Внезапно у Евы в голове родилась идея. Идея, которая будто специально ждала этого момента, идея, порожденная безысходностью и отчаянием. Ева принялась рыться в шкафчике под раковиной и вскоре нашла, что искала. Это была длинная пожарная веревка, которую она принесла сюда, еще когда заканчивали отделку мансарды. Веревку предполагалось цеплять к крюку над балконом и спускаться по ней вниз при пожаре. Сейчас ей предстояло выступить в новой роли. Чем больше стреляли внизу, тем быстрее работала Ева. Разрезав веревку надвое, она притащила стул с прямой спинкой и установила его посреди спальни напротив двери. Затем подтащила кровать, придавила ею стул, чтоб стоял как вкопанный, и волоком за ноги доставила свою пленницу на балкон. Привязав обе веревки к ножкам стула, Ева перекинула их через крюк над балконом. Одну веревку обвязала вокруг груди Шауц, другую аккуратно разложила на полу возле стула, профессионально ловким движением завязала петлю и накинула террористке на шею.

Сколько раз Гудрун Шауц заставляла невинных людей трепетать от страха перед смертью. А теперь и сама оказалась на их месте. Отчаянно извиваясь, она попробовала освободиться, но Ева уже ушла в комнату и стала подтягивать ее вверх. Гудрун Шауц поднялась на цыпочки, оторвалась от земли и наконец повисла в воздухе почти на уровне балконных перил. Ева привязала веревку к кровати, вышла на балкон и спихнула Гудрун Шауц за перила. Та увидела внизу двор… и верную смерть. Затем Ева выдернула кляп у нее изо рта, вернулась в комнату и открыла дверь мансарды. Потом отвязала веревку от кровати и немного приспустила Шауц вниз. Веревка в руках натянулась. Тогда Ева столкнула кровать со спинки стула, уселась на него и отпустила веревку. Сначала показалось, что стул вот-вот вырвется из-под нее, но все-таки Ева была намного тяжелее Гудрун Шауц. Теперь если Ева погибнет или просто встанет, благополучно висящая на своеобразном эшафоте Шауц полетит вниз, увлекая за собой стул. Стул зацепится за крюк, и террористка вздернется как миленькая. Вот таким диким, кустарным способом Ева Уилт решила уравнять чаши весов Правосудия.

По-другому оценивали эти приготовления те, кто собрался в конференц-зале в соседнем доме. На телеэкране Ева выглядела словно воплощение самой матери-Земли. Все, что она делала, имело какой-то символический оттенок и не воспринималось как реальность. Даже доктор Фелден, имевший огромный опыт общения с убийцами-маньяками, и тот пришел в ужас. А профессор Маерлис, который впервые наблюдал за отвратительными действиями палача, к тому же голого, бормотал себе под нос что-то вроде: «Этому чудовищу прямая дорога в дурдом». Но самым болезненным образом реагировал представитель Лиги защиты гражданских свобод. Мистер Симпер просто глазам не верил.

– Боже праведный! – закричал он. – Ведь бедную девочку сейчас повесят. Она же сошла с ума. Кто-нибудь сделайте же что-нибудь!

– А зачем что-то делать, старик? – возразил майор. – Я сам сторонник смертной казни.

– Но ведь это же противозаконно! – в отчаянии закричал Симпер и обратился к адвокату Госдайку за поддержкой. Однако тот сидел с закрытыми глазами и обдумывал тактику защиты Евы в суде. Основной упор предполагалось делать на ее неспособность контролировать свои действия. Хотя более вероятно, что присяжных убедит версия вынужденного убийства. Самозащита при таких обстоятельствах явно исключена.

Панорамный объектив искажал изображение на экране. Ева казалась просто великаншей, а Гудрун Шауц была размером с оловянного солдатика генерал-майора Де Фракаса. Профессор Маерлис по привычке нашел утешение в логических рассуждениях.

– Довольно любопытная идеологическая ситуация, – проговорил он. – Более чем наглядный пример социальной поляризации. С одной стороны, миссис Уилт, а с другой…

– Безмозглая немчура, – злорадно сказал майор, когда Ева подтянула Гудрун Шауц повыше и спихнула ее с балкона. – Не знаю, с какой высоты должен падать висельник, чтоб ему свернуло шею, но, думаю, двенадцать метров будет многовато.

– Ах, многовато?!! – возопил Симпер. – Да это просто чудовищно! Я протестую против слова «немчура»! Я буду жаловаться!

– Больной какой-то, – заметил майор, когда защитник гражданских свобод выскочил из комнаты. – Все же подумают, что миссис Уилт террористка, а не любящая мамаша.

Его точку зрения разделял и Флинт.

– Послушай, приятель, – обратился он к обалдевшему Симперу, – можешь устраивать маршей протеста сколько твоей душонке угодно. Только не вздумай орать повсюду, якобы миссис Уилт, черт бы ее взял, убийца. Ты сам притащил ее сюда…

– Я не знал, что она собирается вешать людей. И не желаю быть свидетелем самосуда.

– А ты никакой и не свидетель. Ты соучастник. Там в доме эти ублюдки собираются убить Уилта с детьми. Это, по-твоему, не нарушение гражданских свобод?

– Но они бы не нарушали, если б вы дали им уйти, они…

Флинт потерял терпение. Как бы плохо он ни относился к Уилту, сам факт, что какой-то обезумевший филантроп упрекает полицию за отказ потворствовать кровожадным террористам, вывел его из себя. Флинт встал и сграбастал Симпера за грудки.

– Значит, так, раз ты такой умный, сейчас пойдешь туда и уговоришь вдову Уилта спуститься вниз и получить пулю…

– Не пойду, – пролепетал Симпер, – вы не имеете права…

Флинт ухватил его покрепче и потащил к двери. Тут вмешался Госдайк:

– Инспектор, надо срочно что-то делать. Миссис Уилт взяла правосудие, так сказать, в собственные руки…

– С чем ее и поздравляю, – ответил Флинт. – Вот этот паршивый ублюдок вызвался быть нашим послом в дружественном лагере борцов за свободу.

– Ничего подобного… – пропищал Симпер. – Мистер Госдайк, прошу вас… Адвокат даже не посмотрел на него.

– Инспектор Флинт, если вы готовы обещать, что мой клиент не будет нести ответственность, допрашиваться, обвиняться, находиться под стражей или под следствием, а также подвергаться преследованию любым другим способом за свой возможный поступок…

Флинт отпустил Симпера. Многие годы присутствия в зале суда научили Флинта вовремя соглашаться. Он последовал за Госдайком в конференц-зал, где и узрел грандиозный зад миссис Уилт. Выражение Госдайка «взяла закон в свои руки» совсем не соответствовало действительности. Она, скорее, подмяла правосудие под себя. Флинт взглянул на доктора Фелдена.

– Инспектор, миссис Уилт явно пребывает в чрезвычайно взвинченном состоянии. Необходимо попытаться успокоить ее. Предлагаю позвонить по телефону и…

– Ни в коем случае! – возразил профессор Маерлис. – Хотя миссис Уилт и размером с гориллу средней величины, сомневаюсь, что она сможет дотянуться до телефона, не вставая со стула.

– А почему бы ей не встать со стула? – резко отозвался майор. – Сука Шауц тогда получит по заслугам.

– Возможно, только зачем делать из нее великомученицу? Она и так обладает значительным политическим обаянием…

– Какое там, к черту, обаяние? – взорвался Флинт. – Она уже все Уилтово семейство замучила. А ее смерть оформим как несчастный случай.

Профессор скептически глянул на него.

– Да, попробуйте. Попробуйте убедить прессу: девушка висит на двух веревках под балконом, мастерски удавленная, и это всего лишь несчастный случай. Дело, конечно, ваше, но…

– Ладно, тогда что вы, черт возьми, предлагаете?

– Давайте закроем на все глаза, – предложил майор, – в конце концов миссис Уилт обычный человек…

– Человек? – проворчал доктор Фелден. – Скорее, это пример обычного антропоморфизма.

– …и должна в конце концов подчиниться зову природы.

– Зову природы? – завопил Флинт. – Да вы посмотрите на эту позу. Она уже наготове!

– Я не про то, – перебил майор. – Рано или поздно, она захочет писать.

– Молите Бога, чтоб поздно, – сказал психиатр. – Как представлю себе, что эта туша встанет со стула…

– Ничего, у нее небось мочевой пузырь размером с аэростат, – предположил Флинт. – К тому же я б не сказал, что сейчас жарко. А на холоде долго не вытерпишь.