-- С какой-такой сударушкой? -- зыкнул Влас, и глаза его свирепо сверкнули. -- Ты опять свое.

   -- Где ж ты их дел-то? Где ж ты напился-то как стелька? Ну, скажи...

   -- Где бы ни на есть, да не смей ты меня порочить! Я тебе все ребра переломаю.

   Влас был неузнаваем: он совсем озверел; глаза его точно хотели выскочить; руки дрожали; голова тряслась; в таком состоянии от него всего можно было ожидать.

   -- Подавай деньги!.. -- гаркнул Влас.

   От его крика проснулся спавший на полатях Мишка и вскочил оттуда горошком. Влас стал наступать на жену. Иринья оробела и выглядывала место, где бы ей поудобней ускользнуть от него. Она бросилась было около печки, но Влас сметил это, шагнул туда и загородил ей дорогу. Иринья взвыла. Влас схватил ее за плечи и повалил на пол; потом он сел на нее верхом и прорычал:

   -- Нет, не уйдешь, врешь...

   Иринья было рванулась и вскрикнула. Мишка заблажил во все горло и бросился вон из избы. Влас, не помня себя, повторял:

   -- Нет, врешь! Ты скажи мне, где деньги да кто у меня сударушка?..

   Иринья снова заблажила благим матом. Власа от этого крика точно чем хлестнуло по вискам. Он зажал ей рот рукой, а другой рукой, размахнувшись, ударил в ухо. Иринья, как змея, извернулась на месте и освободила из-под руки мужа рот. Она заметалась туда и сюда, и вдруг ей под руку попалось что-то железное. Иринья машинально сообразила, что это -- косарь, и он в одну минуту был у нее в руках.

   -- Пусти!.. -- провизжала Иринья.

   Влас не слышал ее крика. Он схватил ее обеими руками за голову и стукнул затылком подряд три раза. Не удовольствовавшись этим, он занес было руку и хотел еще раз ударить ее в ухо, но в это время Влас совершенно неожиданно получил удар в грудь чем-то твердым и острым; он вздрогнул; удар повторился в плечо и в бок. В бок удар пришелся всего сильнее. Власа это точно обожгло; он схватился рукой за бок и почувствовал, что оттуда бьет что-то горячее. Он растерялся, пошатнулся. Иринья выскользнула из-под него; теперь уж он очутился внизу, и Иринья, вцепившись ему в волосы, прохрипела:

   -- Будешь? Будешь бесчинствовать?.. Сейчас убью!.. В лице Власа выражались ужас и боль. Он держался рукою за бок и лепетал:

   -- Иринья!..

   Иринья отбросила косарь, вскочила на ноги и, задыхаясь и покачиваясь, подошла к столу. Влас очнулся на полу в сидячем положении; он все зажимал рукою бок; лицо его выражало ужас, и боль, а под ним стояла лужа крови.

   В сенях застучали, и в избу вбежали Мишка и один мужик.

   -- Что у вас тут такое? -- спросил он, пугливо озираясь кругом; ему не отвечали.

   Мужик вдруг побледнел и вскрикнул:

   -- Караул! Смертоубивство!.. Караул!..

   Вслед за этим он бросился вон из избы. Мишка кинулся к матери.

XIX

   Стояла полная зима. Хохлово было занесено снегом. Только узенькие дорожки шли от дворов к пролегавшей по селу большой дороге, как рукава мелких рек, входивших в одну большую. Не было ни движения, ни оживления по улице, как летом. Кроме как во время уборки скота, редко когда и показывался человек. Однажды перед вечером на улице показался староста. Он был в новом полушубке, подпоясанный кушаком и в серых валенках. Борода его заиндевела; видно было, что он откуда-нибудь только что приехал. Он шел от своего двора к Мигушкиным.

   Когда староста вошел в избу Власа, сразу с холода он ничего не мог разглядеть, но мало-помалу глаза его пригляделись. Первым староста увидал Власа. Он сидел у стола с шубой на плечах, обросший волосами, с бледным, очень похудевшим лицом и тусклым взглядом. Около него помещался Мишка с школьным букварем, и Влас растолковывал ему непонятные школьные мудрости. Иринья, сгорбившись, с лицом без кровинки, пряла около суденки, а около нее делала из тряпок куклу Дунька.

   Иринья остановила свою самопрядку и загоревшимися от любопытства глазами взглянула на вошедшего старосту. Влас тоже повернул голову навстречу ему; оба они ожидали, что тот скажет.

   Староста перекрестился на иконы и проговорил:

   -- Здорово живете!..

   -- Добро жаловать!..

   -- А я вам весточку принос.

   -- Что такое?..

   Староста полез в карман, вынул оттуда два лоскутка бумаги и подал их Власу.

   -- На волостной вас вызывают, по вашему делу.

   -- А к следователю-то?

   -- Следователь больше не потребует, он переслал все бумаги к земскому, а земский -- в волость. В волости, если хотите друг на друга искать, то можете судиться. Влас глубоко вздохнул и проговорил:

   -- Ну, мы не пойдем!..

   -- Это -- ваше дело, а мое дело вам повестку отдать, а там как хотите. А ты все-таки распишись на другой повестке: мне ее отослать надо.

   Влас подошел к божнице, взял оттуда заржавевшее перо и пузырек с чернилами и написал на повестке свое имя. Староста взял ее обратно и спросил:

   -- Ну, как твое здоровье?

   -- Ничего, теперь все зажило, только вот слабость во всем... Много крови вытекло.

   Староста добродушно засмеялся и поглядел на Иринью.

   -- Вон как она тебя угостила.

   Иринья бросила прясть и взглянула на старосту грустным взглядом.

   -- Ах, дядюшка Степан, а мне-то что через него сколько досталось этим летом, -- я того за десять годов не видала.

   -- А кто ж тебе велел так все к сердцу принимать, ты бы похладнокровней!..

   -- С сердцем-то не совладаешь!..

   -- Тогда зачем такую хорошую нанимала? Выбирала б, что на всех зверей похожа.

   -- Я ведь нешто этого думала? Он прежде-то такой смиренник был, а тут вот и растаял... И что он только в голову забрал?

   -- Это, видно, не в нашей власти! -- сказал, глубоко вздохнувши, Влас.

   -- Будешь охочь до сласти, на все не будет власти, -- сказал староста и опять засмеялся.

   Влас немного подумал и проговорил:

   -- Было бы понятно, если долго с человеком проживешь, а то вот только появилась и оплела.

   -- "Во сне нечайно мне явился, на сердце искру заронил, блеснул, как молонья, сам скрылся, навек спокойствия решил..." -- словами песни ответил староста и опять засмеялся.

   -- Может быть, не навек, а надолго, -- сказал Влас. -- И как мы с бабой друг перед дружкой себя оказали; не будь этого случая, може, вовек этого б не узнали.

   -- Ну, в ком что есть -- рано или поздно выплывет; я это от хороших людей слышал.

   -- Так зачем же это, зачем? -- спросил Влас.

   -- Може, судьба пошутить захотела. Ну-тка, скажи, что это за молодцы на свете живут, пусть-ка они хорошенько себя обозначут.

   -- Все это от самих себя... -- вздохнув, сказала Иринья. -- Судьба тут ни при чем.

   -- Может быть, и от себя, -- согласился староста, встал с места и, вертя в руках шапку, готовясь ее надевать, добавил: -- Так, значит, вы не поедете на суд?

   -- Нет, не поедем.

   -- Да, я еще забыл вам сказать, -- спохватился староста, -- ваша работница-то паспорт брала, к мужу едет.

   Влас насторожился.

   -- Зачем же? -- спросил он.

   -- Пишет, говорит, что он ей там место нашел; все равно, говорит, в людях-то жить, так по крайности около мужа... Веселая такая!

   -- Ну и скатертью дорога, -- сказала, точно обрадованная этим, Иринья.

   -- Дай бог час, -- добавил Влас и вздохнул.

   -- Так прощайте пока, -- добавил староста, -- живите-ка по-старому, а что было, то забудьте.

   -- Хорошо, кабы забылось! -- снова вздохнувши, сказал Влас, встал от стола и перешел к приступке.

   Староста еще раз пожелал им всего хорошего и вышел из избы. Иринья опять пустила в ход свою самопрядку, а Влас перешел к конику, взял с полатей подушку и лег на нее на лавке.

   -- Тятя, что ж ты мне еще покажешь? -- спросил Мишка.

   -- Погоди, брат, успеешь, выучишься, все узнаешь, что нужно и что не нужно, не спеши!..