влиятельных религиозно-политических организаций страны. В нем объединены авторитетные
представители ортодоксальной части высшего иранского духовенства, которые выступают против
единоличной власти Хомейни и ведут с ним непримиримую скрытую борьбу.
В настоящее время связь с «Ходжатие», даже через посредников, представляет для президента
высшую степень риска, но в стратегическом отношении открывает путь к самым широким
возможностям.
Союз с «Ходжатие» дает Хаменеи реальный шанс занять место имама после его ухода со сцены.
ЗАБЛУДИВШИЙСЯ АН{[46]}
Они летели из Герата на юг. Сбились с курса. Пытались сориентироваться визуально. Но внизу
песчаная буря — ни черта не видать. По прикидке штурмана аэродром назначения был где-то
рядом. Снизились, и вот удача, в просвете мелькнула взлетная полоса. «Садимся, командир, —
облегченно выкрикнул штурман, — приехали!»
Маленький АН-26РТ приземлился. Он совершал транспортный перелет, вез людей и никакой
боевой задачи не выполнял. Экипаж и несколько наших военных инструкторов спустились с борта
и огляделись. Местность для здешних краев обычная: солончак, две чахлые пальмы, одинокий
сараюшка, но почему-то пустое летное поле и ни души. Зашли в помещение. Сидевший там служка
подобострастно привстал, залопотал что-то по-своему, видно, приветственное. У наших
переводчика не было, сами языка не знали. Поэтому поздоровались («салам» он и в Африке
«салам») и спросили по-русски, где самолеты и люди — военные «шурави». Служка оказался
какой-то странный, не смея присесть, с ужасом глядел на них и ни слова не понимал. «Тупой
какой-то!» — подумал командир.
В те годы в Афганистане люди, связанные с техникой, тем более авиацией, русский язык знали.
Пустой разговор «на пальцах» шел минут сорок. Отчаявшись втолковать этому дураку
элементарные вещи, командир устало поднял глаза и увидел, портрет Хомейни!
Это был не Афганистан! Это был Иран! {[47]}
Мгновенно оценив ситуацию, наши бросились к самолету. Но на полосе перед АН-26 уже стоял
тяжелый бульдозер, а периметр поля окружала пехота.
Поначалу иранцы опешили и до смерти перепугались. Еще бы, среди бела дня им на голову
падает зеленый самолет с красными звездами, из которого выпрыгивают вооруженные люди в
советской форме и по-хозяйски, как у себя дома, направляются к зданию аэропорта. Первая
мысль, которая пришла иранцам в голову, — это начало вторжения! Но надо отдать им должное, они быстро опомнились. К аэродрому стянулись пасдары.
Наши всё же пытались взлететь. Они решили объехать бульдозер, но иранцы открыли огонь и
попали в мотор. Самолет встал. Через пару часов из Тегерана прибыла группа сотрудников
контрразведки с переводчиком русского языка. Нашим предложили сдаться. В ответ командир
потребовал вызвать советского консула.
Это было наивно. Иранцы ответили, что консул если и не стоит за ближайшей пальмой, то вот-вот
там появится.
А пока он не подоспел, лучше все-таки выйти и сложить оружие. Наши на ложь не поддались и
приготовились драться.
Надо понять состояние этих людей. Они прилетели из войны. На этой войне, в каких-то сорока
километрах отсюда, каждый день убивали. Чем Иран в этом смысле лучше Афгана, ребята не
знали. Но знали отлично, что плен — это лютая смерть, в пытках и муках: отрежут язык, нос, уши, яйца, живьем сдерут кожу. Так было на той войне, откуда они прилетели. Они считали, что будут
убиты, но хотели от пули в бою.
Захват самолета начался ночью. Его со всех сторон осветили прожекторами, открыли отчаянную
автоматно- пулеметную стрельбу в воздух, закидали дымовыми шашками, пустили слезоточивый
газ. Наши, ослепленные газом, задыхающиеся, стали выпрыгивать наружу. Их били прикладами и
вязали. Внутри самолета остался штурман — виновник ошибки. Он застрелился.
Их везли в Тегеран с завязанными глазами, допрашивали в контрразведке, тоже не снимая
повязок.
И вдруг решили освободить (?!) Да еще вернуть самолет!!!
Причем без шума: ни тебе прессы, ни ТВ. Только одна заметка в «Джомхурие эслами» со ссылкой
на общее мнение имама, президента, председателя меджлиса и премьера: «Мол, это не
"таджавоз", а "воруде эштебахи"», т.е. не агрессия, а ошибочный залет.
Уникальный исход! Чтобы иранские лидеры, ярые антисоветчики, отказались от такого подарка?!
Поразительно! Для непосвященного — полный туман. Но были причины: в это время иранцы
зондировали почву для тайных переговоров, хотели в обход эмбарго купить у нас «Тюльпан» и
«Гвоздику»{[48]}.
Я прибыл в Тегеран по срочному вызову. «Полетите в Заболь, — сказал мне посол, — это ваш
консульский округ. Надо забрать самолет. В принципе обо всем договорились, осталось только
перегнать машину в Союз. Но все же будьте там осторожны, сами знаете, это — Гуляйполе.
Легко сказать: «Слетайте в Заболь», хорошо бы знать, как оттуда вернуться?
Маленький, богом забытый Заболь находится в провинции Систан и Белуджистан. Это юго-восток
Ирана, пустыня и горы, стык границы с Афганистаном и Пакистаном. В те годы там проходили
наркопути.
Афганские племена напрямую через Иран тащили зелье к Заливу, где арабские «доу»{[49]}, оснащенные моторами торпедных катеров, перевозили его в Эмираты{[50]}. Племена не знали
слова «граница». Это были их кочевые земли. И подчинялись они только собственным шейхам.
Идет караван: сотни верблюдов с тюками, несколько тысяч диких людей. У всех стволы:
английские «лиметфорды» столетней давности, наши «калаши», станковые пулеметы, РПГ,
безоткатные орудия. Кому придет в голову встать на пути каравана?
Была и другая достопримечательность края. С иранской стороны вдоль афганской границы
натыканы десятки тренировочных лагерей. Там проходили подготовку отряды афганской
вооруженной оппозиции.
Центральные власти контролировали обстановку в этом районе процентов на тридцать, не более.
Это, пожалуй, всё, что мне было известно о месте предстоящих действий. Получить более
развернутую информацию не представлялось возможным. После Афанасия Никитина в ту глушь из
наших никто не забирался. Спросить было не у кого.
Из Тегерана в Заболь прямых рейсов нет. Лететь предстояло до Захедана, это центр провинции, а
оттуда непонятным образом добираться до места. Мне выдали командировочные, на которые
можно было купить три бутерброда, немного денег «под отчет» и письмо с гербовой печатью о
том, что я полномочен принять у иранцев заблудившийся АН.
Перед отлетом я встретился со своим тегеранским коллегой, Саней Балакиным, зав. консульским
отделом посольства. Он только что опрашивал наших ребят, освобожденных из контрразведки, и
знал обо всем в деталях. Сейчас занимался отправкой людей и тела погибшего штурмана. «Ты
прикинь там, на месте, если удастся, — попросил Саня, — сам ли он застрелился?»
Плана действий у меня не было. Чего сочинять, когда ничего неизвестно. В этих случаях решают по
обстановке. Первое, что увидел, когда приземлились, — пасдара на летном поле. Он проверял
документы у спускавшихся пассажиров. Ну вот и ответ на вопрос «с чего начинать?».
Подошел к пасдару, спросил, где у них штаб. Пасдар нахмурился: дело в том, что я говорил по-
персидски, как местный, внешне тоже не отличить, но одет был в добротный английский костюм и
белую рубашку с галстуком.
В совокупности по канонам революционного времени это — измена. Понимая причину, я
объяснил, что я не иранец, а «шурави», и показал документы. Парень остолбенел. Он начал
оглядываться по сторонам, готовясь увидеть новые русские самолеты с десантом. Крутил головой
минуты две-три, проверил небо, землю и горизонт. Наконец, убедившись, что я совершенно один
