-- С кого начинать? -- спросил солдат, когда водку подали.

   -- А вот с нее, -- нежно глядя на Сидору, сказал Влас, -- как, значит, она, так и мы.

   -- Ну, смотри! -- сказала Сидора и выпила весь стакан.

   Когда выпили эту бутылку, другую спросил Влас. Опорожнили и эту, Влас спросил третью. Пили все поровну, и все захмелели. Все говорили, стараясь что-то сообщить друг другу, но понимать сообщаемое никто не был способен, поэтому все слова шли в воздух. Солдат то и дело повторял:

   -- Это я в полку солдат, а тут я енерал-фидьмаршал, -- и, хватая пробегавшего полового, он останавливал его и велел вытягиваться перед собой во фронт.

   -- Кавалер, кавалер, одно слово! -- лепетал заплетающимся языком Влас. -- Ты кавалер, а жена твоя кавалерша. Тоись такая она работница, одно слово -- золото, а не человек! Так, что ли, Сидора?

   -- Ничего я не знаю, -- говорила Сидора, вздыхая и раскрасневшись, с умилением глядя на своего Ивана.

   -- Что ты на него глядишь? Ты на меня гляди! -- беря ее за руку, кричал Влас. -- Я тебя хвалю и всегда хвалить буду.

   -- А ты говори: рада стараться!.. Дура, -- поучал жену Иван.

   -- Она и старается: если бы она была моя хозяйка, а не работница, я бы в три раза лучше жил... Вот ей-богу!..

   -- Так ты прибавь ей... прибавь ей на платье, коль доволен!

   -- Прибавить, отчего ж? Сколько хочешь; мне все равно, хоть пять, хоть десять рублей. Вот они, деньги-то!..

   Влас вынул кошелек и достал из него две монеты.

   -- Вот оно, золото-то! Хошь, подарю?.. А?.. Хошь?..

   Сидора молчала. Прислонившись к мужу, она забыла все на свете.

   -- Хошь, озолочу, спрашиваю? -- бормотал Влас и опустил золотые на дно винного стакана; налил его водкой и поставил перед Сидорой.

   -- Пей и пользуйся, слышь!

   Сидора отрицательно замотала головой.

   -- Пей, дура! -- сказал ей Иван. -- Хошь, я помогу. -- Он взял стакан, отпил из него половину и поставил остатки перед женой.

   -- Остатки-то сладки, попробуй!

   Сидора выпила водку, опрокинула стакан, взяла в руку золотые и проговорила:

   -- Куда ж мне их?

   -- Давай я спрячу, -- сказал Иван, -- а там отдам.

   Он достал из кармана кошелек, положил туда деньги и проговорил, обращаясь к жене:

   -- Ну, теперь благодари!

   -- Покорничи благодарим, -- проговорила Сидора и протянула Власу руку.

   -- Не так, в губы, дура! -- поучал муж жену.

   Сидора поцеловала Власа в губы. Влас, оторвавшись от Сидоры, изо всей силы застучал чайником и необыкновенным голосом крикнул:

   -- Эй, еще водки, закуски подавай!..

XVII

   Александра на два праздника отпросилась домой, и Иринья была одна с ребятами. День прошел; наступил вечер. Власа из города все не было. Иринья то и дело выходила из избы, поглядывала, не едет ли муж. Влас не ехал. Все соседи уж приехали; Иринья пошла спрашивать про него у одного мужика.

   -- Не видал ли ты моего там в городе-то? -- спросила Иринья.

   -- Видал.

   -- Продал он семя-то?

   -- Давно продал.

   -- Что же он там шьется-то?

   -- В канпанию попал, ну и загулял. Ты бы поглядела, какая канпания-то: работница ваша прежняя, муж ее -- кутят разлюли-малина; весь стол бутылками уставлен, колбаса на закуску, сухари.

   -- Что же он, пьяный?

   -- Лыка не вяжет.

   Иринья почувствовала, как около глаз закололо и в них пошли круги.

   -- Пес он страмной!.. -- пролепетала она и, заливаясь слезами, пошла ко двору.

   Дома она обхватила в охапку ребятишек и стала выть в голос. Она плакала с причитаньями, и из этих причитаний можно было разобрать, на что она жаловалась перед судьбой. Она вспомнила прежнее безмятежное время и сожалела о нем. Она думала, что оно никогда теперь не воротится, а прошло оно бесследно и безвозвратно. Нашел на нее Касьян-высокос, поглядел на их дом и унес счастие и покой, словно вихорь злой. Погиб ее муж, добрый и ласковый, радетель для жены и детей; пропал их поилец-кормилец на вечный век. Придется ей теперь горе мыкать да кукушкой куковать.

   Ребятишки тоже плакали. Дунька ревела во весь голос, а Мишутка пробовал уговаривать мать. Иринья охрипла от плача; голос ее пересел; глаза опухли, -- тогда только перестала она.

   Был уж вечер. Иринья приготовила на ночь воды, принесла дров и опять пошла поглядеть на выгон мужа. Она долго стояла за околицей, прислушиваясь, и понемногу ее слух стал различать, что где-то гремела телега. Давно уж смерклось; разглядеть, где едут, было нельзя. Иринья решила ждать. Если едет не Влас, то она и у этого спросит про него. Подвода приближалась. Лошадь бежала полной рысью и уж была недалеко от села. Вот понемногу вырисовалась дуга, потом голова лошади; лошадь была их. Сердце у Ириньи забилось; она перегородила лошади дорогу, остановила ее и заглянула в телегу.

   В телеге на мешках лежал Влас, свернувшись в комок. Он крепко спал, и от него несло перегорелой водкой. Иринья взяла вожжи, села на грядку и тронула коня.

   Подъехавши ко двору, Иринья соскочила с телеги и стала выпрягать лошадь. Потом она растолкала Власа и стала стаскивать его с телеги.

   -- Сидора, Сидора... -- бормотал Влас.

   -- Сидора! Арапником хорошим тебе Сидору-то задать, вот ты будешь знать, -- ах ты, беспутная твоя голова!

   Она дернула его. Влас торчком ткнулся в землю, тотчас же поднялся на четвереньки и хотел было встать на ноги. Иринья подхватила его под руки и потащила домой.

   В избе Влас тотчас же растянулся на полу, повернулся навзничь и громко захрапел, задрав нос кверху. Ребятишки в темноте забрались в угол и со страхом прислушивались к храпу: они никогда не видали отца в таком состоянии.

   -- Миска! Тятя помилает?.. -- спрашивала Мишутку Дунька.

   -- Не -- пьяный! -- отвечал Мишутка.

   -- Отчего?..

   -- От вина, знамо, натрескался!

   -- Тятя холосый, засем лугаешься?

   -- Ну, поди, поцелуй его.

   -- Я боюсь.

   -- А говоришь -- хороший.

   Иринья между тем выбрала все в телеге, и там, кроме пустых мешков да веретья, ничего не было. Они сговаривались, чтобы Власу купить ребятишкам материи на крышу шубы Мишке, чулки Дуньке и еще кое-что, но, видимо, Влас ничего не купил. "Загулял и забыл", -- подумала Иринья и пошла в избу.

   В избе Иринья зажгла огонь и стала раздевать Власа. Влас ругался и отмахивался, но Иринья все-таки стянула с него поддевку и разыскала кошелек: ей хотелось узнать, сколько он прожил денег. Но в кошельке денег было мало. Иринья не поверила глазам: денег у него должно быть много, неужели он все прогулял? Она выворотила кошелек, обыскала все карманы, но ничего не нашла. Она опять опустилась на лавку и долго сидела молчком. Ей в эту ночь не было и сна: она чувствовала, что прежнее счастие разбито окончательно, жизнь вступает в другое русло, и как она потечет по этому руслу -- бог весть.

   Утром она встала как разбитая и даже не знала, что ей теперь делать.

XVIII

   Влас проснулся позже ее. Он прошел на лавку и долго сидел на ней как ошалелый; потом он протер глаза и стал шарить у себя в кармане. Не найдя ничего в одном, он отыскал поддевку и полез в нее, но и там ничего не было. Охрипшим голосом он спросил у Ириньи:

   -- Где кошелек?

   -- На что тебе? -- с невыразимою ненавистью глядя на мужа, спросила Иринья.

   -- Где кошелек? -- не отвечая на вопрос жены и возвышая голос, спросил Влас.

   -- Да на что тебе кошелек-то, в нем ничего нет!

   -- Врешь!

   -- Что мне врать-то, на, погляди!.. -- И она, взявши кошелек с полки, кинула его мужу.

   -- Врешь! Ты обобрала деньги!

   Иринья вышла из себя и закричала:

   -- Ах ты, забулдыга этакий! Прогулял все с своей сударушкой да на меня сваливает... Ах ты, непутевый!..