И приятно было увидеть, что эти царственные особы были столь же неуклюжими и смущёнными, как молодой дебютант в гостиной Букингемского дворца. Гости должны были сделать вот что. Они должны были пересечь платформу, поцеловать щёку царя и руку царицы, а если поздравляла женщина, то она должна была повернуть щёку к царице, чтобы та её поцеловала. Ту же самую церемонию требовала и вдовствующая императрица. Звучит не сложно, но только шесть человек из тысячи делали всё, как следует. Каждый из них торопился пройти через это как можно скорее, и у каждого было такое спокойное лицо, которое выражало всё лучше, чем поздравления и улыбки.

С их точки зрения весь мир смотрел на них, все их кузины-принцы, племянники-короли, царственные дяди и тёти. В момент короткого пребывания на платформе они невольно становились главными героями на сцене. Поэтому они чувствовали, что вся Европа оценивает их поведение, критикует поклоны, считает поцелуи. Герцог Коннаутский[29], будучи дядей царицы, был единственным мужчиной, который её поцеловал. Принц Неаполитанский, наследник итальянского престола[30], не поцеловал даже царя, а просто подал руку царю и царице и ушёл, как будто боялся, что его заставят целоваться против воли. Кое-кто в своём смущении принял строгий и неодобрительный вид. Например, королева Греции[31], статная женщина в мехах, желая показать свою выдержку, наперекор улыбкам остальных мрачно оглядела молодую пару, как леди Макбет в ночной сцене. Другие выглядели так, будто он желают хозяйке приятной ночи и заверяют её в том, что приятно провели вечер. Лишь немногие были глубоко тронуты, и они в знак верности целовали бриллиантовую орденскую цепь царицы. Некоторые русские аристократы очень низко кланялись, а потом целовали царицу в голое плечо.

После поздравлений церемонию продолжили священники, которые пели и молились примерно два часа. Царь и царица немного приняли участие в этой службе. Напряжение было огромным. Невозможно было удержать внимание на странной музыке с хоров и на незнакомом пении священников. Люди начали перешёптываться, и к концу церемонии все шептались, как на послеполуденном чаепитии. В этом не было неуважения. Просто после шести часов тишины и стояния на одном месте стало физически невозможно удержаться от движений или разговоров.

Священники, наконец, закончили. Началась торжественная церемония миропомазания. Царь прошёл в украшенные драгоценностями двери перегородки, а его молодая жена, которая не могла войти с ним, ждала, молясь у изображения Богородицы. Когда он вернулся, по его щекам и бороде текли слёзы. Он склонился и поцеловал императрицу. Он был как во сне, как будто во время короткого пребывания в святая святых он столкнулся с тайнами иного мира.

Так закончилась церемония коронации. Будем надеяться, что следующая произойдёт ещё очень не скоро.

Вспоминая её сейчас, я думаю, что такой впечатляющей сделали её молодые царь и царица. В её девичьей нежности, в его мальчишеской стойкости было что-то, что привлекало внимание и вызывало симпатию. Не было так, что они много лет ждали этого часа и теперь получали награду за этот долгий период, или что церемония была для них чистой формальностью. Не было так, что он стал циничным и чёрствым, а она — седой и ко всему безразличной. Нет, она выглядела, как невеста в день свадьбы. И вы могли видеть в лице царя, бледном и истощённом от поста и молитв, и в слезах на его щеках, как сильно он волновался. И вы могли представить, что он чувствовал, долгие годы ожидая того момента, когда он, мальчик двадцати восьми лет, возьмёт в руки знаки абсолютной власти над телами ста миллионов человек и поклянётся самой святой клятвой, что будет защищать благоденствие ста миллионов душ.