– Будут тебе сливки, сколько пожелаешь.

Воодушевленный этим обещанием, Шнырь спрятал ценные предметы за пазуху и ползком отправился в обратный путь.

Кема кормили скверной рыбной похлебкой, в которой плавали то хрящики, то чешуя, и каждый день пороли. После наказания его всякий раз навещал проповедник – ученик Поводыря, преисполненный непреклонного желания направить собеседника на «очищенный от пагубы и лживых красот благой путь».

Ясно, что убивать не собираются. Вербуют. Амулетчики пользуются спросом. Чтобы не стало хуже, он подыгрывал и якобы проявлял интерес, а на душе было муторно. Эдмара и Хантре казнили, добрых им посмертных путей. И пока непонятно, знают ли здесь, что он на самом деле не Фингер Кемаско, а Кемурт Хонбиц. Потому что если да – это прямая угроза для бабушки с дедом. Серьезный молодой проповедник ни разу эту тему не затронул, а Кем тем более опасался проболтаться.

Оставаясь в одиночестве в полутемной камере с высоким зарешеченным окошком и деревянным лежаком, он усердно размышлял об этих разговорах. Анализировал. Почему в процессе вербовки регулярно бьют? Должно быть, вот какой у них замысел: начнешь соглашаться с их правотой – и тогда экзекуции прекратятся, после чего почувствуешь благодарность и еще больше согласишься, и потихоньку покатишься в нужную им сторону, словно зимой на ледяной «сколзанке».

Сделать вид, что проникся, и при случае рвануть в бега? Вопрос, удастся ли ему провести магов… Наверняка они учли такую возможность, в курсе же, что он взломщик. Побег – это первое, чего можно ожидать от приверженца воровского бога Ланки.

Потом Кемурт еще кое-что понял, и кишки скрутило от ужаса. Ну, для чего он может им пригодиться – ненадежный парень, вор, бывший амулетчик Тейзурга? Разве смогут они ему до конца доверять в своих делах? Нет ведь. Зато использовать такого, как он, в одноразовом деле, для которого требуется расходное мясо, – в самый раз. Его ждет участь Клотобии, блудной дочки свихнувшегося старины Шикловена. И если он заартачится – вот тогда-то ему и напомнят о дедушке с бабушкой.

Его не смели убить из страха перед Повелителем Зимней Бури, но держали в темной камере, впроголодь, вместо тюфяка заскорузлая рваная циновка. Испещренные рунами цепи блокировали его магическую силу и не позволяли перекинуться.

Тюремщик сказал, что Тейзурга и Кема убили. Из-за рунных заклятий Хантре не смог бы ощутить присутствие товарищей, даже если бы те находились за стенкой, зато уловил, что ему врут – и таким образом узнал, что они до сих пор живы.

Наверняка Золотоглазый тоже в цепях. И на помощь Дохрау рассчитывать не стоит, Псу Буранов и Снегопадов в эти края путь заказан: даже если ветер дует с севера, он не сможет явиться в тропики собственной персоной.

Прошло трое-четверо суток или целая восьмица? В одном авантюрном романе Хантре читал об узнике, который в похожей ситуации определял время на ощупь – по длине собственной щетины. У него щетины не было, избавился от растительности на лице довольно давно, раз и навсегда, чтобы не возиться. Там, где он жил раньше, это было в порядке вещей.

Каменная кладка впивалась в спину тупыми клыками. Он бы сейчас не отказался от скафандра… В тяжелом десантном скафандре с сервоскелетом он бы порвал эти цепи, как гнилые нитки. Но в Сонхи от таких вещей никакого толку – диковинный нерабочий хлам, иначе практичный Эдмар давно бы уже притащил хотя бы несколько штук.

Хантре встрепенулся – кажется, он начал вспоминать, – но зыбкая граница, разделившая его память, сразу же превратилась в несокрушимую стену. Что такое скафандр? Вроде бы разновидность доспехов. А может, всего лишь слово, которое ничего не значит.

В том, что их взяли, он винил себя. Видящий, и не почувствовал, что «Золотой сиянский янтарь» – это ловушка, специально для них приготовленная. Они столько бродили по Жафеньяле и до того пресытились местной экзотикой, что чутье на опасность у всех троих притупилось, на что Поводырь и рассчитывал. К тому же Хантре настроился на поиски Ктармы и всего, что с ней связано, однако набитая фальшивым янтарем лавка не имела прямого отношения к этой организации, в том-то и фокус.

Смутное впечатление: личные счеты. Поводырь сторговался с кем-то посторонним – этот кто-то был жестоко оскорблен Золотоглазым, – и присутствие нового игрока, причем такого, который не заодно с Ктармой и сам не в курсе, кому помогает, сбило видящего с толку.

Учесть на будущее. Поправка: если ему светит какое-нибудь будущее, кроме этого каменного мешка.

Физические мучения отвлекали от главного: он провалил то, что должен был сделать, и теперь никаких шансов отсюда выбраться, чтобы продолжить борьбу против Ктармы. Во всяком случае, он таких шансов пока не видел. В комфортабельных условиях от этой мысли можно было бы рехнуться, а сейчас внимание переключалось то на боль в том месте, куда упирался выступающий камень, то на онемевшую конечность, то на воспаленные ссадины, так что в своих стараниях максимально отравить ему жизнь глава Ктармы просчитался.

Если он все-таки найдет способ освободиться – Поводырь труп. А если его опередит Золотоглазый – Поводырь жестоко изувеченный труп.

Эдмар как-то раз пошутил с многозначительной ухмылкой, что «бывших демонов не бывает». Кто бы спорил. Глава Ктармы нарвался, хотя вряд ли осознавал, насколько плохи его дела – с того момента, как он произнес то, чего говорить не стоило.

Хантре тогда передернуло, так что цепи звякнули, и Поводырь смерил его прохладным брезгливым взглядом: решил, это реакция на угрозу. Если бы. Тейзург мастер сохранять хорошую мину при плохой игре, но Хантре стоял рядом, а его способность улавливать чужие эмоции не смогли перекрыть даже рунные оковы.

Сокрушительная волна паники, дикой, темной, невыносимой, – и вслед за ней такая же сокрушительная ярость демона Хиалы, жаждущего подвергнуть всем мыслимым и немыслимым истязаниям того, кто посмел его напугать. Тейзург в это время отвечал Поводырю с непроницаемой улыбочкой аристократа, которого занесло в неподобающее общество. Глаза сощурены, радужка словно расплавленное золото – чему удивляться, ясно же, что в глубине души он напуган и зол. Но до какой степени он напуган и зол – это почувствовал только видящий, невольно подавшийся в сторону.

Цепи не позволяли замахнуться, иначе бывший демон прикончил бы Хантре на месте, размозжив ему голову тяжелыми кандалами. Во всяком случае, такой импульс у Тейзурга мелькнул: самое простое решение проблемы, чтобы не повторилось то, что однажды уже было.

Хантре не помнил свои прошлые жизни, а он помнил, благодаря Лилейному омуту. Он ведь рассказывал о Марнейе и о событиях, которые произошли после ее разгрома, но видящий до сих пор не догадывался, что у Золотоглазого с тех времен, через все последующие жизни, осталась душевная травма. Не ожидал от него…

Разглагольствующий Поводырь врезал со всей дури по скрытой, но так и не зажившей до конца болячке – и сам не понял, что сделал. До сего момента он был для Тейзурга всего лишь противником в игре с высокими ставками, сидящим по ту сторону доски сандалу, а теперь перешел в разряд личных врагов. Если бы он понимал, как обстоят дела – скорее всего не заступил бы за эту черту: в отличие от рядовых ужасателей Ктармы с их идейной одержимостью Поводырь был опытным и расчетливым игроком.

Тут густой полумрак, и без разницы, закрыты глаза или открыты, но Хантре все равно прикрыл их, отгородившись от внешнего мира. Чужая душа – потемки и непролазные заросли, и нет ничего хорошего в том, чтобы блуждать в этих чужих зарослях целые тысячелетия напролет, потому что тебя никак не хотят отпустить.

Тейзурга ужаснула перспектива снова увидеть, как Хантре будут пытать. Такое уже было – по его рассказам – после гибели Марнейи, когда он вынужден был на это смотреть и ничего не мог сделать, и вот теперь ему посулили повтор того же самого. В первые несколько мгновений он был близок к безумию, но сумел взять себя в руки. Он еще доберется до глотки Поводыря, живой или мертвый: Хантре подозревал, что такого, как он, даже смерть не остановит.