– Хорошо, – согласился Квиллер, допивая последний глоток ананасового компота с привкусом мяты.

– Для того чтобы облегчить себе задачу утром, когда вы торопитесь в редакцию, можете дать ему кусочек pâté de la maison[3] вместо говядины. Перемена блюда будет для него полезна. Вы выпьете кофе сейчас или позже?

– Позже, – ответил Квиллер. – Хотя нет, я выпью его сейчас.

– Да, и потом еще один вопрос – относительно его ящика.

– Что это такое?

– Его ящик. Стоит в ванной. Он требует совсем немного ухода. Коко – очень чистоплотный кот. Песок для ящика в коробке из-под китайского чая, которую вы найдете на расстоянии одного фута от ванны. Хотите сахара или сливок?

– Спасибо, только сахар.

– Если погода будет не очень холодной, кот может немного размяться во внутреннем дворике. Предлагаю вам составить ему компанию. Обычно ему не хватает физической нагрузки, когда он просто бегает по верхнему этажу. Я оставлю дверь моей квартиры приоткрытой, чтобы он мог свободно входить и выходить. Для пущей безопасности я также оставлю вам ключ. Я могу быть вам чем-нибудь полезен в Нью-Йорке?

Квиллер только что отведал кусочек свиной грудинки, фаршированной печенью цыпленка с приправами, и в знак отрицания благородно мотнул головой. В этот момент он поймал на себе пристальный взгляд Као Ко Куна с холодильника. Кот медленно закрыл один глаз, несомненно ему подмигивая.

В среду вечером в пресс-клубе Квиллер сказал Арчи:

– У меня есть причина для недовольства.

– Я знаю, в чем дело. Вчера твою фамилию опять изобразили без «в», но мы это исправили во втором выпуске. Впредь я послежу, чтобы ты был Квиллером, а не Киллером.

– Но у меня есть еще одна претензия. Я, кажется, не подряжался служить ординарцем вашего художественного критика. Но мне представляется, что он думает именно так. Ты знаешь, что он сегодня вечером уезжает?

– Я так и думал, – сказал Арчи. – Материала на последних кассетах вполне достаточно для трех столбцов.

– Сначала я передал тебе от него эти кассеты. Затем забрал из офиса авиакомпании билет на трехчасовой самолет. И сейчас от меня ждут, что я буду менять песочек его коту.

– Подожди, пока об этом узнает Одд Банзен!

– Не говори ему! Проныра Банзен и так узнает окольными путями об этом достаточно быстро. Предполагается, что дважды в день я буду давать коту поесть, менять ему воду и следить за порядком в его ящике. Ты понимаешь, о каком ящике я говорю?

– Могу догадаться.

– Для меня это в новинку. Я думал, что коты для этих дел всегда бегают во двор.

– В контракте ничего не говорится о том, что репортеры должны обслуживать туалеты, – возмутился Арчи. – Почему ты не отказался?

– Маунтклеменс не дал мне такой возможности. Ну он и бестия! Когда я пришел к нему, он усадил меня на кухне и зачаровал свежим ананасом, жареной цыплячьей печенкой и яйцами в сметане. Это был нежнейший ананас. Ну что я мог поделать?

– Тебе придется выбирать между гордостью и обжорством, иного выхода нет. Разве ты не любишь кошек?

– Разумеется, я люблю животных. Однако этот кот в большей мере человек, чем многие из моих знакомых. Он заставляет меня испытывать неприятное чувство, будто он знает больше меня, при этом не говоря, что именно.

Арчи не поверил ему:

– Вокруг нашего дома все время бродят кошки. Дети приносят их домой. Однако ни одна из них не заставила меня испытывать комплекс неполноценности.

– Твои дети никогда не приносили домой сиамских котов.

– Потерпи еще три-четыре дня. Если будет невмоготу, мы пошлем туда печатника со степенью магистра. Уж с котом-то он управится мастерски!

– Тихо! Сюда идет Одд Банзен, – предупредил Квиллер.

Еще до того, как фотограф вошел, в воздухе распространился запах сигары и послышался его голос, жалующийся на плохую погоду.

Одд похлопал Квиллера по плечу и спросил:

– Это что у тебя на лацканах пиджака? Кошачья шерсть, или ты был на свидании с блондинкой, стриженной под «ежик»?

Квиллер расчесывал усы соломинкой для коктейля.

– Мне тут оставаться на ночь. У вас нет желания, парни, перекусить вместе со мной? – предложил Одд. – Я могу потратить на обед целый час.

– Я составлю тебе компанию, – ответил Квиллер.

Они нашли столик и ознакомились с меню. Одд заказал бифштекс, сделал комплимент официантке, а затем обратился к Квиллеру:

– Ну а ты еще не раскусил старину Маунти? Если бы я оскорблял всех подряд, как это делает он, я бы сгорел со стыда или со мной приключилось бы что-нибудь похуже. Как ему удается избегать неприятностей?

– Вседозволенность критика. К тому же газеты любят скандальных авторов.

– И как он умудряется добывать столько денег? Я слышал, что живет он очень неплохо. Много путешествует. Ездит на дорогой машине. Он не смог бы позволить себе этого на ту мелочь, которая перепадает ему от «Прибоя».

– Маунтклеменс не ездит на машине, – возразил Квиллер.

– Ездит, ездит. Я сам видел его за рулем сегодня утром.

– Но он сказал мне, что у него нет машины. Он ездит на такси.

– Может быть, у него и нет своей машины, но за рулем он иногда сидит.

– И как же, ты думаешь, он управляется с вождением?

– Запросто. Автоматическая коробка передач. Ты что, никогда не управлял одной рукой? Ты, должно быть, неважный любовник. Я обычно одной рукой управляю, переключаю скорости и ем хот-дог одновременно.

– У меня тоже есть несколько вопросов, – сказал Квиллер. – Так ли в действительности плохи местные художники, как говорит Маунтклеменс? Или он обыкновенный жулик, как думают художники? Маунтклеменс сказал, что Галопей – шарлатан. Галопей говорит, что полотна Зои Ламбрет – не что иное, как профанация. Зоя считает, что Сэнди Галопей ничего не смыслит в искусстве. Сэнди говорит, что Маунтклеменс безответствен. Маунтклеменс думает, что Фархор как директор музея некомпетентен. Фархор говорит, что Маунтклеменс дилетант. Маунтклеменс сказал, что Эрл Ламбрет трогателен. Ламбрет восхищается вкусом, честностью и последовательностью Маунтклеменса. Так что же… кто прав?

– Слушай, – сказал Одд, – кажется, мне передают сообщение.

Голос, бормочущий из системы оповещения, был едва различим из-за шума, царившего в баре.

– Да, это для меня, – подтвердил фотограф. – Должно быть, что-то случилось.

Он отправился к телефону, а Квиллер погрузился в раздумья относительно сложностей внутреннего мира искусства.

Одд Банзен вернулся из телефонной будки. Он был сильно взволнован. Квиллер подумал, что фотограф еще очень молод и прямо-таки загорается в случае какого-либо происшествия.

– У меня для тебя есть новости, – сообщил Одд, наклонившись над столом и понижая голос.

– Что случилось?

– Происшествие по твоей части.

– Что за происшествие?

– Убийство! Я сейчас же еду в галерею Ламбретов.

– Ламбрет! – Квиллер так быстро вскочил, что опрокинул стул. – Кто убит? Только не Зоя…

– Нет, ее муж.

– Тебе известно, как это произошло?

– Сказали, что он заколот. Хочешь поехать со мной? Я сообщил начальству, что ты здесь, и они просили передать, что было бы неплохо, если бы ты освещал это происшествие. Кенден уехал, а оба репортера заняты.

– Отлично, я еду.

– Лучше перезвони им и скажи, что согласен. Моя машина на улице.

Когда Квиллер и Банзен остановились напротив галереи Ламбретов, на улице царила неестественная тишина. Финансовый район обычно пустел после половины шестого, и даже такое происшествие, как убийство, не смогло собрать толпу народа. Пронзительный холодный ветер дул вдоль ущелья, образованного близко стоящими бизнес-центрами, и только несколько дрожащих бродяг мерзли на тротуаре, но и они вскоре ушли. Улица стала совершенно безлюдной. Отдельные голоса звучали в этой тишине необычно громко.

Квиллер представился полицейскому, стоявшему в дверях. Ценные предметы искусства и роскошная мебель галереи создавали дисгармонию с наводнившими помещение незваными гостями. Полицейский фотограф щелкал камерой перед варварски изувеченными полотнами.