Это -- единственный секрет, который я сумел от него скрыть навсегда.

   106

ГЛАВА XIII

"Анна Каренина"

   Я чуть помню тот ужасный случай самоубийства нашей соседки, которым отец потом воспользовался при описании смерти Анны Карениной.

   Это было в январе 1872 года.

   У нашего соседа Бибикова (отца слабоумного Николеньки, который приезжал к нам на елки) была экономка Анна Степановна Зыкова^*.

   Из ревности к гувернантке она, на станции Ясенки, бросилась под поезд и была задавлена насмерть, Я помню, как кто-то приезжал к нам в Ясную и рассказывал об этом папа и как он сейчас же поехал к Бибикову и в Ясенки и там присутствовал на судебно-медицинском вскрытии.

   Мне кажется, что я даже немножко помню лицо Анны Степановны, круглое, доброе и простоватое.

   Я любил ее за ее добродушную ласку и очень жалел, когда узнал об ее смерти. Мне было непонятно, как мог Александр Николаевич променять такую хорошую женщину на какую-то другую.

   Я помню, как отец в 1871 и 1872 годах писал свою "Азбуку" и "Книги для чтения", но совсем не помню того, как он начал "Анну Каренину". Вероятно, я об этом тогда и не знал.

   Какое дело семилетнему мальчику до того, что пишет его отец?

   Только позднее, когда это слово стало слышаться чаще и когда начались чуть не ежедневные посылки и получки корректур, я понял, что "Анна Каренина" есть название романа, над которым работают одинаково и папа и мама.

   Работа мама казалась мне даже больше папашиной, потому что она занималась на наших глазах и работала гораздо дольше его.

   Она сидела в гостиной, около залы, у своего маленького письменного стола, и все свободное время она писала.

   Нагнувшись над бумагой и всматриваясь своими близорукими глазами в каракули отца, она просиживала

   107

   так целые вечера и часто ложилась спать поздней ночью, после всех.

   Иногда, когда что-нибудь бывало написано совершенно неразборчиво, она шла к папа и спрашивала его.

   Но это бывало очень редко, потому что мама не любила его беспокоить.

   В таких случаях папа брал рукопись, немножко недовольным голосом говорил: "Что же тут непонятного?" -- начинал читать, но на трудном месте запинался и сам иногда с большим трудом разбирал или, скорее, уже догадывался о том, что было им написано.

   У него был плохой почерк и ужасная манера вписывать целые фразы между строк, в уголках листа, а иногда даже и поперек.

   Часто мама натыкалась на грубые грамматические ошибки, указывала их отцу и поправляла.

   Когда началось печатание "Анны Карениной" в "Русском вестнике", корректуры в длинных гранках присылались отцу почтой, и он их пересматривал и исправлял.

   Сначала на полях появляются корректорские значки, пропущенные буквы, знаки препинания, потом меняются отдельные слова, потом целые фразы, начинаются перечеркивания, добавления,-- и в конце концов корректура доводится до того, что она делается вся пестрая, местами черная и ее уже в таком виде посылать нельзя, потому что никто, кроме мама, во всей этой путанице условных знаков, переносов и перечеркиваний разобраться не может.

   Всю ночь мама сидит и переписывает все начисто.

   Утром у нее на столе лежат аккуратно сложенные, исписанные мелким, четким почерком листы и приготовлено все к тому, чтобы, когда "Левочка встанет", послать корректуры на почту.

   Утром папа берет их опять к себе, чтобы пересмотреть "в последний раз" -- и к вечеру опять то же самое: все переделано по-новому, все перемарано.

   -- Соня, душенька, прости меня, опять испортил всю твою работу, больше никогда не буду, -- говорил он, с виноватым видом показывая ей запачканные места, -- завтра непременно пошлем, -- и часто бывало, что это "завтра" повторялось неделями и месяцами.

   108

   -- Мне только одно местечко посмотреть, -- утешал сам себя папа, потом увлекался и переделывал опять все сызнова.

   Бывали даже случаи, что, послав корректуру почтой, отец на другой день вспоминал какие-нибудь отдельные слова и исправлял их по телеграфу.

   Несколько раз из-за этих переделок печатание романа в "Русском вестнике" прерывалось, и иногда он не выходил по нескольку месяцев².

   Когда отец работал уже над восьмой частью "Анны Карениной", в России шла турецкая война³.

   Предвестником ее была необычайно красивая комета 1876 года и целый ряд необычайно красивых северных сияний, которыми мы любовались целую зиму.

   В этом огненном ночном блеске и в сиянии яркой хвостатой звезды было что-то стихийное и зловещее.

   Во время войны папа и все наши домашние, даже мы, дети, очень ею интересовались.

   Когда приходили из Тулы газеты, кто-нибудь из старших читал их вслух и весь дом собирался слушать.

   Всех генералов мы знали не только по имени и отчеству, но и в лицо, так как портреты их были и в календарях, на лубочных картинах и даже на шоколадных конфектах.

   Дьяковы подарили нам к елке целый полк игрушечных солдат, турок и русских, и мы целые дни играли ими в войну.

   Наконец мы узнали, что в Тулу пригнали целую партию пленных турок, и вместе с папа мы поехали их смотреть.

   Я помню, как мы вошли в какой-то большой двор, огороженный каменной стеной, и увидали сразу несколько крупных, красивых людей в красных фесках и широких синих шароварах.

   Папа смело подошел к ним и начал разговаривать.

   Некоторые умели говорить по-русски и стали просить папирос. Папа дал им папирос и денег.

   Потом он стал их спрашивать, как им живется, подружился с ними и заставил двух больших бороться на поясах. Потом турок боролся с русским солдатом

   -- Какие красивые, милые и кроткие люди, -- говорил папа, уходя от них. а мне казалось странным, что он так хорошо отнесся к тем самым страшным туркам,

   109

   которых надо бояться и битв, потому что они режут болгар и бьют наших.

   В последней части "Анны Карениной" отец, описывая конец карьеры Вронского, отнесся неодобрительно к добровольческому движению и славянским комитетам, и из-за этого у него вышло недоразумение с Катковым.

   Я помню, как папа сердился, когда Катков отказался поместить эти главы целиком, просил его или часть выкинуть, или смягчить и в конце концов возвратил рукопись и поместил в своем журнале небольшую заметку, в которой говорилось, что со смертью героини роман, собственно говоря, кончен, но что далее следует эпилог листа в два, в котором, по плану автора, рассказывается то-то и то-то, и что, быть может, автор "разовьет эти главы к особому изданию своего романа"⁴.

   Благодаря этому случаю отец поссорился с Катковым и после этого уже больше с ним не сходился.

   Между прочим, по поводу Каткова мне припоминается одно очень характерное определение отца: он говорил, что большей частью люди, владеющие литературной формой, совершенно не умеют говорить, и наоборот--люди красноречивые совсем не могут писать.

   Как пример первых он приводил Каткова, который, по его словам, в разговоре мямлил, запинался и двух слов связать не умел, а ко вторым он причислял многих известных ораторов, и в том числе Ф. Н. Плевако.

   Заканчивая эту главу, мне хочется сказать несколько слов о том, как отец сам относился к "Анне Карениной".

   В 1877 году он пишет в письме к Н. Н. Страхову: "Успех последнего отрывка "Анны Карениной" тоже, признаюсь, порадовал меня. Я никак этого не ждал и, право, удивляюсь и тому, что такое обыкновенное и ничтожное нравится"⁵.