Один из юношей, посмелее, коснулся рукой рукава камзола адмирала. Затем его меча. Колон же надел на жесткие волосы туземца свою шапочку из алой шерсти. Другому подарил стеклянные бусы. Потом знаком подозвал к себе единственную девушку, изумительно сложенную, загорелую, и подарил ей металлическое зеркальце. Она всмотрелась в свое отражение, сначала с благоговейным трепетом, затем — с радостной улыбкой. И далее, Колон и испанцы, выказывая свое дружелюбие, продолжали раздавать безделушки туземцам, пока их запас не подошел к концу.
Лишь один инцидент омрачил эту идиллию, и инициатором его стал Гомес, только что получивший прощение за участие в мятеже. Он решил показать свой меч индейцу, ощупывавшему ножны. Тот схватился за блестящее лезвие, и из глубокого пореза хлынула кровь.
Ужас охватил туземцев, впервые они увидели, сколь могучи пришельцы, как легко им ранить и даже убить любого из них.
Но адмирал тут же сурово отчитал испанца, который, поникнув головой, убрал меч в ножны.
А потом они пробовали странные, но очень вкусные фрукты и лепешки из маниоки, которыми угощали их лукаянцы. Получили они от туземцев и другие подарки, но как мало могли те предложить, кроме Своих дротиков да ручных попугаев, необычных птиц с ярким оперением, изумивших испанцев тем, что говорили совсем как люди, будто обладая человеческим разумом.
Более всего Колона заинтересовали пластинки из самородного золота, которые многие лукаянцы носили в носу. Пластинки эти указывали на то, что золота в этих местах в избытке, как и писал Марко Поло. Крутя в руках одну из пластинок, Колон знаками попытался спросить у туземцев, где они их взяли: Как он понял, пластинки приходили к ним откуда-то с юга, и Колон предположил, что речь идет о Сипангу. Тем временем, уловив интерес Колона, туземцы подарили ему несколько пластинок, еще более укрепив его в мысли, что уж в Сипангу-то золота этого хоть пруд пруди.
Они провели на Сан-Сальвадоре и следующий день. На шлюпках испанцы прошли вдоль берега, держа курс на северо-запад. Всюду их приветствовали туземцы. Некоторые даже подплывали к лодкам с легкостью, удивлявшей испанцев. Другие сопровождали испанцев на челнах, выдолбленных из стволов деревьев. Среди челнов встречались и такие, что могли вместить до пятидесяти человек.
Утверждая власть Испании над Сан-Сальвадором и скорое обретение местными жителями христианской веры, Колон воздвиг на берегу большой крест. А затем, наполнив бочки водой, взяв на борт дрова и фрукты, в тот же вечер испанцы подняли якорь и вышли в море, не отказываясь от намерения найти Сипангу. На «Санта-Марии» отплыли с ними и семь лукаянцев, или ганаани, как называли они себя, хотя желающих было гораздо больше»
Чтобы перейти от языка жестов к более удобным формам общения, лукаянцев начали незамедлительно обучать испанскому. Сначала им показывали какую-то часть тела и называли ее по-испански до тех пор, пока лукаянцы, поняв, что от них требуется, в точности не повторяли произнесенное слово. Затем пришел черед таких понятий, как небо, солнце, море, ветер, дождь, земля, деревья. После этого — предметов обихода. Лукаянцы учились на удивление быстро и уже через несколько дней могли вести простой разговор. Научились повторять две молитвы и креститься. Все это делали они с готовностью и радостью, и Колон увидел в этом их стремление стать верными христианами.
Через день после отплытия с Сан-Сальвадора бросили якорь у другого островка, с такой же буйной растительностью и туземцами, как две капли воды похожими на ганаани. Колон еще более утвердился во мнении, что они достигли тысячи островов, которые, по сведениям Марко Поло, окаймляли восточное побережье материка. Остров он назвал Санта-Мария де ла Консепсьон.
Следуя далее на запад, каравеллы догнали обнаженного индейца, в одиночку плывшего в челне. Его подняли на борт вместе с суденышком, в котором нашли тыкву с водой и лепешку из маниоки. По нитке бус на шее индейца Колон догадался, что того послали на другие острова, чтобы предупредить о пришествии необычных людей. Поскольку индеец мог поспособствовать их доброму приему на еще не открытых островах, Колон увлек его в каюту, где угостил медом, хлебом, вином и щедро одарил красной шапочкой, бусами, колокольчиками. После этого челн спустили на воду и дозволили индейцу продолжать плавание.
И действительно, когда днем позже, пролежав ночь в дрейфе, они достигли нового острова, индейцы облепили их, наперебой предлагая фрукты, печеный картофель, лепешки из маниоки. На этом острове они заметили первые элементы примитивной цивилизации. Хотя все мужчины и большинство женщин ходили обнаженными, среди последних уже существовало понятие одежды, ибо некоторые носили фартуки, сотканные из хлопка. Жилища их напоминали шалаши, со стенами из ветвей и крышами из пальмовых листьев. Спали они на нитяных сетках, которые испанцы нашли весьма удобными и позволяющими экономить немало места, и в дальнейшем использовали для себя, сохранив индейское название — гамак. Здесь же они увидели первых животных — прирученных собак, кроликов, ящериц длиной до шести футов, которых индейцы называли игуанами. Мясо последних оказалось весьма приятным на вкус.
На этом острове, названном Колоном Фернандина, и на соседнем, которому он дал имя Изабелла, они провели несколько дней, наслаждаясь красотой здешней природы и не переставая удивляться плодородию земли. На каждом из островов, закрепляя владычество Испании, Колон установил по кресту.
Он собирал образцы местной растительности — травы и пряности, но золота не находил, за исключением украшений, которые охотно предлагали ему индейцы.
Лукаянцы уже настолько хорошо освоили испанский, что смогли ответить на вопрос, откуда берется этот желтый металл. Как выяснилось, его привозили с юга, с острова, называемого Куба, и другого, расположенного восточнее. Как понял Колон из разговора с лукаянцами, золото и пряности привозились оттуда. Возможно, толкование было слишком вольным, но Колон тем не менее решил, что Куба и есть желанный Сипангу, а потому направил каравеллы на юг.
Останавливаясь по пути у различных островов, каждый из которых казался им прекрасней предыдущего, 28 октября, через полмесяца после высадки на Сан-Сальвадоре, перед испанцами во всем великолепии предстала Куба с ее высокими горами, густыми лесами, побережьем, протянувшимся до горизонта с запада на восток.
Бросив якорь в устье полноводной реки, Колон объявил остров собственностью Испании и назвал его Хуаной, в честь принца Хуана, пажом которого служил теперь маленький Диего.
Красота и плодородие нового приобретения превзошли все их ожидания. И обитатели острова перешагнули стадию примитивной невинности, с которой испанцы встретились ранее, поскольку все они прикрывали тело подобием одежды. Поняли они, что кубинцам знакомо и чувство страха, так как при приближении незнакомцев все они убежали в леса, оставив свои хижины. Хижины эти строились посолиднев, чем шалаши на Фернандине. В них испанцы нашли грубо вырезанные статуэтки и маски, а также крючки, гарпуны, сети, сотканные из пальмовых нитей. Из этого испанцы вделали вывод, что питались туземцы главным образом рыбой.
На каждом шагу испанцев поджидали новые чудеса. Одни деревья цвели, на других наливались соком фрукты, у третьих ветви гнулись под тяжестью спелых плодов. Попугаи зеленые дятлы сидели среди густой листвы, колибри вились над цветами, а уж совсем поразила их стая розовых фламинго, пролетевших над головой.
Они плыли на запад вдоль побережья острова, длиною превосходящего Англию и лишь немного уступающего Англии и Шотландии, вместе взятых. Но не достигли западной оконечности острова, потому что Пинсон со слов двух лукаянцев, находящихся на борту «Пинты», понял, что перед ними — материк.
Колона это не убедило, поскольку он полагал, что его люди никак не могут находиться на побережье Китая. И он и дальше плыл бы на запад, но лукаянцы уверили Колона, что золота больше всего в Богио, на востоке. В то же время, если они все-таки достигли Азии, где-то в глубине материка должно было находиться государство Великого Хана, о котором писал Марко Поло. Чтобы ответить на этот вопрос, Колон отправил на берег экспедицию, в состав которой вошли Торрес, знаток языков, и два индейца, один с Сан-Сальвадора, лучше всех освоивший испанский, и второй — из кубинской деревеньки. К тому времени испанцы уже наладили отношения с местными жителями.
