– Возможно.

Незнакомка напоминала плененную пантеру, как будто и терраса с розами в рассохшихся ящиках, и сурийская улочка, уводящая в саманно-глинобитные дебри Имувата, и раскинувшаяся окрест пыльная мадрийская полупустыня – все это было громадной клеткой, из которой ей не вырваться, сколько ни пытайся. Во всяком случае, такие мысли посетили наблюдавшего за ней Орвехта.

Судя по мимике и движениям, она чувствовала себя кем-то вроде плененной пантеры. Орвехт был заинтригован: такое впечатление, что он уже встречал эту женщину раньше. Никаких сомнений, встречал. Быть того не может, он ее в первый раз видит… Или в прошлом она выглядела иначе?

Высокая, порывистая в движениях. Темные волосы собраны чуть ниже макушки в «конский хвост», в ушах сверкают длинные серьги. Черные перчатки без пальцев, кровавый маникюр. Черные сапожки с красной шнуровкой. Одежда смелого покроя – смесь вызова и элегантности, ядовитое сочетание черного и алого. Хороша… Далеко не красавица, черты лица неправильные и вовсе не миловидные, но все равно хороша. Вот что значит отменный вкус!

Он ее никогда прежде не видел. Он ее уже видел. Ей можно дать около сорока – ровесница Нинодии Булонг. Быть может, они встречались давным-давно, в пору юности, и тогда у нее было другое амплуа?

Если и так, вряд ли она узнала Суно Орвехта: он изрядно загорел и был в тюрбане, как обычно во время своих южных путешествий, да в придачу с восьмицу не брился – кстати, надо бы наверстать упущенное.

Незнакомка ушла с террасы. Допив шоколад, Суно отправился за новой порцией в зал, нангерец потянулся следом.

В помещении было темновато из-за узких окошек, на стенах висели для красоты блестящие луженые сковородки. Кроме ало-черной дамы, никаких посетителей. Племянник хозяина в грязном фартуке нахваливал ей свои вина на ломаном ларвезийском. Никаких сомнений, она из Ларвезы. И похоже, неравнодушна к горячительным напиткам.

– Прекрасно, дайте мне бутылку «Вечерней росы», – потребовала она дрогнувшим от затаенной алчности голосом.

Парень расторопно исчез, вскоре примчался обратно с широкой улыбкой и глиняной бутылью, снабженной узорчатой этикеткой.

– Это все, что у вас есть? – Голос незнакомки вновь дрогнул, теперь уже разочарованно.

– Много есть, госпожа! – обескураженно заверил суриец, в глазах у него читалось: «Да ты для начала выпей то, что я принес!»

– У вас найдется «Вечерняя роса» в бутылке коричневого стекла?

Он все с той же радушной улыбкой помотал головой:

– Не, госпожа, бутылка – глина, а вино – песня, вино – вечерний музыка! Угощайтесь, пожалуйста, сама будешь нахваливать, у нас самый лучший северный вино, без обмана возят!

– Не надо. – Она брезгливо скривилась. – Есть у вас «Полынная сладость» в бутылке зеленого стекла с орнаментом в виде листьев полыни?

– Это есть тоже, госпожа! – Он снова умчался и вернулся с пузатым глиняным сосудом, который с гордостью водрузил на стол. – Дорого стоит, не вино – сокровище!

«Хм, могу поспорить, это ее не устроит», – подумал Орвехт, с прищуром наблюдавший за развитием событий. Он уже начал догадываться, что к чему.

– Я же сказала, мне нужна «Полынная сладость» в зеленой стеклянной бутылке!

– Зачем издеваешься? – взвыл сбитый с толку работник заведения. – Нехорошо! Издеваться будешь – боги прогневаются! Будь дорогая гостья, кушай, что есть, нам глиняный бутылка возят, купец так решил заказывать! Ты что хочешь пить, госпожа, вино или бутылка?!

– Пей сам эту гадость. – Дама резко встала, опрокинув плетеный стул.

– Сударыня, сударыня! – Нангерец вскочил и бросился ей наперерез. – Винопитие – пагубная привычка, но позвольте от чистого сердца угостить вас здешним чудодейственным шоколадом…

Видимо, он сделал вывод, что незнакомка вряд ли принадлежит к числу приличных женщин, и, значит, некоторая бесцеремонность простительна. Он и кошелек на ходу из-за пазухи вытащил, словно в подтверждение серьезности своих намерений. Кошелек был увесистый, расшитый крупным желтовато-коричневым бисером.

Незнакомка, устремившаяся было к выходу, так и застыла на месте, ее глаза вспыхнули.

– Дайте это сюда!

– Что?.. – Опешив от такого оборота, кавалер притормозил и попятился. – Мой кошелек?.. Но как же…

Рука с алым маникюром мертвой хваткой вцепилась в пухлую бисерную вещицу. Нангерец, хоть и растерялся, не выпустил свое имущество, рванул к себе.

– Дай сюда!

– Сударыня, это мои деньги! Это же грабеж…

Раздался треск рвущейся ткани, по полу зазвенели монеты, рассыпались розовато-фиолетовые с синей каймой нангерские купюры.

– Янтарь! – процедила женщина. – Всего лишь паршивый янтарь…

– Но, сударыня… – пролепетал кавалер – и поперхнулся словами, когда ему в лицо швырнули вторую половину разорванного кошелька.

Темпераментная незнакомка стремглав выскочила на улицу, только ало-черные юбки в дверях полыхнули.

– Нехорошо, когда женщин такой разбойник, – с осуждением заметил ей вслед племянник хозяина. – Тьфу, позор!

Он внакладе не остался: бутылки с вином уцелели, и, может, какая-нибудь серебряная, а то и золотая монета закатилась в щель – после надо будет проверить.

– Любезнейший, не уносите «Полынную сладость»! – произнес за спиной у Орвехта донельзя довольный веселый голос. – Коллега Суно, составите мне компанию? И кстати, как вам понравился этот маленький спектакль? Жаль, что примадонна покинула сцену, не дождавшись аплодисментов…

– Так это ваших рук дело, коллега Эдмар? – осведомился Орвехт, повернувшись.

Тейзург был в черном тюрбане с золотой пряжкой, украшенной крупным рубином, и долгополом сурийском одеянии из черного с красным узором атласа. Вдобавок с таким же, как у его жертвы, алым маникюром.

– Вы собираетесь послать своим людям мыслевесть, чтобы Ламенгу Эрзевальд разыскали и задержали? – спросил он по-молонски, благо Суно знал этот язык, а двое других очевидцев скорее всего нет. – Умоляю вас, не надо. Мне любопытно, что она станет делать дальше.

– Что-нибудь найдет, я полагаю.

– В Имувате – вряд ли, я позаботился о том, чтобы здесь не осталось ни желтого, ни красного, ни зеленого, ни коричневого стекла.

– Хм… Коллега Эдмар, возможно, вам что-нибудь известно о судьбе любимой кружки нашего коллеги Пачелдона, которая потерялась на привале, когда вы в последний раз порадовали нас своим визитом? Кружка желтого стекла, с цаплей – подарок его покойной матушки, она ему дорога, как память.

– Да верну я ему кружку, разве ж я совсем изверг? – На худощавом лице Тейзурга появилась укоризненная улыбка «что же вы обо мне так плохо думаете?». – Потом, когда отправитесь дальше. Забрал на всякий случай, мера предосторожности. Если Ламенга доберется до цветного стекла, которое дает ей силу, будет не так интересно.

– За что вы так с бедной женщиной?

– А не надо было сдавать нас Поводырю. Это ведь она устроила нам ловушку в Жафеньяле – я об этом раньше не говорил, чтобы коллега Крелдон не вздумал ее искать и не опередил меня. Я еще тогда придумал, как отомщу ей, если сумею выбраться. Вы оценили мой замысел?

– Это вы о том, что Ламенга теперь мечется по Имувату и вырывает кошельки из рук у законных владельцев?

– О нет, это побочный эффект, хотя тоже забавно. Я имею в виду ее внешность. Я ее умыл, причесал, переодел, и если раньше она напоминала гнилую капустную кочерыжку, то теперь я возвел ее в ранг экзотической колючки, ее нынешний облик – мое творение. Заметьте, она предпочла остаться такой, какой я ее сделал, хотя могла бы сменить наряд на какой-нибудь поношенный мужской сюртучок и вываляться в мусорной куче. Но Ламенга Эрзевальд не нашла в себе сил, чтобы отказаться от моего подарка – унизительного и изысканного, оскорбительного и роскошного. Прелестно, не правда ли? Коллега Суно, давайте возьмем «Полынную сладость» и пойдем на террасу, чтобы не мешать этому господину. – Он с сострадательной улыбкой кивнул на нангерца, который, ползая по полу, собирал рассыпанные деньги. – Полагаю, что Ламенга захочет отыграться, так что в перспективе меня ждет еще одно развлечение…