Простейшее выражение векториального изображения пространства времени обозначает, что направление от А к В для описания события не может совпасть с движением от В к А. Из этих положений ясно главное, что время-пространство жизни есть единственное необратимое время. и потому все попытки сформулировать какую-нибудь доктрину множественности времен, которая тогда, после создания теории относительности, стала иногда высказываться, не имеет никаких реальных опор. Даже из приведенного Вернадским списка необратимых процессов в мире видно, что всей полнотой свойств, качеств, сторон времени и пространства обладает только то, что продуцируется ЖВ, или, если говорить в других категориях, только время-пространство жизни можно описать наиболее полно, остальные времена, поскольку они не содержат всех сторон или свойств биологического времени-пространства, время-пространство не продуцируют, не формируют. Они, эти процессы, выйдя из круговорота жизненных явлений, сохранили остаточные стороны, черты и черточки, которые с большей или меньшей полнотой можно квалифицировать как времяподобные.
*******************
Таким образом, мы подошли к одному из центральных пунктов рассуждений и исследований Вернадского: представлению о единственности биологического пространства-времени. Вопрос о едином времени-пространстве решает все остальные проблемы – не есть ли его биологическое время-пространство лишь иллюзия, есть ли оно основное, базовое время, на фоне которого идут все остальные процессы в мире, или есть реально и другие времена, насколько оно связано внутри себя, то есть оправдано ли понятие о пространстве-времени, а не отдельно о времени и особо о пространстве? Все эти вопросы естественно возникают при мысли о том центральном предмете или процессе, о котором идет речь – о биологическом процессе и его правильном описании. Вопрос, конечно, может быть решен только одним способом – эмпирическим изучением времени и правильной постановкой в связи с этим проблемы реальности времени. В общей схеме нашего знания, то есть знания базового, закладываемого почти в бессознательные времена, во всяком случае в первых классах нашей школы и в эпоху Вернадского, и сейчас, спустя более чем полувека со дня его смерти, жизнь занимает небольшое место, хотя высшие отделы знания – наука как таковая – на 9/10 заняты изучением именно жизненных явлений, если включать в них человека и человечество. Но по общей схеме, по историческому сюжету его развития, поскольку более или менее точно изученным – и чрезвычайно подробно – первым оказалось вещество неживое, всем кажется при первом неискушенном взгляде на эти проблемы, что жизнь – явление эфемерное, непрочное, во всяком случае – вторичное, а центральное место в природе занимает вещество неживое, энергия в виде полей и т.п. Поэтому открытые не неживом законы неоправданно привычно распространяются на живое. Визуально кажется, что жизнь ничтожна, но так кажется со стороны, пока не возник правильный подход к ее изучению, именно биосферный разрез знаний.
Другое представление, более общее, говорит Вернадский, связывало появление жизни с определенными периодами общего эволюционного процесса. В сознание ученых глубоко внедрилась эволюционная идея и соединилась там с моделью божественного творения. Идея прогрессивного восхождения организмов распространялась и на неживую материю. Особенно оно было свойственно нашим ученым в период советской власти, потому что здесь дарвинизм принял особенную философскую форму, стал важнейшей частью мировоззрения, явившись оправданием идеи материалистического развития и совершенствования организмов вплоть до общественной задачи “воспитания нового человека”. По этой причине получило такую официальную поддержку учение о происхождении жизни на Земле, созданное биохимиком А.И. Опариным. (Опарин, 1957). Он выступил с идеей химической эволюции, которая в результате совпадения благоприятных условий: нужной температуры, давления, химической обстановки, влияния различных электрических факторов привела к созданию так называемых коацерватов – химически сложных молекул, обладавших отбором и сохранением признаков. Нет нужды говорить, что Вернадский настороженно относился к данной гипотезе, не имевшей никаких биохимических результатов и тем не менее сохранявшейся в государственно одобряемой науке на самом виду.
Кроме того, при оценке и рассмотрении организованности планеты, в котором центральное место занимает живая оболочка ее, следует учесть и еще один серьезный фактор, значение которого в науках о живой материи и тем более о Земле не принималось во внимание во времена Вернадского и сейчас еще не принимается: диссимметрию ЖВ биосферы. Причина здесь в том, что биологическое время отрывается от биологического пространства даже теми, кто признает его само по себе и связывает с ним направление из прошлого в будущее через настоящее, дление и деление, необратимость и другие, менее отчетливые признаки. Но только Вернадский связал с биологическим временем такой серьезный фактор как диссимметрию биологического пространства. Он первым обобщил диссимметрию Пастера и Кюри, о которой говорилось выше, на состояние пространства всей биосферы.
Как мы помним, диссимметрия открыта биохимиком Пастером и далее исследована им уже как свойство живых бактерий накапливать и использовать вещество одного из двух возможных изомеров и была названа молекулярной диссимметрией, поскольку сохранялось диссимметрическое свойство не только в кристаллах, но и в растворах. Пастер обнаружил, что бактерии питаются только одним из двух возможных изомеров и игнорируют другой, несмотря на химическую неразличимость правого и левого вещества. Несколько по-другому, более абстрактно рассматривал диссимметрию Пьер Кюри. Он подошел к ней как математик, геометр, и назвал диссимметрию одним из реальных состояний пространства среди всех геометрически возможных.
Вот с обобщения “диссимметрия есть состояние пространства” и начинает Вернадский. Пожалуй, ни один вопрос общего строения биосферы не казался ему таким важным как пространственная диссимметрия. Он считал, что она представляет собой проходящую через все научные дисциплины проблему. И молекулярное, и кристаллическое строение вещества, и строение клетки, макроскопические свойства больших организмов, геологические особенности планеты, солнечной системы, далекие галактические туманности – везде, по его мнению, наблюдалось неравенство правого и левого. И потому в каждой работе тридцатых годов о ЖВ и биосфере, обязательно возникала тема диссимметрии. В том числе и в специально посвященном диссимметрии 4-м выпуске цикла статей “Проблемы биогеохимии”, который так и назывался – “О правизне и левизне”. (Вернадский, 1980, с. 165 – 178).
Вернадский утверждает, что за время, прошедшее после Пастера и Кюри, теоретическая мысль почти не затрагивала проблему диссимметрии. Некоторое продвижение наблюдалось в кристаллографии. Русский кристаллограф Е.С. Федоров и независимо от него немецкий математик А. Шенфлис, нашли все возможные способы строения вещества. Их оказалось 219. Из них 11 групп проявляют свойства неравенства правизны и левизны, так как в данных кристаллических пространствах отсутствуют центры симметрии, плоскости и оси сложной симметрии. К таким кристаллическим пространствам относятся те, которые образуются внутри ЖВ.
Как проницательно думал Пастер, диссимметрия является главным отличием ЖВ от неживого вещества, хотя химически правое неотличимо от левого. Для него в этом и заключалась главная загадка, которая не давала покоя и Вернадскому. Почему вещество жизни диссимметрично? Зачем живому веществу требуется только правый сахар для структур клетки, если левый сахар химически состоит точно из тех же молекул в точно таком же наборе и точно так же построен, только в зеркальном исполнении по отношению к своему антиподу? Вернадский одним из первых связал диссимметрию, открытую Пастером, с тем направлением, которое начинал, но которое не закончил из-за своей внезапной гибели Пьер Кюри, с биологическим временем: “Я ставлю на обсуждение научную гипотезу, что своеобразие левизны - правизны в организмах более глубоко, чем физико-химические их проявления, что оно связано с геометрическим строением физического пространства, занимаемого телами живого организма.