- Понятненько... Извилину в наряд по кухне не ставить!

   - Казак опять мешок змей приволочет, - ябедничает Замполит.

   - Пусть сам и жрет! - немедленно реагирует Седой, предпочитавший самое простое - вареную картоху, хорошо прожаренные шкварки, да соленый огурец с хрустом.

   - Так есть карп?

   - Найдем, - обещает Седой. - Свожу на одно озерцо. Только самого маленького придется выбирать - у тех голова в ведро никак не поместится.

   - Действительно, - говорит Миша-Беспредел, - что нам с одного ведра? По тарелочке? Банный котел возьмем. Можно?

   - Еще подумать надо - как тех карпов брать. Моими сетями таких свиней не возьмешь!

   - Как Сашкиного золотого карася!

   - Нет, - протестует Петька-Казак. - Голову вредить нельзя. Там весь вкусовой смысл в мозгах.

   - Подумаем, - говорит Седой. - Это еще не послезавтра. Так будем париться или нет? Болтуны!..

   ...Эх! Хороша баня! Под "ух!", под "ах!", под разочарованное "эх" - когда пар уже не "тот"...

   Выходят на холодок. Благодать!

   У бани перевернутая широкая лодка "дюралька" нагретая солнцем - садятся на нее. Седой разжился недавно - хорошая лодка, разбирающаяся на секции, из тех, что вполне выдерживает четверых взрослых мужиков со снаряжением. Лодка необыкновенно легкая, но, к сожалению, гулкая - неосторожный удар по корпусу, и звук разносится далеко. Правда, Сашка тут кое что придумал, пропустил рейки по борту, от них куски прорезины, свисающие до воды, что превратило лодку в нечто бесформенное, совсем на нее не похожую, внутри также сделал каркас из реек, чтоб "не звучало", приятнее стало, теплее - это не на металле сидеть, еще и тент наверх сделал такой же, а поверх него маскировочную сетку - да чтобы все это убиралось в ящик на корме, и можно было натянуть моментально, одним движением, тяня веревки.

   Седой постоянно подмазывает зеленой краской содранные места - река своеобразная, некоторыми местами приходится проталкиваться по реке и протоками между озер, проходить над притопленными деревьями, упавшими своими макушками чуть ли не на другой берег, а также и под нависшими, где сучья кинжалами торчат в стороны, цепляясь за все...

   Казак смотрит на клетку, что свисает на ржавой цепи, перекинутой через раздвоенный ствол черной кривой ольхи наклонившейся над водой. Человечье чучело, действительно, весьма и весьма правдоподобное - на одной "ноге" кроссовка, из штанины другой (что свисает сквозь прутья) торчит кость...

   Ковыляя подходит хозяйская собака, подволакивает задние ноги. Петька-Казак бросает вареного рака - нюхает, но не ест.

   - Ишь, разборчивая, - удивляется Петька.

   Собака смотрит в глаза и выпрашивает-таки кусок булки. Также неловко уходит в сторону и заваливается на бок, зажав булку в передних лапах.

   - Машина сбила? - сочувствует Казак.

   - Весной в змеиную свадьбу влезла, в самый ее клубок. А какие тут машины - сам видел! - одна-две в неделю. Только в сезон - охотники, но те зимой, вот ягодники, эти уже чаще, есть такие, которые как промыслом занимаются - на продажу. Но постоянных-злых отвадил - пусть руками собирают, "комбайном" уже нет - после них ягода не растет семь лет, если скребут своими совками. Корневую поддергивают, не жалеют... В людской природе тоже так.

   - Так это ты плакатики понавешал?

   - Какие? - хитрит глаза Седой.

   - Такие же, как твоя реклама над рекой - тот же стиль, та же рука: "За сбор ягод комбайном - расстрел на месте! - согласно распоряжению месткома за номером девять..."

   - Нет, это Михей придумал. Михей-Лешак - он в прошлом году умер.

   - Я все насчет номера распоряжения хотел спросить. Номер девять? Значит и другие есть?

   - Есть и будут, - убежденно говорит Седой. - Мне Михей на смертном одре завещал лес содержать, вот и стараюсь по мере возможностей.

   - То-то смотрю, закоренел на местном, и даже речь...

   - Плохо?

   - Чего же плохого-то, должны быть дежурные по России...

   ...Седой, где бы ни был, хоть даже в ближний город съездит, а и там без дела стоять не может - увидит - дрова складывают, пристроится помогать.

   - По слою как раз колоть хорошо. Против слоя пилить надо потихоньку, а не рубить с замаха. Иначе щепок не оберешься, и каждая в глаз норовит.

   Седой говорит, как работает - обстоятельно, но, вдруг, задумается и такое начинает выводить:

   - С Россией тоже так. В революцию по слоям раскололи, порезали на лучину и склеили заново. Сквасились на чужой идее, выдавили накипь, смолу, клей, временем ушло чуждое, осталось свое - стал чистый мореный дуб! В Мировую попробовали нас западники перерубить - по им и вдарило! Тогда стали пилить, сперва потихоньку, потом на все зубцы, на всю собственность. Но и это бы не удалось, если б жучка не напустили - трухлю делать. За трухлю больше дают - в цене. В чужой цене. Угадай, что жучки эти дальше делать будут?

   - На новое место перейдут?

   - Не осталось таких мест.

   - Так что будет?

   - Ничего! - зло выговаривает Седой. - Для твоих внуков - ничего, да и тех не будет!

   Развернется и уходит, оставив мужика смотреть на полено. И уже хочется ему этим поленом пойти и кого-нибудь шмякнуть. А еще пуще, чтобы много народа с поленьями, и все знали куда идти. Для такого дела собственную бы поленницу разорил - отдал, не жалко.

   В старину быть Седому злым на слово юродивым.

   - Полегчало нашей сторонушке - пореже дышать стала - скоро вовсе... - разводит руками, но не говорит, что "вовсе", да никто и не переспрашивает. Иная недомолвка многих слов стоит.

   Разговоры 90-х (да и позже) у людей того возраста, когда знаешь чего ждать лично, но любопытно, что ждет других, с чего не начинались - о дороговизне ли, о неустройстве, общей озлобленности - когда такое было, что власть к народу так зверела, а народ к себе! - на те деньги переходили, что по копеечке на сберкнижки откладывали - на похороны себе. И в два дня - как корова языком! Имя той коровы никто не называл - путались, хотя некоторые продвинутые и осторожно, с оглядкой, указывали раздвоенными перстами на тогдашнего - хрен поймешь по должности - Кириенку, еврейского мальца, чертом из коробочки вынырнувшего, появившегося из ниоткуда и нырнувшего опять в никуда. Сделал дело!

   У Седого и на то своя теория.

   - Похоронные деньги? Горюете? Эка! А может вы их собирали на то, чтобы не себя, а государство похоронить? Вот оно и вывернулось наизнанку - упредило! - отняло ваши деньги террористические! Все отняло, а вас, террорист-пенсионеров, закопало. Сами закопались - справились и без денег!

   Оставит с открытыми ртами и уйдет до ругани.

   Есть повод, нет повода, от Седого ко всему слово найдется. В России жить, много видеть, не пить, да не стать философом?..

   - Спили бодливой корове рога - думаешь, выучишь? Хоть шишкою, но боднет. Жидовство от власти отстрани - думаешь, исправишь? Осядут в той же стране мелкими начальничками всех мастей. Будут торговать услугами, будут бодать страну, торгуя справедливостью "по знакомству". А почему? Потому как, комар комара рождает, человек - человека. Слышал, чтобы комар человека родил? Либо человек с комаром роднился? Впрочем... - чесал затылок Седой. - Впрочем, такое случается, - нехотя признавал он. - Но чего не бывает, так того, чтобы комар отказался кровь пить! Потому человеку - человечье, а комару... - Седой звонко щелкал себя по щеке, смотрел на пальцы и обтирал ладонь. - В таких случаях можно себя по щеке... Очень отрезвляет! Как там в писании? Подставь левую щеку? Не для заманки ли? - заканчивал собственное поучение, привычно обернув его приложением к разведывательно-диверсионной работе.

   И уже в ином месте философию толкует: