Фактически, отчасти благодаря своим личным особен­ностям, отчасти же благодаря общим тенденциям своего поколения, то, что дал на практике Сики и его последова­тели, был тот же романтизм, только в видоизмененной в сторону большего объективизма форме.

Хпгураси я      Звонит цикада,

Каминари харэтэ      Гроза прошла — и снова

Мата юухи.      Лучи заката.

      (Перевод Н. Фельдман)

*

Высоко в горах

Выжимают груду скал,

И бегут ручьи.

*

Среди озера

На безлюдном островке

Чаща так густа.

*

Гребни петуньи

Все полегли и поникли.

Ветер осенний...

(Перевод Н. Фельдман)

Новое движение стало окончательно укрепляться в самые последние годы XIX столетия, когда Сики стал уже бесспорным главой всей школы, получившей название «школа Нихон» («Нихонха») —по имени журнала, в ко­тором он работал. Вокруг него группировался ряд талант­ливых учеников, из которых наиболее выдающимся был суггестивный лирик Такахама Кася, а также чистый импрессионист Кавахигаси Хэкитодо. Немалую пользу движению принес и глубокий знаток старого хокку, несколько консервативный Найто Мэйсацу. Выпускаемый первым журнал «Хототогису» стал знаменем и названием новой группы, работавшей по путям, указанным Сики.

Если двинулись хокку, не могли остаться без движения и танка. Тот же неутомимый Сики в 1898 году переносит свое понимание и на этот поэтический жанр. Отставание «танка» от общего поступательного движения японской поэзии в это время диктовалось теми же причинами, что и в области «хокку». Обретя точные позиции и добившись на них успеха в «хокку», Сики выступил и по отношению к танка с той же программой: верность действительности, объективность, отражение реальной жизни. Словом — возвращение к VIII столетию и первому памятнику поэ­зии танка — антологии «Манъёсю». Это последнее обстоя­тельство крайне характерно для Сики, потому что в этой антологии можно было — неожиданно для себя — открыть много поучительного и для нового времени: поэзия танка в то время была живой поэзией, проникнутой насквозь чувством действительности, бесхитростно воспевавшей любовь, природу, все окружающее, любуясь им, просто из­лагая его, соединяя со своей радостью или печалью. Непо­средственная реалистическая лирика, простая и нередко наивная — таково содержание «Манъёсю». Сики резко нападал на современную ему танка, обнаруживая в ней искусственность, шаблонность, механичность. Призыв Си­ни, подкрепленный его собственным творчеством, по остал­ся без отклика: вскоре образовалась школа новой танка — так называемая «школа Нэгиси» («Нэгиси-ха») в соста­ве его самого и его учеников — Ито Сатио, Нагацука Сэцу. От этой школы впоследствии пошла знаменитая группа «Арараги».

Школе Сики пришлось конкурировать с другой шко­лой, уже пользовавшейся большой популярностью и также ступившей на путь некоторого обновления. Основателем ее был известный филолог, знаток японского языка — Отиаи Наобуми. Он.выдвинулся в 1892 году на последнем гребне националистической волны и поэтому не мог, ко­нечно, отойти от традиционных канонов классической танка.

Отиаи был больше исследователем и знатоком: глав­ным поэтом — создателем школы был его ученик Йосано Тэккан (1873-1935, Тэккан — литературный псевдоним). Своей высокой репутацией он обязан больше своему фор ­мальному мастерству, чем внутреннему содержанию. В нем отмечают даже некоторую грубость, резкость. Он оставил после себя сборник военных стихотворений, воспоминаний о его пребывании на войне. Другие, наоборот, считают эти его качества достоинством, как признак мужественности и силы. Он сам называл свои песни «Песнями мужа». Впрочем, скоро он отошел от своего первоначального то­на: с 1900 года (эпоха журнала «Мёдзё», откуда получила название вся школа) в нем появляется новое, свежее, яр­кое чувство. В конце концов движение, поднятое Сики за решительное обновление танка, за дух «Манъёсю», захва­тывает и его. С 1902 года у него и у его последователей уже явственно проступают чисто реалистические потки.

Очень известной представительницей новой танка явля­ется жена Тэккан — Йосано Акико (1878—1942), знаме­нитая поэтесса нового времени. В ней сочетаются элементы объективного отражении жизни, к чему так призывал Сини, с романтическими настроениями века. Она прошла через целый ряд идейных влияний: познакомилась с ницшеанством, занесенным в Японию Такаяма Тёгю, превозносила «гениальность», преклонялась перед жизнью и силой инстинкта. Индивидуалистическая стихия века временами захватывала ее всю целиком. И в то же время ее стихи — превосходное отражение жизни, ее собственной жизни, смело выявленной, вскрытой до самых глубин.Лучшим сборником ее считается «Мидарэгами» («Спутанные волосы»), вышедший в 1901 году. Его содержание - любовная лирика, временами страстная эротика, и тут же рядом — неудержимая фантазия. В нем немало и превосходных пейзажных стихотворений, считаемых самой поэтессой лучшими в ее творчестве.

Вот несколько образцов новой танка:

Стихи Масаока Сики.

Тарасу токо

Сото-ни суэтару

Торикаго-но

Буршкино янэ-ки

Цуки удуру мню.

*

Жестяной крышей

За дверью застекленной

Белеет птичник.

Я вижу, как по жести

Скользит беззвучно месяц.

(Перевод Н. Фельдман)

*

Настало время,

Когда и быстрый ворон

Клюет побеги:

Из высей туч туманных

Он пулей пал на поле.

*

Льет весенний дождь,

Размочивший и шипы

У бутонов роз.

Вытянувших пурпур свой

На два фута в вышину.

Стихи Йосапо Тэккан.

Итадзурани

Нари-о ка иваму

Кото ва тада

Коно тати-ни ари

Тада коно тати-ни.

*

Право, попусту

Для чего нам без конца

Разговаривать?

Дело в этом вот мече,

Только в этом вот мече.

(Перевод Н. Фельдман)

Лицо прикрыла,

Как будто и не смотришь,—

А все ж сквозь пальцы

Твои глаза чернеют,

О, не лукавь, плутовка!

(Перевод Н. Фельдман)

Стихотворение Йосано Акико.

Словно от пенья

Разноголосых кукушек

Ранней зарею

В озеро мерно встают

Белые зубчики волн.

(Перевод Н. Фельдман)

Подводя итог всему этому движению, можно сказать, что дело обновления танка свелось главным образом к ко­лоссальному расширению ее тематики, решительному сбли­жению с жизнью, в ее наполненности,— по крайней мере, у лучших представителей, — романтическим мироощуще­нием. В стихах замелькали словечки: стекло, жесть, виски, мандолина, Никорайдо (православный собор в Токио), кофе, часы — вещи неслыханные в прежней поэзии и немыслимые для нее эстетически. Стали попадаться ры­баки, дровосеки, крестьяне, тут же рядом Аполлон, герой античной истории. Проглянули философия, этика, христи­анство — взамен прежних буддийских, синтоистских и отчасти конфуцианских мотивов. Все стало годным для поэзии. В этом отношении старая японская поэзия хоть и с запозданием, но твердо пошла на приближение к новой и слилась с общими судьбами новой литературы. ^VIII

VIII

Художественная проза в эти годы — промежуточные между двумя войнами — также переживала полосу боль­шого оживления. И в ней наметились новые течения, воз­никли новые школы. Продолжали работать писатели «Кэнъюся» во главе с Койо, жив был Рохан со своими последователями, не иссякал поток популярной беллетри­стики — всех этих уголовных, приключенческих, популяр­но-исторических романов. Однако общество явно отходило от этого всего. На новом этапе требовалось что-то новое. Стихи, поэзия, при всем своем расцвете, оставались все же ограниченными по сфере распространения. Требовалась новая художественная проза.