-- Рыжий-красный -- человек опасный! -- говорили ему и дергали сзади за волосы.

   Рудиш отбивался от нас, бранился -- но ничего не помогало: нас было много, а он один!

   Даже во время уроков ему не давали покоя. Когда писали какую-нибудь письменную работу, то Рудиш с дальней скамейки получал записочку. Он с любопытством раскрывал ее и читал:

   "Рыжий красного спросил:

   Чем ты бороду красил?"

   Рудиш подписывал внизу "осел" и отсылал записочку обратно. Но она скоро возвращалась к нему опять. Слово "осел" было перечеркнуто и написано дальше:

   "Я не краской, не замазкой:,

   Я на солнышке лежал,

   Кверху бороду держал!"

   Внизу было нарисовано, как пожарные заливают огненные языки на голове Рудиша.

   Тогда Рудиш комкал записочку и швырял ее на задние скамьи. На беду это замечает учитель и, не глядя на Рудиша, говорит:

   -- Рудиш! В углу будешь!

III.

   Прошло некоторое время, но Рудишu все не было покоя. Его постоянно дразнили, обзывали "жидом", делали из полы мундира свиное ухо и показывали ему. И он должен был терпеть все! Он был один!

   Однажды, во время перемены, Рудиш стоял у дверей класса. Ах, какой он был смешной! Голова красная, сам такой худенький, жалкий, штанишки коротенькие, мундир длинный!

   Я подошел к нему и мигом повалил на пол. Придавив его коленкой к полу, я требовал, чтобы он перекрестился.

   -- Крестись, a то задушу! -- говорил я ему.

   -- Убирайся! Слышишь? Пошел! -- кричал он на меня и стал выбиваться.

   Но я его придержал. Я был гораздо сильнее его.

   -- Оставь! Не лезь ко мне!

   Рудиш разозлился, стал кричат и вырываться. Сколько я ни силился его удержать, но не мог. Он вырвался и в ярости схватил меня за волосы и стал бить ногами и руками.

   Вдруг -- инспектор!..

   Наш инспектор был человек страшной толщины и имел такой сильный голос, что мы все трепетали, когда он кричал. Мы очень боялись его.

   Он внезапно очутился возле нашего класса и смотрел чрез свои страшные, темные очки, как Рудиш бил меня и дергал за волосы.

   Страшный гром загремел...

   -- Это что такое? Рудиш?

   Рудиш бросил меня и растрепанный остановился перед Иваном Васильевичем (так звали инспектора). Мы все стихли...

   -- В карцер! Позвать сторожа Тита! -- закричал Иван Васильевич.

   -- Иван Васильевич! Голубчик! -- завизжал Рудиш и, рыдая, бросился к инспектору.

   -- Никаких извинений! Пошел в карцер!

   -- Иван Васильевич! Душечка! Простите меня! Вед как они ко мне лезут! Иван Васильевич, простите, я не буду! умолял Рудиш, но слезы душили его, он не мог говорить...

   -- В карцер! В карцер! -- настойчиво повторял Иван Васильевич.

   Рудиш никогда до сих пор не сидел. в карцере и никогда, вероятно, не ожидал туда попасть. Ои пришел в отчаяние.

   -- Иван Васильевич! Миленький! Простите меня! -- жалобно умолял он инспектора и крепко обнял его за толстую ногу.

   -- Нет! Нет! Никакой пощады! В карцер! Тит, возьми его!

   Рудиш стал визжат от страха. Тит оторвал его от ноги инспектора и потащил в карцер. Но Рудиш упирался и все молил Ивана Васильевича простить его. Тит взял его на руки и унес. Его не стало слышно.

   -- Усаживаться! -- крикнул на нас Иван Васильевич и грузными шагами пошел в канцелярию.

   Я до сих пор слышу этот умоляющий крик несчастного Рудиша! Ну, как можно было не простить его тогда?!

IV.

   Впрочем, может быть, так было лучше...

   После этого крика мне стало жаль Рудиша. Я вдруг увидел, что несчастного мальчика обижали все... Никто за него никогда не заступится, и теперь из-за меня его наказали! Да как наказали! ,

   Совесть заговорила у меня. Мне захотелось попросить извинения у Рудиша или сделать ему что-нибудь доброе.

   Во время большой перемены я побежал в раздевальную залу, где был карцер. В углу залы была построена темная деревянная будочка. Только в дверях было сделано небольшое отверстие вместо окна. Это и был карцер. Когда я пришел в раздевальню, то там было уже много учеников из разных классов. Все они толпились около карцера н чему-то смеялись. Оказалось, что Рудиш никому не позволял подойти к окну. Он стащил с себя сапог, и всякого, кто заглядывал к нему в оконце, бил сапогом. Это всех очень смешило. В карцер стали бросать бумажки, корки, остатки колбасы.

   Нельзя мне было подойти к окну. А мне непременно хотелось повидаться сегодня же с Рудишем. Когда начался следующий урок, я придумал попросится выйти. Учитель меня отпустил, и я побежал в раздевальную, достал свой завтрак и на цыпочках подошел к карцеру.

   Теперь здесь не было никого. Все было тихо. я осторожно заглянул в окно карцера и увидел Рудиша. Он лежал на животе на полу, склонив голову на руки, и тихо плакал. В одной руке он все еще держал свой сапог.

   -- Рудиш! -- позвал я его потихоньку.

   Он вдруг вскочил и размахнулся на меня сапогом. Еели бы я не отскочил, он бы ударил меия в лицо. Ух, как сверкали его глаза, как он меня ненавидел!

   -- Рудиш, голубчик, не сердись на меня! Ну, извини меня! Ведь, ты меня тоже побил!

   -- Ну, давай помиримся! Вот тебе мой завтрак! -- говорил я ему.

   Вдруг Рудиш бросил сапог и заплакал.

   -- Убирайтесь вы все от меня! Вы все злые, я отсюда уйду! Я не могу больше!

   И он опять улегся на пол в карцере.

   -- Перестань, Рудиш! Слышишь? Ну, давай подружимся! Я теперь за тебя буду заступаться! -Слышишь? На завтрак!

   Я опустил в оконце Рудишу свой кусок хлеба с сыром и убежал в класс.

   С этих пор мы с Рудишем подружились, и ему стало жить легче между нами. Все помнили, как он ужасно плакал перед Иван Васильевичем, и перестали безжалостно издеваться над ним. Его жалели, хотя об этом никто не говорил. Одного ему не могли простить, -- это того, что он был рыжий! Так он навсегда и остался под названием "ры- жий!"

V.

   На масленицу в нашей гимназии устраивали литературно-музыкальное утро. К этому дню готовились заранее. Выбирали учеников, которые могут хорошо читать стихи, или играть на каком-нибудь инструменте. Гимназический хор разучивал новые песни. Нам всегда было очень весело в ожидании этого праздника. Всех .нас заставляли читать стихи, и это бывало очень смешно! Некоторые читали так дурно, что и мы все, и сам учитель, не могли не хохотать. Удаляли одного, заставляли читать другого, и всем было очень весело.

   Во время большой перемены входил в класс наш надзиратель и заявлял:

   -- Певчие, идите наверх!

   И все участвовавшие в хоре стремглав бежали наверх, в гимназическую залу. Там uже собирались на репетицию, являлся наш регент со скрипкой, один из старших гимназистов садился к роялю, чтобы аккомпанировать. В ожидании начала урока мы бегали по залу и скользили по гладкому паркету. Но вот регент хлопает в ладоши и кричит:

   -- Начнем, господа!

   Мы становимся вокруг рояля, разбираем ноты, и урок начинается.

   За несколько дней до концерта были отпечатаны афиши. Тогда мы неожиданно узнали, что наш товарищ, Рудиш, будет играть на скрипке.

   -- Рыжий? Ты будешь играть на скрипке?.. Рыжик, разве ты умеешь играть на скрипке? -- приставали к Рудишу со всех сторон.

   Оказалось, что Рудиш с малых лет учится музыке и играет на скрипке очень хорошо.

   Нас всех это удивило, и мы с любопытством смотрели на него.

   Накануне концерта нам велели остричься и надеть новые мундиры. Когда мы явились в гимназию, нас осмотрели и приказали застегнуться на все пуговицы, потому что на концерте будет попечитель. В залу никого из нас не пустили: там собиралась публика. Директор и инспектор, оба в парадных мундирах с золотыми воротниками, озабоченно входили иногда в залу, но сейчас же выходили обратно и просили нас не шуметь. Все как будто чего-то боялись сегодня. Мы тоже были взволнованы и держали себя очень тихо. Только когда надзиратель стал раздавать певчим пастилки "девичьей кожи" для очищения голоса, мы его окружили и стали теребить, чтобы он дал нам побольше. Эта пастилка была очень сладкая.