Верно. Лучшая. Хотя лучшую не отпустили бы, да? Александр, надо отдать ему должное, настаивал, что «лучшая» не имеет никакого отношения к «верхам» и их идиотским решениям. Он заверил Джемму, что любая газета в городе ухватится за нее. Да только они не ухватились. «Никого не берем, извините», – рефреном услышала она в пяти газетах. Но затем Александр начал говорить, что увольнение к лучшему и настало время обзавестись детьми, перейти к следующему этапу их жизни.

Джемма даже не знала, что повергло ее в больший шок – потеря работы в «Нью-Йоркском еженедельнике» или розовый плюсик теста.

Как это случилось? Джемма аккуратно принимала противозачаточные таблетки, ровно в семь каждое утро. Полтора месяца назад ей прописали антибиотики из-за бронхита, и когда врач сказал, что они ослабляют эффективность противозачаточных, Джемма заставила Александра пользоваться презервативами, вызвав у него тяжелый вздох.

А теперь она беременна. Один дурацкий порвавшийся презерватив. Бац.

Александру она не скажет, пока не разработает надежный план, достаточно убедительный, чтобы опровергнуть любой его довод. Она обдумывала его два дня. Они останутся в Нью-Йорке. Не переедут в Уэстчестер – не говоря уже о городке, в котором живут властные Хендриксы. Она разошлет новую партию резюме по следующему кругу новостных изданий. Она найдет классное новое место, доработает до родов, родит, затем вернется на работу, когда ребенку исполнится три месяца, загодя договорившись с няней, которая станет приходить на бо́льшую часть дня или на весь день. Они с Александром составят расписание отгулов, чтобы сидеть с больным ребенком или ходить с ним на осмотр к педиатру. В последние два дня, когда Джемма думала об этом в таком ключе, на душе становилось полегче, хотя все, что касалось собственно младенца, пугало ее до смерти. Она понятия не имела, как это – быть матерью, хотеть быть матерью, хотеть хоть чего-то подобного.

Но Александр ни за что не согласится на ее план. Уже много месяцев он говорит только о своем желании полностью изменить их жизнь: ребенок, дом в пригороде, безопасный, надежный автомобиль, например «субару», вместо их шикарной маленькой «миаты». Послушать Александра Хендрикса, так у них мог уже быть второй ребенок, как у его брата, имевшего двухлетнего малыша и второго на подходе. Александр был по горло сыт Нью-Йорком – толпами, шумом, воем сирен, сумасшедшими таксистами, подземкой. Последние полгода он говорил ей, что «нельзя играть в одни ворота, нас двое в браке». То же самое она скажет ему. Тупик.

Джемма посмотрела на соседку, игравшую на террасе с маленьким Джейкобом. Но внезапно личико малыша исказилось и покраснело. Лидия положила младенца на мягкий шезлонг и принялась двигать его ножками, имитируя езду на велосипеде. Ребенок тут же перестал волноваться.

«Откуда она знает, что делать? – удивилась Джемма. – Может, это так же легко, как выглядит у Лидии? Может, материнство просыпается инстинктивно?»

Но у Джеммы никаких материнских инстинктов не имелось. И Лидия Бесселл для нее не пример; в прошлом эта женщина была сотрудником по инвестициям в банке на Уолл-стрит и на работу возвращаться не собиралась. Бесселлы уже нашли дом своей мечты в Территауне и собирались переехать туда в конце лета. «Видишь, – говорил Александр Джемме, поскольку знал, что Лидия пользуется ее симпатией и уважением. – Даже Лидия отказалась от своей зарплаты в три тысячи долларов, чтобы стать домохозяйкой и матерью в пригороде. Это жизнь-мечта, Джемма».

Узнав о ее беременности, Александр своего не упустит. Это сейчас он не дает ей вздохнуть? Она даже не могла представить, в какой кошмар превратится ее жизнь. Опека, придирки, постоянные звонки: «Ты сделала? Ты уверена? Не забудь…» Борьба за тот образ жизни, к которому он стремится. Дело закрыто.

– Джем, если ты хочешь добраться в Мэн засветло, тебе нужно ехать! – крикнул из кабинета Александр. – Уже двенадцатый час.

Ей совершенно точно необходимо поехать. Одна в машине семь благословенных часов. Божественно. Она сможет подумать, выстроить план, аргументы. Прежде всего разобраться со своим отношением к беременности. Пока у нее только одно чувство: паника.

Когда Джемма уже собралась уйти с балкона, на террасу вышла мать соседки, приезжавшая практически каждый день. Она устремилась к младенцу, осторожно взяла его на руки и заворковала. У Джеммы, как всегда, сжалось сердце: она не могла представить на месте этой женщины свою мать, холодную и нелюдимую. Даже Александр, навидавшийся за время своей работы помощником прокурора штата Нью-Йорк самых сомнительных персонажей, был поражен недостатком тепла и коммуникабельности у своей тещи.

Джемма вернулась в квартиру и прошла в импровизированный кабинет мужа, который он устроил и ненавидел – две стены из гипсокартона, ежедневно напоминавшие, что у него недостаточно места и он вынужден прибегать к фальшивым стенам. Александр сидел, уставившись в экран монитора компьютера. На секунду, как порой бывало, когда она смотрела на мужа, Джемма изумилась его красоте – высокий, мускулистый, со светлыми рыжеватыми волосами и умными темно-карими глазами, которые ничего не упускали.

Ей полюбилась его властная манера поведения, когда они только познакомились, понравилось, как встретила ее семья мужа при их третьем свидании, как будто они уже поженились, – Александр привез ее познакомиться с громогласными, самоуверенными Хендриксами. Непривычная к счастливому, шумному семейству, она прониклась к нему обожанием. В первые месяцы, пока они с Александром встречались, его мать звонила Джемме, интересуясь ее мнением по любому поводу – от того, какого цвета туфли надеть к коричневому платью, до того, какой подарок им с мужем выбрать Алексу на день рождения. Джемме было приятно, что Хендриксы вовлекают ее в свою жизнь, нравилась их решительность в мыслях, мнениях и на семейных собраниях, спонтанно устраивавшихся среди недели. В своей семье ей было так одиноко, ее мать, преподаватель французского языка, бо́льшую часть времени говорила дома по-французски, хотя Джемма и ее сестра так до конца и не освоили этот язык, а отец-бизнесмен проводил неделю в разъездах. Джемме исполнилось одиннадцать лет, когда родители развелись, и она было вздохнула с облегчением, подумав, что мертвая тишина закончится, и оба они вдруг станут приветливыми и любящими в своих отдельных домах, но этого не случилось.

Поэтому – да, Джемма была без ума от дружелюбных, пусть даже немножко лезущих в душу Хендриксов. Но за пять лет их брака она от них устала, а они хотели, чтобы она изменилась, стала похожа на них. Когда они с Александром ссорились, он бил ниже пояса фразой, которая, знал, ранит ее больше всего: «Ты ведешь себя, как твоя мать, Джем».

Когда-то она так его любила – и все еще любит, – но теперь рада была уехать на выходные. Лучшего времени – по крайней мере, в данной ситуации – и выбрать нельзя. Может, выходные в разлуке заставят его поскучать о ней, увидеть как отдельную личность со своими мыслями, мнениями, своей мечтой о жизни, куда не входит переезд в Уэстчестер и участь матери-домохозяйки.

Паническое ощущение вернулось, и Джемма напомнила себе, что через семь часов, если не будет пробок, окажется в Бутбей-Харборе, усядется вместе со своей старой подругой на красивый белый деревянный диван-качели на крыльце гостиницы «Три капитана», и умная, проницательная Джун поможет все это обмозговать. Спасибо, господи, за подружек, владеющих очаровательными старыми гостиницами в Мэне.

– Я готова, – сказала она Александру, бросая взгляд на экран монитора: списки недвижимости.

– У тебя такой усталый вид, – заметил он, разглядывая ее.

– Просто переживаю, что не могу найти работу… работу, которую действительно хочу. От этого не сплю по ночам.

Он встал и обнял ее.

– Все будет хорошо, Джем. А знаешь почему? Потому что я принял командирское решение. – Он взглянул на жену, как бы собираясь с духом перед ее возможной реакцией. – Я предложил цену за дом в Доббс-Ферри. Это почти рядом с моими…