Я вытягиваю лист и разглаживаю на колене. Почерк – не Луция. Странно…

Читаю.

У меня снова ощущение, что кузнечик – прыгнул. Все изменилось.

Это письмо Луцию, моему старшему брату.

Оно написано на латыни, с многочисленными ошибками и помарками. Письмо короткое, но этого достаточно, чтобы понять – речь идет о долгом романе. О будущем замужестве. О любви, наконец.

Я слышал, что мой брат увлекался какой-то германкой. Но не придавал слухам значения. Подумаешь!

Теперь вижу, что зря…

Это письмо от Туснельды, дочери Сегеста, царя хавков.

И в нем она просит Луция о встрече.

Луций, думаю я. Туснельда.

Как вы меня подвели, мои дорогие.

Я выхожу во двор. В фонтанчике шумит вода, изливая свои беды мраморной статуе и мокрым лягушкам.

Я выдыхаю. Прикасаюсь ко лбу пальцами – он ледяной, в холодной испарине.

Значит так… Мой брат и Туснельда. Они были любовниками…

Проклятье!

Я возвращаюсь в комнату, ложусь на кровать, сцепив пальцы на затылке. По потолку змеится трещина, похожая на разряд молнии. Словно во время грозы потолок раскололся.

Значит, Луций и Туснельда, снова начинаю я…

…Как можно соревноваться с мертвецом?

Я сжимаю зубы. В висках давит.

Крошечная нянька сидит неподалеку от нас и делает вид, что дремлет. Не слишком убедительно. Верят ей, по-моему, только лягушки…

И только каменные.

– Он не трогал меня, – Туснельда поднимает голову. Взгляд прозрачный и твердый.

Словно лед, что привозят с вершины Альп – для римских застолий.

Куски льда опускают в чаши с вином. Потому что вино лучше пить охлажденным.

– Он был болен, – говорит Туснельда. – Твой брат. Об этом мы хотели говорить…

– Что?

– Болен. Смертельная болезнь, понимаешь?

Я смотрю на нее и – понимаю.

Так вот почему я нашел в вещах Луция амулеты для хорошего здоровья! Много амулетов – я еще удивился тогда. Луций и побрякушки!

Убедительно.

Когда такой человек, как мой брат, хватается за малейшую надежду – означает, что болезнь страшна, уродлива и шансов нет.

Смерть. Интересно, Луций ждал ее прихода? Особенно когда ворочался по ночам в постели и смотрел в потолок? Белый, расколотый трещиной, похожей на молнию…

Туснельда молчит. Я беру ее за запястье – тонкое, нежное. Прикасаюсь губами.

– Я бы не удержался.

Она выдергивает руку, смотрит на меня исподлобья. Серые глаза сейчас темные, как морская глубина.

Мне становится стыдно. Какое непривычное чувство, да, Кай?!

– Он очень хотел, – говорит Туснельда негромко. – Но… боялся меня заразить. Боялся сделать зло.

Мужское желание женщины – это человеческое выражение страха смерти.

Даже зная, что умирает, мой брат оставался самим собой. Благородным человеком, настоящим римлянином…

Да, кое-что я все-таки знаю о своем брате.

– Что это было? – спрашиваю я.

Германка поднимает голову:

– Что?

– Чем он болел? Как это называется?

Туснельда берется за светлую косу, теребит ее пальцами.

– Я не знаю. Твой брат, он… мало говорить. – Разволновавшись, она снова начинает делать ошибки.

Я смотрю на ее чистый лоб. Я хочу подойти и взять германку за затылок, притянуть к себе. Почувствовать вкус ее губ и забыть обо всем…

Но я, к сожалению, упертый сукин сын.

Поэтому я говорю:

– Что-то он все же сказал?

Туснельда качает головой. Я говорю:

– Помоги мне. Пожалуйста.

Молчание.

– Несколько раз твой брат ходил в Ализон, в квартал торговцев. Он говорил – там колдун.

Колдун? Даже так?! Луций, который высмеивал ярмарочных колдунов, как дешевых мошенников!

– Этот философ лечил его – тайно. Это болезнь, о которой другим людям знать нельзя.

У великого Цезаря была падучая. Человек бьется в припадке, изо рта идет пена… Не самая лучшая болезнь для политика. Извергая пену и катаясь по полу, довольно трудно вызывать у людей симпатию. Неужели Луций?..

Я представляю брата, бьющегося в припадке. Лицо изуродовано гримасой, изо рта летят клочья пены…

Проклятье, проще представить его в сенате!

Качаю головой. Нет. Падучая не смертельна – если не откусить себе язык, конечно, и не захлебнуться кровью…

И общаться с женщиной она не мешает.

Тут явно было нечто иное…

– Врач? Где, говоришь, он нашел врача?

– В Ализон. Он не врача находить… он находить философ. Тайна чтобы.

Я киваю.

– Как его зовут, этого философа?

Она качает головой. Впрочем, я и не рассчитывал.

– Римлянин Кай, – говорит Туснельда торжественно. – Твой брат, чтобы идти туда, надеть… надевать военную одежку. Старый плащ. Как римский солдат.

Молчание. Мы стоим и смотрим друг на друга.

Я улыбаюсь, хотя мне хочется плакать.

– Квинтилион, – говорю я. – У меня к тебе еще одна просьба…

Управитель кланяется. Лицо невозмутимое.

– Как прикажете, господин легат. Готов исполнить любое ваше желание, господин легат.

Мгновение я медлю. Затем открываю рот, но Квинтилион меня опережает:

– Вам снова нужны молоток, веревка и кентурион Тит Волтумий?

– Гм.

Пожалуй, насчет Тита Волтумия стоило бы подумать. Помощь старшего кентуриона в прошлый раз мне очень пригодилась…

– Спасибо, но… нет. В этот раз мне будет достаточно шерстяного солдатского плаща. Такого, знаешь, погрязней и попроще…

– Понятно, господин легат, – говорит Квинтилион. – Уже бегу.

Но с места не двигается. Ждет.

– Хорошо, хорошо, – говорю я. – Возьмешь деньгами или сведениями?

– Лучше информацией.

– Вот ты хитрец. Почему информацией? Откуда ты знаешь, что она того стоит?

Улыбка Квинтилиона приторна, как груша в меду.

– Иначе вы бы не предложили мне денег.

«Сегодня вечером я напьюсь», думает он. Опять. Или снова. Но напьюсь.

Легионер Восемнадцатого Морского легиона Секст по прозвищу Победитель расправляет широкие плечи. Виктор. Какая насмешка…

– Сколько женских сердец ты покорил сегодня? – кричат из толпы.

– Только не ошибись палаткой! – хохочут. – А то знаем мы тебя…

– Нет, нет. В этот раз он не промахнется. Он зайдет сразу в палатку нового легата и…

Секст усмехается. Вытягивает перед собой волосатые руки, растопыривает пальцы.

– А если поймаю? – спрашивает он. – Я могу.

Аккуратно сжимает кулаки. Огромные. Такими можно пробить кирпичную стену.

– О, только не это, доблестный Виктор! – дерзкий голос. Толпа «мулов» стонет от смеха. – Только не это… Мне не вынести столько любви. Ты такой си-и-ильный.

Сволочи, думает Секст. Стоило один раз по пьяни совершить глупость, и уже не отмоешься. Виктор! Победитель! Ради всех богов, чрево Юноны, задница Юпитера! Секст Победитель – вот издевка, так издевка…

Он делает рывок, несколько легионеров падают, отшатнувшись. Строй прогибается. «Мулы» ревут от смеха, особенно те, что упали. От чудовищного грохота половина Ализона должна проснуться.

– Ты такой стра-а-астный сегодня, – звучит голос из толпы. – Мне не вынести столько страсти, доблестный воитель. Недаром тебя зовут…

– Виктор! – хором кричат легионеры. Сволочи. Секст отталкивает ближайшего «мула», замахивается… Легионер приседает в испуге, вокруг хохочут еще громче.

– Да, я сегодня в ударе, – говорит Виктор и опускает огромный кулак. Если не можешь посмеяться над собой, тебя в легионе заклюют. – Зовите меня Юпитер Громовержец.

– Он сегодня покроет и корову! – опять тот же голос. – Да что корову… Носорога! Слона! Жирафа!

«Ну, я тебя найду», думает Секст по прозвищу Виктор. Обещаю. В легионе все тайное быстро становится явным. В том числе – имя шутника.

Самое обидное, я не помню, что тогда произошло, думает Секст. «Вот если бы вспомнить… Тогда бы я знал, что ответить». В тот вечер в Паннонии он был чудовищно пьян, это точно. Отправился в самоволку – за продажными женщинами. По пути он заблудился и каким-то непостижимым образом очутился в лагере мятежников, в офицерской палатке. Почти голый, безобразно пьяный. Когда Секст осознал свою ошибку, то схватил то, что оказалось под рукой и начал отбиваться. Снова провал в памяти – и очнулся Секст уже в палатке, полной трупов, и с окровавленным мечом в руке. А тут и легионеры подоспели на помощь… Подвиг по глупости. Секст тогда вернулся в лагерь Семнадцатого легиона, залитый кровью врага и несколько раз раненный. Только это спасло его от серьезного наказания. Но не от прозвища Победитель. Виктор.