Работа моя в отделе Дальнего Востока скоро наладилась. Мне пришлось на первых порах написать целый ряд довольно обширных записок по различным вопросам, касающимся Дальнего Востока. Получаемые мной задания становились все интереснее.
Из опасения, как бы не забежать слишком далеко при описании первых месяцев пребывания в Советской России, венчающих мою поездку из Мадрида в Москву, постараюсь лишь кратко рассказать о моих первых московских впечатлениях и по возможности не захватывать последующие годы моего пребывания в Москве. Наш наркомат изучал вопросы намного глубже и шире, чем бывшее Министерство иностранных дел, и, сознаюсь, мне пришлось уже в зрелые годы многому учиться или укреплять свои познания, чтобы не отставать в новой дипломатической работе; пять лет работы в Наркоминделе меня больше удовлетворили, чем все 25 лет службы в царском ведомстве иностранных дел.
1922 год (я был в Москве с августа) заканчивался успешно. Рапалльский договор был признан за границей повсеместно, несмотря на отдельные протесты союзников; на Дальнем Востоке после Вашингтонской конференции приближался момент возвращения в состав Советской России Приморской области вместе с Владивостоком.
Когда будет писаться история первой четверти XX века, то будут отмечены все неисчислимые промахи военной дипломатии и недостойное место, которое было отведено профессиональным дипломатам не только в течение войны, но и спустя несколько лет после ее формального завершения. Мне пришлось провести эти годы за границей, и я на собственном опыте убедился, как было трудно выбраться из тех сетей, которые приготовило союзное главное командование после возникновения Советской России нам, русским дипломатам. Несмотря на мирные заявления II съезда Советов, уже на следующий день после Октябрьской революции бывший русский дипломатический корпус за границей оказался на службе, враждебной их стране, продолжая вводить в заблуждение как массы русских за границей, так и друг друга.
Еще хуже, если только это возможно, обстояло дело в самой России в течение последнего года войны. Послы и посланники Антанты рассматривали Россию как некий враждебный им тыл и в помощь военной интервенции вели диверсионную войну в Петрограде, Москве, Вологде, Архангельске, Мурманске. Иностранные представительства прибегали к методам, отнюдь не свойственным дипломатам в обычное время. В ход были пущены все средства, включая подкупы, шпионаж, организацию восстаний и т.д. и т.п.
Не удивительно, что за несколько месяцев эти дипломаты успели совершенно скомпрометировать себя. Лишь арест одного из посланников заставил дипломатический корпус несколько призадуматься и вспомнить, что его обязанностью и целью пребывания в России являются поддержание сношений с местным правительством, а не организация интриг и заговоров против него. На четвертый год мировой войны в сущности ничего не оставалось от нормальной дипломатической деятельности. Мне исключительно посчастливилось, что, несмотря на все затруднения, я вернулся на Родину, в Москву, и стал работать в иностранном ведомстве Советского Союза. В XX веке новый порядок международных сношений сложился не на Западе, а на Востоке Европы - в Москве. Конечно, когда я приехал в Россию, мне многое еще не было ясно. Но успехи советской внешней политики были вполне очевидны.
3 января 1923 г. я поместил в берлинской газете "Накануне" статью "Россия выправляет фронт", в которой писал следующее: "1922 год, наверное, назовется в истории России годом конференций. Генуя, Гаага, Лозанна, Москва. Сколько пути пройдено! Оглядываясь назад, молодая Российская республика может убедиться, как далеко она ушла вперед. Сначала бешеными скачками великой революции, а затем спокойным, но невероятно быстрым ходом государственного строительства на новых началах, на твердом основании мировой державы, быть может, в недалеком будущем и самой могущественной, если не количеством штыков, то прежде всего идеями, обновляющими человечество. Радиоактивность ее уже пронизывает мир. К новой Москве тянутся, а также от нее исходят тысячи нитей, достигающих и Японии, и Южной Америки, и Австралии. Заседает ли Коминтерн, собирается ли Профинтерн, Россия трепещет, как чувствительная пластинка, вбирающая и испускающая радиолучи. Можно смело сказать, что ничто человеческое нам не чуждо и что мы в свою очередь очень близки ко всему человеческому. "Чудо преображения" свершилось на наших глазах в одно мгновение. Что значат пять лет в исторической перспективе? В 1917 г. Россия - наемница Антанты. В 1918 г. она уже опутана цепями германского империализма. В 1919 и 1920 гг. она вынуждена бешено отбиваться от напора бывших союзников и повелителей. В 1921 г. она еще защищается от поднятых на чужие деньги восстаний. В 1922 г. Россия справляется со стихийным бедствием - голодом. Она победила и, не теряя времени на размышление, с той же энергией приступает к внутреннему государственному строительству.
И в то же время в международном отношении Россия выявляет свое лицо, расправляя свои усталые от нечеловеческого напряжения члены.
Оглядываясь вокруг себя, она только теперь замечает размеры пройденного пути. Ей не диктуется чужая воля. Все козни наших врагов рассеялись как дым, и одного появления России достаточно, чтобы повлиять на европейскую обстановку.
В Генуе была прорвана моральная и экономическая блокада. В Гааге мы стряхнули с себя попытки финансового порабощения России. В Лозанне мы очищаем от чужого хозяйничанья Черное море. В Москве мы притупляем своим миролюбием направленное на нас острие чрезмерных вооружений наших ближайших соседей. Наша политика - политика мирного сотрудничества со всеми народами. И с нами солидарны все, пострадавшие от Версальского и других "мирных" договоров. Победа наша бескровна, нам не приходится добиваться ее с оружием в руках. Победоносного шествия идей не остановить ни проволочными заграждениями, ни сверхдредноутами, и едва ли возвращения отторгнутых от нас Бессарабии и Северного Сахалина нам придется дожидаться 50 лет и причинить при их возвращении столько бедствий всему человечеству, как это пришлось сделать Франции из-за Эльзас-Лотарингии.
Россия выправляет свой международный фронт, создавая для себя возможность приступить к мирной творческой работе. Созидательная работа началась на всем бесконечном пространстве РСФСР от "потрясенного Кремля до стен неподвижного Китая". Распространяется она и много дальше, ибо стен, раньше разделявших пробужденные ныне Россией народы, нет. Мы идем рука об руку со всем человечеством, и оно идет с нами к новому, лучезарному будущему. Вехами этого шествия в 1922 г. служат Генуя, Гаага, Лозанна и Москва".
Эта статья появилась со следующим примечанием: "Помещая в настоящем номере "Накануне" статью Ю. Соловьева, мы надеемся, что она доставит удовольствие авторам самых достоверных известий в эмигрантской печати, которая давно и настойчиво поведала миру, что Ю. Соловьев арестован в Москве, подвергся строгому заключению, предается суду и т.д. Для успокоения их сообщаем, что Ю. Соловьев не только написал настоящую статью, но и вообще никаким арестам не подвергался".
В течение 10 лет моего советского гражданства и пребывания в Москве я написал в газетах и журналах много статей по вопросам международной политики, но мне кажется небезынтересным поместить приведенную выше статью как выражение моих мыслей в конце 1922 г., после того как я закончил свое путешествие "из Мадрида в Москву", из одного мира - в другой.
Заключение
Худо ли это, хорошо ли, но моя жизнь прошла за границей. По роду моей деятельности Россия всегда стояла у меня перед глазами. Во внутренней жизни страны я деятельного участия не принимал и ни в каких партиях не состоял. Будучи дипломатом, я участвовал лишь во внешней политике как профессионал.
Не знаю, является ли десятилетний срок, прошедший с момента завершения моей активной дипломатической службы, достаточным, чтобы дать нужную перспективу тому, свидетелем чего я был. Во всяком случае события последнего десятилетия шли столь быстрыми темпами, что, пожалуй, этот срок молено счесть за столетие.
