Звонский спал плохо – снились кошмары. Является он в редакцию, а там за столом шефа восседает марсианин с чулком на физиономии, бластером поигрывает. «Нам, – говорит, – надо, чтобы ты сочинил оду о Марсе, да чтоб не хуже, чем у Державина». – «Увольте, я од в жизни не писал». – «Ай-яй-яй, нехорошо обманывать, ничем другим ты и не занимался». – «Как же я напишу, если о Марсе представления не имею?» – «Это не обязательно, ты – поэт, вообрази, как там все прекрасно». – «Не стану я, делайте со мной что хотите!» – «Мы тебя не тронем, не бойся, мы – гуманисты, – хрипит марсианин ласково и манит его пальцем. – Видишь домик там, напротив?.. – прицелился бластером, мелькнула ослепительная вспышка, и от домика осталась груда пепла. – Видишь водокачку?.. – от нее тоже остался пепел. – А там, кажется, новая аптека…» – «Напишу, – заорал Звонский, – напишу оду не хуже державинской!» – и разбудил себя собственным криком. Однако успел еще увидеть, как марсианин, удовлетворенно хмыкнув, стянул с себя чулок, – лицо было чертовски знакомо, но припомнить, кому оно принадлежит, Звонский не смог.

Полежав с минуту, отдышавшись, он поднялся, прошел в ванную, долго держал голову под струей холодной воды. Потом направился в кухню. На газовой плитке закипал чайник. Стол был накрыт к завтраку. Жена сидела за швейной машинкой.

– Доброе утро, Веста, – сказал он. Вестой ее назвал отец, большой любитель латинской древности.

– Здравствуй, – ответила она сухо. – Хочешь есть?

– Вчера я пришел поздно, не хотел тебя тревожить.

– На окне кастрюля с гречневой кашей. Молоко на столе.

– Я тебе должен кое-что рассказать.

– Надеюсь.

– Ты смотрела вчера телевизор?

– Это так важно? Допустим, смотрела.

– Как тебе марсианин?

– Разве там был марсианин?

– Как же, в конце программы «Время».

– Ах, этот кретин с усиками.

– Почему кретин?

– Ну не кретин. Что, он тебе понравился?

– Не об этом речь.

– О чем же?

– Дело в том, что в нашем городе происходят странные вещи… Я подвергся ночью ограблению.

– Не надо шляться по ночам. И потом, почему ты не скажешь: «Меня ограбили»? У тебя варварский язык. А еще поэт!

– Послушай, сейчас ведь ты не на уроке российской словесности. Не воображай, что владеешь словом лучше меня.

– Тебе, Иван, недостает элементарной культуры, чтобы стать приличным поэтом.

– По-твоему, я графоман?

– Я этого не сказала.

– Нет, ты скажи, я графоман?

– Ты профессиональный поэт районного значения. Так все о тебе здесь говорят, сам ведь знаешь.

– Злая ты баба!

– Какая есть. Не огорчайся, бывают ведь не только поэты, но и пенсионеры – республиканские, союзные.

Звонский рассердился и обиделся, как всегда, когда жена ставила под сомнение его дарование. Хотя и понимал, что выпад этот – от настроения. В действительности она ставит его не ниже Евтушенки и считает верхом несправедливости, что его не зовут в столицу и что он вынужден пописывать стихотворные фельетоны в районной газете да изредка публиковать тоненькие лирические сборники в областном издательстве.

– Тебя даже не трогает, что меня ограбили?

– Что грабить при твоих-то заработках!

Эта реплика окончательно вывела Звонского из себя. Но он не успел решить, что предпочтительней: выложить ей все, чего она заслуживает, либо удалиться, хлопнуть дверью и заставить ее терзаться сознанием своей неправоты. Дверь распахнулась, влетел их двенадцатилетний сын Вова. Ссора была погашена или отложена до подходящего случая.

– В чем дело, Вовик, почему ты ушел с уроков? – забеспокоилась мать.

– Нет уроков! – завопил Вова. – Будет война с марсианами. Я иду добровольцем.

Родители переглянулись, ошеломленные. Веста отбросила шитье, вскочила, положила руку мужу на плечо, инстинктивно ища опоры.

– Я тебе покажу добровольца! – поднял голос Звонский.

– Не покажешь. Не имеешь права, когда страна в опасности.

– Кто тебе сказал о войне?

– Все говорят. Алешка Сарафаненко, Верка Дубилова… Где мой лук со стрелами?

«Дубилов! – вспомнил вдруг Звонский свой кошмарный сон. – Его лицо».

– Ты что же, Вовка, на марсиан с луком собрался? Они тебя бластерами аннигилируют в два счета.

– Как ты можешь! – возмутилась Веста. – Это же твой сын!

– Я и забочусь, чтобы он был вооружен как полагается.

– Шутить в такой момент!

– Это не шутки.

– Па, а с чем надо на марсиан? – спросил Вовка.

– С умом надо, милый, с умом. Война с марсианством – это война с предрассудками. Его можно победить только силой разума.

– Воображаешь, он тебя понимает? – вмешалась Веста.

– Понимаю, – заявил Вовка. – Их надо обмануть, послать к ним Штирлица и узнать все их военные тайны. Да, ма, совсем забыл: велели тебе сказать, чтоб в десять была в школе.

– Родительское собрание? Господи, что бы это значило? Иван, будь наконец серьезным, о какой войне идет речь?

– Я, кажется, догадываюсь. Но подождем до твоего возвращения. Поторопись. А мы с Вовкой пока поразмыслим, какую избрать стратегию.

Веста наспех оделась и помчалась в школу. Звонский стал втолковывать сыну, что появление марсиан проблематично, а марсианство есть абстрактное понятие, которое означает, с одной стороны, то, а с другой – это, а возможно, что и не то, и не это, а нечто совсем иное. Популяризатор он был никудышный, объяснял сбивчиво, сам путался в предмете, и сыну вскоре надоело его слушать. Сказав, что с него хватит, Вовка отправился к себе в комнату, где занялся выбором оружия для предстоящей схватки с марсианским воинством.

Звонский же сел было за письменный стол, но стихи не шли, никак не мог он отвлечься мыслями от Красной планеты и связанных с нею странных событий. «Действительно ли свершилось нашествие марсиан… не нашествие, а пришествие, – поправил он сам себя, – или заборьевские обитатели стали жертвами удивительного стечения обстоятельств, не исключено даже – ловкой мистификации? Если правда, то что сулит нам будущее? Какие вы, марсиане, – дьяволы или ангелы, собратья по разуму или вражье племя, которое объявит беспощадную борьбу за сферы влияния во Вселенной, за жирные куски космоса, пустынцые планеты с кладовыми нефти, металлических руд, чистой пресной воды? Способны мы мирно сосуществовать или неизбежна война миров, гибельная для побежденного, а может быть, и для победителя? Не в нас ли, – думал Звонский, – ответы на все эти вопросы? Не от нас ли самих зависит, быть марсианам друзьями или недругами? Нет, конечно, не только от нас, по крайней мере – на пятьдесят процентов. Придут они как захватчики, и мы будем защищать свой дом, свою планету, свою цивилизацию. Так не правы ли дубиловы, бьющие в набат, чтобы нас не застигли врасплох?»