Опасность приближалась, но Джо никак не мог вычислить сторону, откуда можно было ожидать нападения. Полковник запер дверь на ключ. Его комнаты сами по себе не скрывали ничего особенного — иначе сигнал тревоги сработал бы сразу же. Значит, оставалась веранда.

Джо не понимал, для чего люди делают такие веранды: масса стекла, разгороженная тоненькими, почти игрушечными планочками, была более чем ненадежна. Не внушали ему доверия и большие окна: и с той, и с другой стороны враг мог войти в дом так же легко, как через открытые ворота.

— …у меня появились кое-какие новые сведения по этому делу… Да-да, именно по этому — вы меня правильно поняли. Я бы хотел, чтобы вы подъехали ко мне… Да, замечательно. Я все понял. Это очень хорошо. Так, значит, договорились?

Полковник громко и шумно вздохнул, и Джо показалось, что испуг сменился в нем простой угнетенностью. Так сникают порой люди, на которых обрушилось неожиданное горе.

— Ну что? — нетерпеливо спросила Патриция.

Она сидела, вытянувшись в струнку, и живо реагировала на каждую реплику отца, будто понимала по неясным отрывкам намного больше, чем все остальные присутствующие.

— Мне сказали, что расследование уже начато, — сдержанно, но безрадостно сообщил полковник.

— Замечательно! — просияла девушка.

Джо покосился на нее, думая, как именно придется защищать ее, когда начнется новое сражение, но… неожиданно сигнал смолк, и Джо смог расслабиться.

Возможно, беда, покрутившись вокруг дома, решила пройти мимо. Возможно, сигнал был ложным, ведь Джо так и не смог даже приблизительно определить, откуда следовало ожидать опасность, обычно она локализировалась куда конкретнее, связываясь в его представлении с тем или иным местом.

— Ну что ж, Джо, — похлопал его по руке Джексон, — кажется, все идет не так уж и плохо?

— Надеюсь.

Джо еще сохранял настороженность, стараясь поймать хоть тень, хоть намек на встревожившее его «нечто», но напрасно: все было спокойно. Разве что подавленный вид полковника мешал поверить, что дела идут прекрасно, но и его Джо мог понять. Старая дружба, ответственность…

— Ну что ж, — полковник вышел из оцепенения и заговорил с несколько нарочитой бодростью в голосе. — Теперь вы можете успокоиться и выпить по чашечке кофе… Джанет, принеси, пожалуйста, гостям чашки…

— Вот видишь? — Патриция схватила Джо за руки, разворачивая лицом к себе, и он увидел ее огромные глаза, переполненные искренней, детской, азартной радостью…

Полиция явилась минут через двадцать. Две машины все с той же надписью на переднем бампере прокатили по ночному городу и затормозили у крыльца. Оттуда начали выходить полицейские.

«Но зачем их так много?» — не понял в первую секунду Джексон, вскакивая с места и поворачиваясь прибывшим навстречу.

Вскочил и Джо.

Вполне вероятно, что и он бы растерялся, но вид выступившего вперед сержанта сразу все расставил на свои места. Полиция пришла за ним.

Патриция завертела головой и замерла, уставившись на лицо полковника. Только что понурое, оно приобрело жесткость, если не жестокость, граничащую с ненавистью.

— Арестуйте этого человека, — голос ее отца прозвучал неузнаваемо.

— Нет! — девушка рванулась вперед, но руки полковника обхватили ее за плечи и притянули к себе.

Все замерли.

По одну сторону дивана стояли полицейские; сержант Ринальдо неприятно усмехался, глядя на своего подчиненного-противника невесело и хмуро, мешки под его глазами говорили о том, что последние две ночи сержант так и не спал, ведя изнурительную борьбу с самим собой.

По другую сторону стояли Джо и Джексон.

Джо? Нет, тот Джо, которого знала Патриция, уже начал исчезать, уступая место ночному воину.

— Папа?! — одними губами прошептала Патриция, с отчаянием глядя на собственного отца, так подло и неожиданно предавшего и ее, и ее друга.

— Он обвиняется в убийстве, — полковник тоже глядел дочери в глаза, но как-то странно, словно при этом хотел одновременно еще и спрятать свой взгляд. — Во время побега он убил нескольких полицейских, — губы полковника вздрагивали, это Патриция тоже видела впервые. — Но он был преступником еще и раньше…

Усмешка сползла с лица сержанта, теперь Ринальдо пялился на Джо тяжело и мрачно.

Немая сцена между ними затягивалась больше, чем нужно, и так продолжаться больше не могло.

— …он не для тебя, Патриция…

Будь среди полицейских Черная Звезда, он бы заметил, что Джо словно начал уменьшаться в росте, — это ноги сгибались, подготавливаясь к прыжку.

Сержант сделал знак рукой, и полицейские пришли в движение — еще не выраженное явно, но переход от статики к динамике не всегда бывает мгновенным. Заколыхались дула автоматических винтовок, раскованней сделались стойки…

— …и тебе лучше будет забыть о нем…

Глаза девушки яростно блеснули — и тут же полковник услышал грохот.

Застекленная стенка веранды разлетелась вдребезги, Джо упал на газон и тут же вскочил снова как подброшенный. Джексон рванулся к образовавшейся дыре, сзади затопали полицейские…

В несколько прыжков Джо пересек палисадник и с разбегу влетел в «джип», мгновенно повернув ключ зажигания. Двор наполнился ворчанием двигателя, и машина рванулась с места.

Защелкали пули (Джексон чудом успел отскочить в сторону), но выстрелы тут же стихли, потому что Патриция рванулась вперед, оказавшись на линии огня, да и стрелять стало бесполезно: «джип» быстро скрылся с простреливаемого участка.

Сержант сориентировался первым: повернул назад, затопал к двери, и вскоре уже в погоню за «джипом» рванулись полицейские автомобили, обладающие более мощными моторами, позволившими довольно скоро наверстать упущенное время.

Джо и сам не знал, когда он научился управлять машиной с таким совершенством, словно она была частью его собственного тела. Выученное до беспамятства вряд ли имело к этому умению прямое отношение — скорее прежние знания просто смогли развить его сознание таким образом, что практически любое действие, требующее координации, ловкости и быстроты реакции, давалось ему едва ли не само по себе. Руль в его руках летал легко, пространственные границы автомобиля ощущались настолько четко, что Джо показалось, что это его спина, а не багажник «джипа» чувствует приближение левой фары полицейской машины; он нажал на газ и понял вдруг, что педаль и так утоплена до упора, а стрелка на спидометре дрожит у крайней правой отметки.

Его догоняли, он же увеличить скорость больше не мог.

Джо заставил «джип» вильнуть и наклонился. Через секунду над местом, где только что была его голова, просвистела пуля.

— Ах ты, сукин сын…

— Вон он, вон!

— Стреляй!

«Джип» запетлял по дороге.

«Только бы не дать им сравняться со мной… только бы не дать им выскочить вперед…» — приговаривал Джо про себя, поворачивая руль из стороны в сторону.

Если бы Джо мог оглянуться назад, наверное, его оптимизм увеличился бы: сесть в машины успели далеко не все, в догонявшей его головной и вовсе был только один полицейский, с трудом ухитрявшийся не выпускать руль при стрельбе. Винтовка, хоть и опиралась на ветровое стекло, все же была достаточно тяжелой для одной руки, и о точности стрельбы речи идти не могло. С другой стороны, не мог стрелять и сержант, едущий на второй машине, — первая загораживала путь, мешая целиться.

— Да пропусти же нас вперед, идиот! — заорал сержант, приподнимаясь на переднем сиденье.

Его состояние было близко к полуобморочному. Логика отступила перед внутренней борьбой, отдав решение на откуп голым эмоциям. Страх подгонял совесть, совесть кусала страх с яростью бешеной собаки: «Вот, доигрался, жди теперь, когда повяжут»

— и оба этих чувства распаляли отчаянную ненависть. Сержанту казалось, что если он сумеет уничтожить Джо, все вернется на круги своя, и вскоре он уже не мог представить, что сможет жить, не увидев его смерти. Джо — вот кто был виновником всех, его бед! Не Ортега, не страсть к деньгам, которые, как теперь ему думалось, вовсе не были нужны, — Джо был виновен в его моральной гибели. Джо своим существованием сделал сержанта предателем и убийцей — пусть даже пока что неудавшимся — и за одно это заслуживал смерти… На сержанта влияло и само участие в погоне, когда даже самый равнодушный человек может увлечься ее азартом и желать победы, пусть даже условной и надуманной. Вскоре у Ринальдо в голове и вовсе могла уместиться только одна мысль-страсть: «Убить!»