— Мне сейчас шестнадцать или семнадцать, я так полагаю, — говорит он с грустью в голосе.

Он даже не знает, сколько ему лет? Я глубоко вдыхаю и пытаюсь представить, какой сценарий был разработан для похищения этого парня. Я опускаю глаза, посмотреть на его нежные пальцы. Может, я смогу спросить это.

— Как она это сделала? Как мать... похитила тебя?

Он проводит легко большим пальцем по внутренней стороне руки, его движения нежные, неспешные, осторожные. Я понимаю, что он размышляет. Наконец, он отвечает:

— Помогла другая семья.

— Что они сделали?! — я убираю руку из-под его ласкающих мою кожу пальцев, пытаюсь обхватить его пальцы и прижать к себе, сдержать рыдания, рвущиеся из моего горла. — Это просто... так трудно поверить, что такие вещи происходят, понимаешь, что я хочу сказать? Как они… как они помогли ей? — осмеливаюсь я спросить.

Он поворачивает свою руку вверх запястьем, и я могу видеть толстый шрам, который проходит по всей длине его запястья. О, нет! Мой живот скручивает от резкой боли, и я не могу произнести ни слова.

— Когда это произошло? — тишина возводит стены вокруг нас, и я спешу разрушить их. — Мне очень жаль. Это должно быть… ужасно.

— Это не твоя вина, — говорит он спустя некоторое время. Его рука опять сжимается в кулак, опираясь на ковер, чуть поодаль от моих рук. Он начинает поднимать ее и пытается вытащить, но я пальцами касаюсь костяшек на его руке. Я не хочу, чтобы он уходил. Это впервые за все время, что я нахожусь тут, когда я чувствую себя... лучше.

— Что произошло? — шепчу я. — С… твоей рукой? — я обычно не задаю такого рода вопросы, но при этих обстоятельствах этот вопрос просто срывается с моего языка.

Его ответ прост, и он добавляет тихим голосом:

— Я устал.

Мои пальцы держат его руку открытой. Они дрожат, пока я удерживаю его руку.

— Это выглядит болезненно, — шепчу на выдохе я.

— Я не чувствую этого.

— Как ты проделал это отверстие в стене? — спрашиваю я. Я продолжаю держать его руку в своей руке, так что он не может двигать ею. Я так хочу нежно погладить подушечками пальцев его шрам, показать ему, что он не одинок, но, думаю, он точно отдернет свою руку, если я так сделаю, поэтому мне приходится сдерживать себя.

— Ты переживаешь о моих порезах? — спрашивает он, грубо смеясь.

— Я думаю, да, — я слабо улыбаюсь. — Умно, да? Если я собираюсь быть твоей сестрой, то мне нужно заботиться о тебе.

— Я в порядке, Гретель.

— Меня зовут Леа, не Гретель.

— Леа, — говорит он медленно, будто пробует мое имя на вкус. — Очень красивое имя.

— Спасибо.

— Ну что ж, Леа. У меня в комнате много вещей. Если тебе что-то понадобится, просто дай мне знать. Может и найдется то, что тебе надо.

Мои пальцы крепче сжимают его руку, потому что я так боюсь, что он сейчас уйдет. Я не вынесу больше одиночества.

— Пожалуйста, не уходи! Я... мне так одиноко здесь! На протяжении каждого следующего дня я все время одна. Я больше так не смогу! — из меня вырываются сдавленные рыдания.

Его гладкие, сильные пальцы переплетаются с моими. Он большим пальцем поглаживает верхнюю сторону руки, равномерно и нежно.

— С тобой все будет хорошо, — четко произносит он. Он переворачивает мою руку ладонью вверх и проходится пальцем по ней, обводя мои линии. — Ты сильная. Ты знаешь, я могу читать по ладони. Ты проживешь долгую жизнь, и она будет по большому счету счастливой. Ты не задержишься здесь надолго.

— Не задержусь? — и мой шепот полон надежды.

— Нет, — его рука накрывает мою и крепко сжимает. — Леа, хочешь послушать одну занимательную историю?

— Да.

— Позволь рассказать тебе о принцессе, которая была известна своей справедливостью.

Леа

Настоящее время.

Я знаю, что это большой риск, но в понедельник утром, когда моя семья уезжает из Вегаса, я беру такси до «Леса» и говорю мужчине за стойкой регистрации, что я здесь для того, чтобы пробоваться на роль сабы.

Я не уверена, что я буду делать, если я делаю это слишком поздно.

Больше, чем что-либо, я хочу увидеть Гензеля и поговорить с ним, но я не уверена, что в этом есть смысл. Если он в БДСМ-отношениях с кем-то другим...

Я закусываю губу, когда мужчина за стойкой делает звонок.

Я просто не уверена, что я хотела бы сказать ему. Если бы я могла поговорить с ним, не теряя контроль.

Мужчина за стойкой вешает трубку, и, прежде чем он успевает открыть рот, чтобы сказать мне, что он выяснил, распахиваются двойные двери, через которые мы с сестрами входили той ночью, и появляется мужчина с красными подтяжками и именным бейджем, на котором написано Рэймонд. Он сжимает в руках планшет с зажимом для бумаги, как та девушка, что наблюдала за пробами чирлидинга в моей школе.

Его глаза пробегают по мне с ног до головы, очевидно оценивая, и я начинаю потеть в своих черных джинсах и простой белой футболке.

— Как тебя зовут, дорогая?

— Лорен, — лгу я. Я не уверена почему, я просто не могу быть Леа, не в эту секунду.

Он дергает головой в сторону фойе позади него и говорит:

— Пойдем со мной, Лорен.

Чувство радости охватывает меня. Я почти не могу заставить свои ноги двигаться достаточно быстро, чтобы следовать за ним.

Он придерживает дверь для меня, и, когда я вхожу в огромную комнату, я стараюсь не смотреть вокруг. Он указывает на кожаное кресло.

— Присядь здесь.

Он смотрит вниз на его планшет, затем вверх в мои глаза.

— Голубые или серые глаза? — смотрит, прищуриваясь, он.

— Голубые, — полушепотом говорю я.

Он кивает один раз и что-то быстро пишет.

— Сколько тебе лет, Лорен?

— Двадцать пять, — это правда, мне двадцать пять.

Он снова качает головой, затем смотрит вниз на свои часы.

— Пойдем со мной. Посмотрим, сможем ли мы с тобой сотрудничать.

Я следую за ним через фойе, все еще стараясь игнорировать каменные стены и маленькие балкончики, что так сильно напоминают мне о той ночи, когда Мать вела меня в мою комнату. Он проводит меня по освещенному факелами холлу мимо копии статуи Давида, и мимо двери, в которую мы вошли в пятницу, чтобы попасть на шоу. Через еще примерно двадцать шагов он останавливается у неприметной маленькой двери с надписью «посторонним вход воспрещен».

Здесь темно-серый пол, что-то похожее на бетон или камень, и серо-коричневые стены, на которых каждые пять или шесть шагов расположены маленькие светильники. В середине коридора лежит настоящий ворсистый бежевый ковер.

Со мной следующей за ним по пятам, мужчина делает три больших шага и толкает, чтобы открыть деревянную дверь в небольшой кабинет с красивым деревянным столом и встроенными полками.

— Если ты хочешь пройти пробы на роль сабы, ты должна подписать соглашение о неразглашении. Ты знаешь что это? — спрашивает он.

— Да, — сглатываю я, когда он протягивает стопку бумаги и ручку.

Мои глаза просматривают их, но я не могу прочесть любое из этих слов. Я облизываю губы и оглядываюсь на него.

— Это для... Эдгара? Потому что я думала...

— Это ни для кого. Нет, пока ты не подпишешь их, детка.

Я жую свою губу и медленно киваю.

— Тщательно изучи их, подпиши их, если тебя устроит. Тогда мы поговорим о большем.

Моя рука так сильно трясется, что я едва могу написать свое имя. Я благодарна, что Рэймонд отходит к одной из полок и начинает листать книгу. Я беспокоюсь, что, если он увидит мои руки, он может вообще не позволить мне пробоваться.

Я сумасшедшая.

Может, у него есть глаза на затылке, потому что в момент, когда я подписываю последний бланк, он разворачивается и улыбается мне. Улыбка выглядит на удивление искренне.

— Закончила? Есть какие-нибудь вопросы?

Я вздыхаю.

— Вопросы? — весело говорит он.

Еще один глубокий вдох.

— Эдгар? — слабо спрашиваю я.

Он обходит стол, кладет руки на затылок и начинает говорить почти так же быстро, как и аукционист: