В самом конце я, глядя в камеру, обратился к грабителю, умоляя его вернуть похищенные рукописи. Я обещал, что подарю ему свое полное собрание сочинений, когда допишу все романы.

Спал я беспокойно; мне то и дело являлся Свонстром, укоризненно качал головой и, глядя в глаза, спрашивал, как я мог с ним так поступить. Проснулся я со словами: «Я думал, кто‑кто, а ты меня точно поймешь».

С самого утра у меня разрывался телефон. Я попробовал не обращать внимания, но в конце концов снял трубку. Звонил Келли Дэвис.

– Нам срочно нужно поговорить.

Вскоре его «Мерседес» притормозил у меня под окнами. Бывший школьный спортсмен, Келли был похож на раздобревшего футболиста, который с трудом влез в дорогой костюм – правда, такой измятый и потрепанный, как будто его использовали вместо пижамы. По дороге к двери адвокат отмахивался от репортеров и отталкивал микрофоны, игнорируя шквал вопросов о своем клиенте.

Я впустил его и тут же запер дверь.

На заспанном лице Келли застыла сердитая гримаса.

– Ты видишь, что творится? Когда я согласился тебя представлять, то рассчитывал, что ты будешь со мной честен, что ты дашь мне всю информацию, важную для твоей защиты. Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не лгал.

Я отвернулся.

– Ты отдаешь себе отчет, в какое положение меня поставил? Думаешь, если я адвокат, то у меня нет совести, одни амбиции? Это что, такой розыгрыш? Заявляю тебе, Дон: если так, то развлекайся без меня. Предлагаю обмен: ты говоришь мне правду, а я ухожу, не вызывая полицию.

Я махнул в сторону кухни.

– Кофе хочешь?

– Я серьезно, – сказал Келли. – За кражу личности тебя по головке не погладят.

Я выложил ему все без утайки – он имел право знать. Объяснил, как Свонстром утратил свой дар и как исчез осенью две тысячи седьмого. Я признался, что заварил эту кашу, чтобы подарить писателю новый сюжет, в котором он, судя по всему, отчаянно нуждается.

Келли сидел за столом, поддерживая голову руками, и судорожно вздыхал, как будто ему вот‑вот перекроют кислород.

– Невероятно.

Я показал Келли фото Свонстрома и спросил, случалось ли ему быть принятым за собственного кумира, за человека, которого он боготворил. Он ответил, что нет. Я спросил, как бы он поступил на моем месте, если бы в нем узнали человека, с которым все безуспешно жаждут познакомиться. Кстати, в новостях передавали, что со дня моего появления на публике спрос на книги Свонстрома резко подскочил.

– Кому это выгодно, Свонстрому или мне? – спросил я. – Ему теперь незачем показываться на людях – я вызвал огонь на себя.

Адвокат заметил, что я же сам и спустил курок.

– Согласен, – сказал я, – и все‑таки я заслонил Свонстрома собой.

Келли лежал на диване с мокрым полотенцем на лбу и размышлял, как быть дальше. Я наблюдал за суматохой под окнами.

– На тебя подали в суд. Кем бы ни был этот «безликий голос», он может оплатить адвокатов подороже меня.

– Какие доказательства он предъявил? Откуда нам знать, что он – настоящий Свонстром?

Келли сел и указал на меня пальцем.

– Если это Свонстром, ему не нужны доказательства; истина на его стороне. Он – тот человек, которым назвался. Истина как лев: в случае угрозы ее не нужно защищать – достаточно просто выпустить из клетки. А что предъявишь ты? Только ложь и домыслы. Думаю, ты все прекрасно понимаешь и понимал с самого начала. Просто хотел проверить, как далеко все зайдет и чего ты успеешь достичь до разоблачения.

– И чего же я достиг? – спросил я.

– Твое фото транслируют по всем каналам. Многие жизнь бы отдали, чтобы услышать свое имя из уст знаменитого ведущего или дать интервью крупной телекомпании. За последние два дня ты получил и то и другое – и не говори, что это пустяк. О тебе будут писать, пусть как о поклоннике‑психопате, но тем не менее. А может, даже ты сам напишешь книгу, которая разойдется миллионным тиражом.

С этими словами в голове адвоката как будто что‑то щелкнуло, и он бросил на меня взгляд, который я не берусь описать.

Мы проговорили с Келли ночь напролет, подливая в запотевшие бокалы виски и имбирное пиво. Мне удалось убедить его, что я вменяем и продумал все до мелочей.

– Ты все равно уже увяз по уши, – увещевал я. – Поздно выходить из игры, лучше досмотри ее до конца.

К рассвету я разбил в пух и прах все его контраргументы, и Келли принял мое безумное предложение. Выйдя через черный ход, он прошагал три квартала пешком и у ближайшей заправки вызвал такси на работу. Затем подал встречный иск против человека, называющего себя Доном Свонстромом.

* * *

Свонстром отказался предстать перед камерой, но согласился на телефонное интервью с Ларри Кингом, которое стало началом конца. Когда я услышал этот мягкий спокойный голос, чуть охрипший от многолетнего пристрастия к сигарам, то сразу понял, кому он принадлежит. Только обладатель этого голоса мог написать книги, перевернувшие мою жизнь и сформировавшие мое мировоззрение. Так звучал голос мудреца, пророка. Я был глубоко потрясен, когда Свонстром сказал Ларри, что жалеет меня. Что я, судя по всему, неблагополучен – дважды в разводе, не состоялся ни как отец, ни как писатель, переживаю тяжелый стресс, и меня не следует судить слишком строго. Он сказал, что сочувствует мне, но иск не отзовет.

Хотя в глубине души я понимал, что Свонстром настоящий, он все же не предоставил неопровержимых доказательств. Я провел еще несколько встреч с журналистами, где назвал передачу с Ларри Кингом «срежиссированным фарсом и эксплуатацией актерского таланта».

Свонстром нанес ответный удар в очередном телефонном интервью, где усталым и раздраженным тоном сообщил, что не намерен нарушать свое инкогнито ради разоблачения самозванца.

Я шел напролом, не скупясь на оскорбления. Да, я уже услышал голос кумира, но этого было мало. Я мечтал хоть раз увидеть его лицо – глаза, морщины, прическу, – чтобы проверить, усилилось ли со временем сходство между нами или, наоборот, уменьшилось.

Я удерживал позиции еще три дня, отражая все выпады Свонстрома еще более дерзкой ложью или встречными обвинениями. Он сокрушался, что человек, желающий оградить свою частную жизнь от посторонних, в современном мире технологий и электронных устройств обречен на неудачу.

– Просто покажи свое лицо по телевизору – пять секунд, не дольше, – сказал я очередному безучастному ведущему. – При этом ты ничего нового о себе не раскроешь. Пять секунд, и все. Если у тебя хватает наглости назвать меня лжецом, имей мужество чем‑то подкрепить обвинения.

К несчастью, мое желание исполнилось уже на следующий день. По телевизору в прямом эфире показали медицинскую каталку, выехавшую из дверей скромного домика в Колорадо. Рядом утирала слезы какая‑то женщина. Каталка была накрыта простыней, под которой угадывались очертания неподвижного тела.

Спустя несколько часов в эфире появилась фотография – черно‑белый портрет, сделанный двумя годами ранее, с которого смотрел все тот же Свонстром, что и на школьном снимке, только старше и мудрее. Светлые глаза, сияющие на строгом лице, окружала сеть глубоких морщин. У меня подкосились колени. Сердце застучало, как будто я бежал стометровку на полной скорости. Между нами не было ни капли сходства. Я выглядел как постаревшая версия молодого Свонстрома, а он был самим собой.

Жена писателя Кэрол, тихая неприметная женщина, сообщила, что он умер от инфаркта, вызванного повышением давления и уровня холестерина.

– Его убил затяжной стресс, – со слезами сказала она. – Этот ужасный человек, причинивший нам столько зла, должен сидеть в тюрьме.

Она поклялась, что не успокоится, пока меня не найдут, и мне даже в голову не пришло усомниться в ее решимости.

В ту ночь я спал урывками, постоянно просыпаясь от навязчивого сна, в котором с неба сыпались миллионы горящих клочков бумаги.

На следующий день я включил новости и услышал свое имя.