– Какие новости? – вскинулась герцогиня, жадная до всяких слухов и сплетен. – Как там, Палашка-то не понесла от своего генерала?
Анна слегка завидовала младшей сестре, худосочной Палашке, имевшей мужа. За последние годы сестрица раз пять была в тягости, но разрешалась до срока. Но камергер повел разговор о другом:
– Из Москоу нихт выезда и въезда. Фон Бракель давать два рубль караульный, чтобы его выпустить из город. Верховный тайный зовет не мошет решать – кто исть э-э… кто бутет новый русский царь.
– Так кто будет? – хмыкнула Анна, прекрасно знавшая всех претендентов на русский престол. – Кто-то из семени дядюшки мово, императора покойного. Либо сынок малолетний сестрички Анны, либо Лизка…
Фон Бюрен замотал париком, ровно лошадь гривой.
– Нихт зынок Анны, нихт принцесса Элизабет.
– А кто же тогда? – спросила Анна, пытаясь вспомнить – нет ли еще кого среди ее двоюродников. Может, какой-нить выблядок государев? Мало ли с кем Петр Алексеевич шашни крутил, когда в Голландии да в Англии шлялся. Верно, не одной девке кабацкой подол задрал. Или нашелся в Римской империи бастард невинно убиенного царевича Алексея?
– Фон Бракель иметь зекретный разговор с бароном Остерманом. Хер Остерман зообщил ему, что Тайный зовет иметь намерение предложить престол вам, майн либер фрау!
– Мне? Престол? – опешила правительница. – А на кой он мне, престол-то этот?
От изумления фон Бюрен едва не откусил край бокала. Ладони, не ведавшие перчаток, сжались в кулаки. Камергер засопел, нижняя челюсть отвисла, а лицо стало наливаться красным, словно он без меры выпил пива.
Анна не любила видеть фаворита в таком состоянии. Еще немного, и он начнет орать и брызгать слюной. Правда, на нее самую он еще ни разу голоса не повышал, но приходилось видеть, как Эрнестушка кричит на жену или слуг.
Эрнст Иоганн вовремя взял себя в руки. Видимо, понял, что его любовница – это не Бенигна Готлиб.
– Анна, вам следует хорошенько подумать, прежде чем отказываться, – начал фон Бюрен. – Русский престол – это есть власть, деньги. Императорская корона украсит вашу голову. Подумайте!
– Я подумаю, – непривычно кротко ответила Анна, уставясь в солонку, которую слуги не удосуживались убрать со стола. Переведя взор на Эрнста Иоганна, вздохнула: – Я, друг мой сердечный, не девочка уже. Престол русский мне еще никто не предлагал. Мало ли что на Москве болтают. Помнишь, болтали, что первую жену Петра Алексеевича из монастыря вытащат да на трон посадят? Кто же фон Бракелю правду-то скажет? Кто он такой-то? Дворянишка мелкий, худородный. Никто из сильных людей с ним даже и разговаривать не станет.
– Анна, я же тебе говорил, что фон Бракель имел долгий беседа с вице-канцлером Остерманом…
– Эрнестушка, – перебила герцогиня своего фаворита, чего раньше никогда не позволяла себе. – Остермана, Андрея Иваныча, я с младых ногтей знаю. Еще до того, как он бароном и вице-канцлером стал. Братец его старший нашим учителем был. Частенько он к братцу своему, паразиту безносому, в гости захаживал. Андрей Иваныч – умный человек, кто бы спорил… Голова у него – дума Боярская, как в старину бы сказали. Конечно, – поправилась Анна, – Андрей Иванович мне много добра сделал. Токмо он наврет – недорого возьмет. Нельзя ему верить. Александра Данилыча-то, князя светлейшего, кто подсидел? Он, Остерман! А Данилыч-то, – хохотнула герцогиня, – Андрея Иваныча вернейшим человеком считал, за себя оставлял. И шмякнулся князь в грязь! Хотя, – хмыкнула герцогиня, вспоминая обиды, причиненные Меншиковым, – поделом ему, пирожнику! Взял Андрей Иваныч да слух и пустил, что меня на царство позовут.
– Анна, такие вэшши не есть шутка, – сказал обескураженный фон Бюрен. – Зачем вице-канцлеру лгать? Если вы хотите, я зейчас же привезу фон Бракеля, чтобы он видерхолен… – запнулся фон Бюрен, от волнения забывая русский язык, но тотчас же нашелся, – пофторял… пофторил взё услышанное.
– Господь с тобой, Эрнестушка, – примирительно сказала Анна. – Верю я тебе, что ты, дурачок мой родной! Только ты меня тоже пойми. Я же хоть и не умная, но не совсем дура. Рано еще прожекты-то строить. Вот ежели приедет кто из сильных людей да скажет – мол, приходи, Анна Ивановна, да царствуй, – тогда и будем думать, а щас-то чего голову ломать? Не волнуйся ты так. Сходи лучше, винца выпей.
Герцогиня Курляндская встала, потрепала по щеке своего фаворита и вышла. Фон Бюрен вскочил было, чтобы следовать за ней, но передумал. Пусть побудет одна.
Любимой залой для Анны была маленькая «дамская» комната, где в течение нескольких столетий супругам герцогов Курляндских было положено заниматься рукоделием. Нынешняя герцогиня рукоделие невзлюбила с детства, когда старица Алена – большая рукоделица, проживавшая при маменьке в Измайловском, – учила царских девок золотому шитью. Если у Палашки получалось неплохо, а Катька вышила такие ризы, что игумен Андриан ахнул от радости, то у Аньки был сплошной разор – перевод дорогих ниток и испорченный шелк.
Анна Ивановна любила «дамскую» комнату, потому что тут было тепло. Еще стараниями Бестужева-Рюмина была сложена голландская печка вместо опостылевшего камина. Тут же стояло глубокое мягкое кресло, где можно дремать.
Герцогиня Курляндская любила думать. Она всегда сама решала – что будет приготовлено на праздничный обед, какие ткани купить на платье и сколько это будет стоить. Часто приходилось размышлять о том – кому из родственников или сильных людей послать письмо, чтобы замолвили перед царем (царицей) словечко за бедную сиротку, сидевшую без денег.
Теперь же предстояла нелегкая задача – обдумать то, что она услышала. Срываться с места и ехать в Москву, поверив невнятному слуху, она, конечно же, не собиралась. Анна, за двадцать лет пребывания в Митаве, бывала в России нечасто, а новости черпала из слухов и сплетен. Но все-таки, собирая слухи, как курочка, – по крохам и по зернышку, – понимала, что разговор о ее приглашении на престол – не досужий вымысел. Конечно, верить Андрею Ивановичу Остерману нельзя. Будет тебе улыбаться в лицо, а за спиной предаст. А кто не врет да не обманывает? Дело-то такое, житейское. Она и сама, грешным делом, могла предать, не испытывая угрызений совести[14].
Остерман, конечно же, много хорошего сделал. На письма откликался, помогал с деньгами (не свои, конечно же, давал, а казенные помогал получать). Токмо был же у него для этого какой-то интерес? Остерман, жук хитрый, запросто так ничего не сделает. А если он сговорился с Лизкой? Решили пропихнуть Лизку в императрицы, а на всякий случай избавиться от соперников. А кто там соперники-то у Лизки-Елизаветы? Сестрица Аннушка померла недавно, а сынок ейный – малой еще. Стало быть, соперницами Елизаветы они станут, дщери Ивана. Обе сестрицы – старшая, Катенька, и младшая, Прасковья, в Москве живут. Ежели что – схватить да в монастырь заточить сложностей нету. А вот ее из Курляндии вытащить гораздо труднее. Это же надо солдат посылать, арестовывать. Тут же куда как проще. Клюнет Аннушка-дурочка на посыл, явится в Москву, а там только ее и ждали. Бац – и будет она, как тетушка Софья или тетка Авдотья, в монастыре свой век доживать. А в монастырь-то ой как не хочется. Мыло на Выксе варить или в Горицах крестиком вышивать? Нет уж.
С другой стороны, Андрей Иванович – лиса хитрая. Мог он, правду узнав, на ушко о том фон Бракелю шепнуть. Сядет герцогиня Курляндская на русский престол – будет за то вице-канцлер сыт и пьян, не сядет – ну так и что ж? Он тут вроде как и ни при чем. А ежели барон Остерман не соврал, то какой ей профит в Москву ехать? Конечно же, русской царицей стать было б неплохо. И деньги не надобно клянчить, словно погорелице, и жизнь можно такую завести, как при маменьке было. Вот только как государством-то править? Это же нужно каждый божий день челобитные читать, с посланниками да своими министрами встречаться да на заседаниях разных сидеть! Придут да спрашивать будут – как то сделать да как это сотворить? А что она отвечать-то станет? А коли и станет, так кажий раз отвечать, дак это ж рехнуться можно! Но тетушка-то, Екатерина, супруга Петра Алексеевича, не больно-то голову ломала, как страной править. Все больше по балам да по пирушкам раскатывала, отчего и умерла. Да и племянник двоюродный, Петруша, царствие ему небесное, вместо учебы да дел государственных на охоту ездил да с Ванькой Долгоруковым вино хлестал. А она-то, что, совсем дура, чтобы мозги себе делами сушить? Есть умные люди, пущай они и думают. При тетушке Екатерине Александр Данилыч да Головкин с Ягужинским старались, а при Петре – Остерман да Долгоруковы. А у нее есть милый друг Эрнестушка. Он, головастый, недаром в университетах учился. Вот пусть он за нее и думает. Только как же он один-то будет думать? Значит, понадобятся Эрнестушке помощники. Братьев у него целых двое. А кто еще? Ну, Остерман, куда же без него-то? Да и из русских фамилий люди нужны будут. Конечно, не Долгоруковы с Голицыными, но и без них Рюриковичей-Гедиминовичей хватает. Свистни, мигом прибегут. Токмо рожи будут кривить, узнав, что худородный шляхтич ими управляет. Ну да ниче, покривят да перестанут. А нет, так на то Сибирь есть. Сибирь, говорят, большая, места на Рюриковичей хватит. А вот Эрнестушке надобно какой-нибудь титул дать. Как же без титула-то? Ну, скажем, барон фон Бюрен. Или – граф. Только не любят на Руси слово «фон», а просто Бюрен как-то не звучит. Постой-постой. Кто-то из французов при дворе Екатерины поинтересовался как-то, мол, фон Бюрен – не переделка ли на немецкий лад Бирона? Вроде Бироны – древний род, едва ли не от самого Карла Великого. А Карл, он для французов – все равно что Рюрик для нас.
