Самоха подчинился этому ритму, бездумно налегая на рукоять, и греб до тех пор, пока его не хлопнули по плечу.

Его место занял Панта Лисенок, а Самоха поднялся по узкому трапу наверх и с наслаждением вдохнул свежего воздуха.

Лихота осталась далеко позади, по правому берегу тянулись заросшие изумрудной травой холмы необитаемой Угейской пустоши, скрывавшие под собой руины древнего великого и прекрасного города, а на левом берегу стеной стоял бесконечный лес, над которым кое-где поднимались струйки дыма. Несколько раз попадались рыбацкие лодки, спешившие при виде неизвестных кораблей уйти под прикрытие берега.

У Барсучьего острова, песчаного, вытянутого в длину, за караваном увязались менкитские долбленки, но скоро отстали.

При такой скорости до устья Хемуля оставалось меньше часа ходу. Граничары сидели на палубе кучками, негромко переговариваясь, некоторые закусывали. Странно неразговорчивые матросы сновали мимо них и, вежливо улыбаясь, мягко, но решительно отклоняли приглашения разделить трапезу. Капитан Ако за все время ни разу не встал со своего плетеного кресла, так и сидел, нога на ногу, покачивая съехавшим со ступни тапком. Курчавый юнга с подбитым глазом принес ему снизу бутыль темно-зеленного стекла, и капитан время от времени прикладывался к ней.

Одного из граничар, Долгу Трубача, укачало, и он лежал на корме, свесив к воде позеленевшее лицо, и жалобно стонал, но Клепила, а он, конечно, увязался вслед за всеми, был на большом корабле, и помочь несчастному было некому.

По приказу капитана, юнга принес большую глиняную кружку, до краев наполненную рубиновой жидкостью, и попросил случившихся рядом Жуча и Самоху напоить недужного. Долга пить наотрез отказался, но, взятый в оборот, все-таки выпил. После чего его лицо из зеленоватого приобрело красноватый оттенок, и он уснул мертвым сном. Глядя на него уснул и Жуч.

Пайда Белый сидел в одиночестве и куском точильного камня доводил широкий, покрытый блеклым узором, цветы и листья лилии, клинок своей сабли.

— Скоро будем, — сказал Самоха, садясь рядом.

— Где? — усмехнулся Белый.

— В устье Хемуля, брат.

— Устье Хемуля, конечно, — Пайда Белый приложил клинок плашмя к заросшей светлым пухом щеке и, видимо, удовлетворенный его остротой, отложил в сторону, — но нам предстоит путешествие куда более дальнее. Хурренитские послы едут в Отиль, пятьдесят граничар будут их сопровождать. Отец хочет, чтоб мы поехали с ними.

— Так это хурренитские корабли? — удивился Самоха. — Далеко же их занесло.

Хурренитское королевство лежало у Туманного моря далеко на юге, Самоха не знал ни одного человека, побывавшего там. Он даже с трудом мог себе представить, как корабли хурренитов вышли в Мсту, очевидно они смогли найти проход, соединяющий соленые озера Марракота с Туманным морем. Из озер по соленой реке, названия которой никто не знал, можно было спуститься в озеро Гун, окруженное бездонными болотами, где-то в этих болотах был прорыт, еще древними людьми, судоходный канал, до верхнего течения Мсты, по каналу болотные люди соглашались проводить корабли чужеземцев только за большую плату, тщательно следя, чтоб у всех моряков были завязаны глаза. Если так, то хурренитские корабли прошли долгий и трудный путь.

— Зачем нам ехать в Отиль?

— Ну, отец считает, что нам полезно посмотреть чужие страны.

— Только из-за этого?

— Ты задаешь много вопросов, брат. Откуда мне знать. Думаю, он и сам не знает. Он говорит, что это нам пригодится. В Отиле очень красивые женщины.

Самоха улыбнулся:

— Тогда едем. Но странное посольство, ты не находишь? Чем так рисковать, не проще ли было долететь до Отиля на паучьих шарах. Неужели хурренитский король не смог бы договориться со смертоносцами?

Белый опять принялся за саблю, проверяя теперь насколько легко она выходит из ножен. Сабля была старинная, еще прадеда Синельда Длиннобородого, с крестообразной рукояткой, ножны же были покрыты потускневшей от времени эмалью, таких в Пойме не делали.

— Я думаю хуррениты темнят. Да и отец чего-то недоговаривает. Посмотрим. А пауки… Знаешь, иногда мне кажется, что никаких пауков нет. Вот веретенники передают их приказы, суют везде свой нос. Веретенники есть.

Самоха увидел, что брат сел на любимого конька, о веретенниках и смертоносцах Пайда Белый мог рассуждать бесконечно.

Но смысла в этих разговорах Самоха не видел. Чего восьмилапым делать в Пойме? Раза два-три за год их шары проплывали над Лихотой, вот, пожалуй, и все. Ну, если Общий сбор, это уж обязательно. А в Архоне, пожалуйста — там они по улицам ходят.

Но Белый не унимался:

— Не люблю я их, пауков. Сидит такая сволочь в каменном мешке, и не знаешь, что в ее башку взбредет, хочет — казнит, хочет — милует. Пока не вспоминаешь — ничего, а вспомнишь, как жаром обдаст.

— Ну, смертоносец. Ну, сидит себе. Веретенники лучше?

— Ха! Веретенники! — Белый хлопнул ладонью по рукоятке сабли.

— Да я не о том. Убери пауков и посмотри что через год от Архонии останется.

— Варвары ведь живут как-то без восьмилапых.

— Разве это жизнь? Вон, расспроси как-нибудь Лечко про Вольное Царство, которое саранча съела.

— А не съела бы, так смертоносцы бы его все равно погубили.

— Скорее всего, — нехотя ответил Самоха. Мало кто любил пауков. Но все эти разговоры были уже говорены-переговорены и кончались всегда одним. Куда ни кинь, всюду — клин.

— Подходим, — справа по борту показался, далеко вдающийся в реку мыс, поросший сосновым лесом. За ним было устье Хемуля.

Матрос с мачты закричал, что видит большой дым. Скоро его увидели все, густые клубы черного дыма, поднимались откуда-то из-за мыса и только сильный ветер был причиной того, что на кораблях их не заметили раньше. Шнека стала подворачивать к берегу, разговоры смолкли. Скоро стало видно, что между стволами, в клубах дыма, мечутся какие-то люди. Но вот глазам открылся залив, образованный в месте слияния двух рек, было видно как почти черные струи воды Хемуля смешиваются с мутной, коричневой водой Мсты, свиваясь в водоворотах, качка усилилась. Почти посередине залива, глубоко врезавшись носом в песчаную косу и слегка накренившись, стоял второй корабль хурренитов, в точности такой же как первый. Паруса на нем были убраны. Вокруг него вилась стая лодок, в которых граничары сразу определили менкитские долбленки. С берегом, на котором горел лес, корабль разделяло сотни три шагов. Было ясно, что корабль менкиты еще не захватили, следовало поторапливаться.

Граничары разобрали щиты и надели шлемы. Капитан допил бутылку и выкинув ее за борт, встал с кресла и неторопливо облачился в принесенный юнгой панцырь, приладил стальные поножи, налокотники, и, сунув берет на пазуху, приладил на его место остроконечный шлем с забралом, закрывшим лицо до подбородка.

Шнека шла прямо к сидящему на мели кораблю, под бортом которого колыхалось несколько долбленок с мертвыми варварами, одна плавала к верху дном, но не меньше полусотни кружили вокруг, осыпая корабль градом стрел. Так же как и утром внезапное появление кораблей привело менкитов в полное замешательство, у них оставалась одна дорога — к берегу, но прежде чем они это сообразили, хурренитские корабли врезались в их гущу, сея смерть и разрушение. Встав на одно колено, надежно укрытые бортами, граничары открыли стрельбу. С высоты варвары были как на ладони и ни одна граничарская стрела не пропала даром. А массивные весла хурренитов крушили с одинаковой легкостью подвернувшиеся менкитские черепа и борта менкитских лодок. Скоро вода вокруг побагровела. Ответная стрельба менкитов почти не достигала цели, вскрикнул раненый в плечо матрос да убитый на мачте наблюдатель рухнул на палубу, к этому времени скоротечная схватка уже почти закончилась. Уцелевшие менкиты гребли к берегу и, едва достигнув его, выпрыгивали из лодок и разбегались по лесу.

— Вот жаль, Бубуки тут не было сына Маталаха, — сказал Жуч, убирая лук в чехол из коровьей шкуры.