитание две тенге [танга] (около 1 франка 50