Вот теперь впервые появились некоторые промежутки между отметками, между точками, которыми отмечается событие, в данном случае моменты появления новых особей или поколений в правильном и регулярно идущем процессе – делении бактерий. Этих промежутков совершенно нет ни в физическом, ни в концептуальном количественном истолковании времени, которое Бергсон призывал и не принимать за время, поскольку в таком истолковании употреблялись именно “точки одновременности”, а промежутки могли быть любыми, что и продемонстрировала теория относительности. Она растягивала промежутки для надобностей теоретических расчетов, для спасения предела скорости света. В процессе деления бактерий промежутки вышли на первый план, проявились как реальные содержательные события, которые нельзя ни растянуть, ни сократить, следовательно, закономерные. Они разнообразны, в них происходит масса событий. Они зависели от внутренних процессов жизнедеятельности, пусть пока и неизвестных, но твердых, упорядоченных. И порядок этот нельзя изменить, то есть ни ускорить, ни уменьшить в нем число временных элементов. Улучшая условия жизнедеятельности для данного организма, то есть уменьшая время деления, мы получим только предельное выражение, еще более строгое и далее не ускоряемое, то есть будем стремится к верхнему лимиту размножения, что еще означает и создание верхнего лимита течения времени. Ухудшая условия жизнедеятельности, мы будем видеть все то же движение жизни, пока оно резко и навсегда не оборвется. Порядок возможен только целиком – или никакой упорядоченности.
Вернадский скорее почувствовал, чем смог адекватно выразить новый метод описания действительности планеты Земля, а именно пространственно-временную сторону, которая наиболее абстрактно отражает проявление жизненной активности, то есть в отвлечении от подробностей качества и структуры и в сосредоточении на количестве дления.
С длительностью живого организма, то есть с внутренними процессами роста и становления, которые инициируют время организма и продуцируют закономерный срок его жизни, непосредственно и самым неразрывным образом связано его деление. Закономерная делимость организма есть оборотная сторона длительности, причиной которого является само существования клеток и его клеточная организация. Делимость продуцируется прерывистым способом существования клеток, закономерным прерыванием их существования способом размножения. Этот двуединый базовый процесс, собственно говоря, и составляет “основной инстинкт” жизни, определяющий все остальные: питание, внешнюю жизнедеятельность, организацию вокруг себя среды. Конечно, наиболее характерен он для одноклеточных существ, которые в сущности, ближе всего к понятию “живое вещество”.
И как оказалось, смутное представление о делимости и неделимости времени, возникшее еще у Зенона, затем у Аристотеля как определенного единства непрерывного деления времени с существованием неких неделимых далее целостных единиц, и течение темной и нерасчлененной психологической длительности у Бергсона, выявляемое нашими часами только как “точки одновременности” – все эти догадки имеют свое природное основание, базис в виде процесса деления “неделимых жизни”. Они существуют, не разрушаясь, только в целостном состоянии, но вместе с тем должны непрестанно делиться и тем поддерживать единый поток своего дления.
Вернадский не случайно именно на одноклеточных, на бактериях сосредоточивает внимание, когда нужно найти какую-то элементарную “клеточку времени”, и тогда он обнаружил то, что назвал “биологический элемент времени”. Обобщая те немногие исследования, которые тогда имелись по этому вопросу, он дает чрезвычайно усредненные цифры смены поколений у одноклеточных организмов – от 17 до 22 минут. “Этот минимальный промежуток времени размножения должен, конечно, иметь большое биологическое значение, и было бы очень важно его установить. Существуют ли в действительности интервалы в 17 минут как среднее время деления клетки? Не представляют ли они только индивидуальные отклонения?” (Вернадский, 1994А, с. 567). Ясно, что вопрос может быть решен только с точки зрения закона больших чисел, путем усреднения большого числа измерений.
Нелегкий, противоречивый, местами неотчетливый, но поворот в его собственном сознании, когда жизнь как ЖВ и биосфера предстали перед ним как определенная закономерная согласованность и ритмичность, завершился в два года – 1929 – 1931. Показателем поворота или разрыва с традицией истолкования времени следует считать доклад “Изучение явлений жизни и новая физика”. Вероятно, здесь впервые и применено, и поставлено в контекст всех остальных “времен” выражение биологическое время. Каждый организм в такой идеологии представляется уже не биологическим элементом времени, а элементом биологического времени, потому что в реальности он проходит периоды становления, зависящие от внутренних скоростей химических реакций, от созревания и наступления некоторых стадий и вступления в определенный и независимый от внешних событий срок следующего деления. И так бесконечно. Каждый организм становится причиной времени.
Новое истолкование здесь рождается целиком, мысль начинается у Вернадского с предельного космологического обобщения. Уже не физическое или астрономическое время обозначается как фоновое, то есть по отношению ко всем возможным системам мира выделенное и привилегированное по терминологии теории относительности, а биологическое время. На его фоне идут физические и все другие времена, если они есть, от космических процессов до общественных и личных человеческих событий. Оно в наивысшей степени удобно для измерения и изучения при правильной постановке вопроса, то есть если мы отрешимся от предвзятых мнений и обратимся к фактам.
“По-видимому, – пишет он, – не менее глубоко можно проникать в изучение физического времени путем исследования жизненных явлений.
Время физика, несомненно, не есть отвлеченное время математика или философа, и оно в разных явлениях проявляется в столь различных формах, что мы вынуждены это отмечать и нашем эмпирическом знании. Мы говорим об историческом, геологическом, космическом и т.п. временах. Удобно отличать биологическое время, в пределах которого проявляются жизненные явления.
Это биологическое время отвечает полутора – двум миллиардам лет, на протяжение которых нам известно на Земле существование биологических процессов, начиная с археозоя. Очень возможно, что эти годы связаны только с существованием нашей планеты, а не с действительностью жизни в Космосе. Мы ясно сейчас подходим к заключению, что длительность существования космических тел предельна, т.е. и здесь мы имеем дело с необратимым процессом. Насколько предельна жизнь в ее проявлении в Космосе, мы не знаем, так как наши знания о жизни в Космосе ничтожны. Возможно, что миллиарды лет отвечают земному планетному времени и составляют лишь малую часть биологического времени
В пределах этого времени мы имеем необратимый процесс для жизни на Земле, выражающийся в эволюции видов.
С точки зрения времени, по-видимому, основным явлением должно быть признано проявление принципа Реди”. (Вернадский, 1992, с 193).
Биологическое время не только существует, но является нам, говорит Вернадский, как единственное время, а все остальные времена составляют только малую часть биологической длительности. Иначе говоря, если продолжить его мысль, другие времена, которые мы привычно употребляем, являются трассером биологического времени, остаточным свечением, следом присутствия жизни, бледными окаменелостями или лишенными собственного временного содержания материальными процессами. Это относительные неточные и не истинные ньютоновские времена.
Внешние события влияли на создание нового мировоззрения. В 1929 году наступает тот самый “великий перелом” советской истории, который укрепляет тоталитарный строй и диктатуру Сталина. (36). Он начинается с ликвидации свободы для Академии наук.
Вернадский, естественно, принимает самое непосредственное участие во всех перипетиях этого дела на стороне оппозиционной властям старой когорты академиков, в результате чего “перелом” отразился и на нем. Дело в том, что к 1929 году Вернадский собирает все свои опубликованные к тому времени статьи по новой, развивавшейся им начиная с 1916 года теме и делает из них книгу, которую называет “Живое вещество”. Он снабжает ее предисловием, в котором пишет: “В этот сборник помещены в хронологическом порядке некоторые мои статьи, которые появились с 1922 года на разных языках, в разных изданиях, связанные с теми проблемами, которые захватили меня всецело с конца 1916 г. и начала 1917 г. и которые могут быть сведены к одной проблеме – к количественному изучению, физическому и химическому, явлений жизни в тех ее проявлениях, которые обычно остаются без рассмотрения, но которые, по моему мнению, глубочайшим образом важны и неразрывно связаны с историей нашей планеты и с механизмом ее верхних оболочек”. (Вернадский, 1997). Однако в результате советизации Академии сборник был запрещен и вычеркнут из планов академического издательства. Он издан был только в 1940 году под другим названием и с вынужденным исключением некоторых статей, имеющих принципиальное значение. (37).
