— Вы будете жить в этой комнате, — сказал Руггедо. — Если хотите разделить ее с Чэндлер, то бишь Сник, пожалуйста. Можете даже жить тут все трое.

Сник отрицательно покачала головой, а Кэбтэб сказал:

— Я был бы очень рад жить с Гражданином Бивольфом, но, боюсь, он предпочитает одиночество.

— А что скажете вы, гражданин Бивольф, известный под именем Дункана? У вас столько имен, что не мудрено в них запутаться, — поинтересовался Руггедо.

— Полное уединение, — ответил Дункан. — В часы работы наверняка вокруг будет полно народу. Ведь мы здесь будем искать эти способы?

— Вот и хорошо. У вас, Чэндлер, будет собственная комната, хотя, конечно, менее просторная, чем у Дункана. Это и вас касается, Кэбтэб.

— Раз вы знаете мое настоящее имя, — сказала Сник, — почему бы не забыть о Чэндлер?

— Ваш начальник придет к десяти часам, — сообщил Руггедо. — В это время здесь будут и Сник с Кэбтэбом. Я стану наведываться не очень часто, у меня есть и другие дела. Но советую вам работать по-настоящему. Мне будут регулярно представлять отчеты.

Он повернулся, и двое охранников двинулись вслед за ним. Остальные знаками показали Сник и Кэбтэбу пройти вперед, а сами встали за их спинами.

— До встречи, Дунк, — бросил падре. — Я буду молиться за тебя, за Сник и за себя. Да и за всех остальных тоже, — он показал рукой в сторону двери, — включая и Гражданина Руггедо. Пусть Единый Бог ведет их, если считает, что это благое дело.

Едва дверь закрылась, Дункан подошел к ней и надавил плечом. Как он и ожидал, она не поддалась — просто нужно было проверить. Следующий час он целиком посвятил интенсивным занятиям аэробикой: тело его напряженно механически трудилось в настоящем, а разум без устали работал на будущее. Мысли перепрыгивали со сценариев побега на бесконечные вопросы самому себе — как обучать людей приемам лжи в тумане истины? К тому моменту, когда дверь снова отворилась, Дункан так и не смог придумать ничего обнадеживающего. К тому же ему так и не удалось собрать воедино свои воспоминания, чтобы определить, где он видел раньше этого «Руггедо».

Вошли Сник и Кэбтэб. Выглядели они теперь значительно свежее. Дункан ожидал увидеть охранников и начальника, о котором упоминал Руггедо. Однако, к его удивлению, вооруженных людей среди вошедших не оказалось. Человек, сопровождавший друзей Дункана, оказался не кем иным, как профессором Каребарой. Закрыв за собой дверь, он сказал:

— Доброе утро. Гражданин Дункан.

— Вы и есть мой начальник? — спросил Дункан.

— Да, — ответил Каребара, усаживаясь в кресло. — А теперь…

— Какого черта? — не выдержал Дункан. — Вы же специалист по насекомым. Что вы понимаете в психологии? Я что какой-нибудь жук?

— Не стоит демонстрировать свое остроумие, — отрезал Каребара. — Не забывайте, я еще и офицер-органик. У меня богатый опыт допросов людей, находящихся в бессознательном состоянии. В колледже, прежде чем переключиться на энтомологию, я специализировался в физике. Homo sapiens кажется мне существом безумно иррациональным. А класс насекомых не знает неврозов. Мне редко приходилось ощущать себя эмоционально вовлеченным в их проблемы. К тому же сейчас в нашем распоряжении нет другого специалиста. Ну как, я ответил на ваши вопросы? Не возражаете, если мы приступим к работе?

— Если бы я только знал, как это сделать, — заметил Дункан. — Я даже не помню, каким образом я стал тем, кто я есть сейчас.

Каребара, сложив руки, потирал ладони, поглаживая друг о друга большие пальцы. Его широко раскрытые зеленые глаза светились уверенностью и энтузиазмом. Затем он вытащил из кармана пиджака цвета бутылочного стекла небольшой голубой баллончик.

— Ложитесь на диван, — произнес он, поднимаясь. — В этом баллончике истина.

— О Господи! — вздохнул Дункан, направляясь к дивану. — Вы думаете это так просто? Вам объяснили, в чем проблема? Ваша, а не моя. С помощью тумана вы не сможете вытащить из меня ни слова правды.

— Меня проинструктировали во всех подробностях, — с некоторым высокомерием заявил профессор. — Не считайте меня любителем. Я внимательно изучил видеозаписи, сделанные после того, как вас доставили сюда. Из них видно, что, по вашему убеждению, вам известно. А сейчас нам предстоит узнать, чего, как вам кажется, вы не знаете. Должен признаться, не думаю, что это будет быстрым делом.

Дункан взглянул на вытянутое, узкое лицо и ненормально большие глаза профессора.

— Желаю успеха, — сказал он. — И все же позволю себе заметить — тут нужен настоящий специалист, археолог разума, а не энтомолог да еще органик, помешанный на букашках.

— Не намерен обращать внимания на ваши выпады, — ответил Каребара. К ненависти я привык.

Зашипел баллончик. Дункан вдохнул слабый фиалковый запах газа — такой же, как его цвет. Последние его ощущения были такими, словно его укусила злобная змея, выбросившая внезапно вперед свой длинный ядовитый зуб-антенну. Когда он очнулся, профессор. Сник и Кэбтэб еще находились в тех же позах. Вид у Каребары был словно у озадаченного муравья. Он скрестил руки на груди, переплетя пальцы словно щупальца.

«Я должен прекратить это, — подумал Дункан. — Надо относиться к нему более дружественно. Все-таки он человек, а не артропод».

— Можете встать, — сказал Каребара. — Выпьем кофе, а потом просмотрим ленту. Я собираюсь показывать вам запись каждого сеанса, так у нас появится возможность корректировать действия друг друга. Это называется обратная связь. Вы знаете себя лучше, чем кто-либо другой, по крайней мере теоретически. Вы будете наблюдать за своим поведением, анализировать его, и тогда, возможно, вам удастся синтезировать некий психический ключ, способный открыть вам самого себя.

— Вы хотите, чтобы я сам следил за тем, как мы продвигаемся? спросил Дункан.

— Сказано грубо, но в общем точно.

Они трижды просмотрели запись — профессор и Дункан — с неподдельным интересом. Кэбтэб, правда, начал зевать уже во время второго прогона, а Сник после третьего показа встала и бесцельно слонялась по комнате.

— Как видите, — заметил Каребара, — я сосредоточил свое внимание на вашей последней личности. Я говорю об Эндрю Бивольфе. Я рассматриваю весь процесс так, словно нам предстоит очистить луковицу. Надеюсь, вы не будете возражать против подобной бытовой метафоры. Сначала Бивольф. Затем Дункан. Потом Ишарашвили и так далее — вплоть до Кэрда, в котором и сосредоточено ваше исходное психическое начало.

— Сожалею, но должен сказать вам, что Бивольфа ни в коей мере нельзя считать самостоятельной личностью. Я всегда вел себя так, словно я Бивольф, но на самом деле никогда не _б_ы_л_ этим человеком.

Каребара выглядел одновременно смущенным и раздраженным.

— Значит, мне следовало отбросишь Бивольфа и схватить за глотку Дункана?

— Суть именно в этом, хотя должен заметить, что выражаетесь вы ужасно грубо. К тому же это не соответствует вашим методам. Ваши нежные хоботки не могут вцепиться в горло — они скорее способны щекотать.

Профессор вскипел.

— Что вы понимаете в проявлениях психики! Если врач полезет в душу пациента, не проявляя должной осторожности, он может все разрушить и уже точно не пробудит какие-то тонкие начала. Тут дело обстоит точно так же, как у одного из видов муравьев-медосборщиков. Там муравей-работник нежно и осторожно постукивает по набитому брюху кормильца. Эти шлепки должны быть приятными, иначе муравей не получит меда.

Сник перестала ходить взад-вперед по комнате. Кэбтэб приподнялся в кресле.

— Что? — переспросил Дункан.

— У некоторых видов муравьев имеются особые экземпляры, которых называют кормильцами. Их накачивают огромными количествами нектара и других сахаросодержащих растворов. Кормильцы хранят эту жидкость у себя в брюхе, которое со временем становится огромным и начинает превосходить размерами самого муравья. Часто оно достигает величины крупной горошины. Кормильцы обычно висят на потолках туннелей, которые проходят в муравейнике, и снабжают своей питательной энергетической жидкостью остальных муравьев-работников. Те получают свою порцию, похлопав кормильца в определенном участке его тела.