Этими словами иезуит ловко напомнил о своих услугах. Мадемуазель де Кардовилль сообщила маршалу, что Роден очень опасный человек, что она была им одурачена, но отец Розы и Бланш в заботах и огорчениях забыл предупредить Дагобера. Впрочем, солдат инстинктивно не доверял иезуиту, несмотря на все благоприятные признаки; он был слишком научен опытом, чтобы всему этому верить. Поэтому он отрывисто заметил:

— Ладно, тут дело не в том, какая у меня рука, а…

— Если я и намекнул на пылкость вашего характера, — келейно сказал Роден, продолжая приближаться к сестрам круговыми движениями пресмыкающегося, свойственными ему, — то это только при воспоминании о тех маленьких услугах, какие я имел счастье вам оказать…

Дагобер пристально взглянул на Родена, опустившего при этом свои вялые веки, и сказал:

— Во-первых, порядочный человек никогда не напомнит об услугах, какие он оказал, а вы уже в третий раз возвращаетесь к этому вопросу…

— Но, Дагобер, — шепнула ему Роза, — если речь идет об отце…

Солдат жестом попросил девушку замолчать и предоставить говорить ему. Продолжая смотреть в глаза Родену, солдат прибавил:

— Хитрая вы штучка… ну да ведь и я старый воробей.

— Я хитрый? — простодушно сказал Роден.

— Ладно… знаю. Вы думаете; вы меня обошли вашими ловкими фразами? Нет, сорвалось! Слушайте: кто-то из вашей шайки святош стащил у меня крест… вы его мне отдали… Ладно. Кто-то из той же шайки похитил девочек… вы их привели обратно… Ладно… Вы донесли на этого предателя д'Эгриньи… Так… Но что же это доказывает? Во-первых, что вы настолько низки, что были участником этой банды, во-вторых, что вы же имели низость на нее донести. Оба эти поступка достаточно гнусны, и поэтому вы мне очень подозрительны. Проваливайте, проваливайте… смотреть на вас — вредно для девочек…

— Но…

— Без «но»!.. Когда такой штукарь принимается за добрые дела, под этим скрывается какая-нибудь мерзость… Надо остерегаться, и я остерегаюсь.

— Я понимаю, — холодно заметил Роден, негодуя, что не может обойти солдата, — что это недоверие победить нельзя… Но вы хотя бы подумали, какая мне выгода вас обманывать?

— Уж не без умысла, видно, вы сюда забрались, если вас нельзя выжить отсюда.

— Да ведь я сказал вам, зачем я пришел!

— С вестями о маршале, не так ли?

— Именно так! У меня есть о нем свежие новости… — И снова отойдя к двери, Роден приблизился к девушкам: — Да, милые девочки, у меня есть вести о вашем отце!

— Пойдемте ко мне… там вы их и расскажете.

— Как? У вас хватит жестокости лишить этих милых девочек вестей об их…

— Черт возьми! — загремел Дагобер. — Неприятно мне выбрасывать за дверь человека ваших лет… а, видно, придется… Кончится это или нет?

— Ну пойдемте… пойдемте, — кротко заметил Роден, — не сердитесь на такого старика, как я… стоит ли? Пойдемте к вам; я расскажу вам все одному, и вы будете раскаиваться, что не дали мне говорить при барышнях… это будет вам наказанием… злюка вы эдакий!

И говоря это, Роден с новыми поклонами прошел вперед Дагобера, скрывая досаду и злобу на него, а солдат, уходя из комнаты, подмигнул девушкам.

Сестры остались одни. Через четверть часа, не больше, Дагобер вернулся.

— Дагобер… ну что? Какие новости об отце? — спросили девушки с живейшим любопытством.

— Этот старый колдун все знает… знает и господина Робера… Все это еще более усиливает мои подозрения… — задумчиво отвечал солдат.

— А какие же вести об отце? — спросила Роза.

— Один из друзей этого негодяя (я не могу иначе его называть) встретил маршала в двадцати пяти лье отсюда, и ваш отец, зная, что он едет в Париж, послал вам сказать, что он здоров и надеется скоро увидать вас.

— Ах, какое счастье! — воскликнула Роза.

— Видишь, ты был не прав, подозревая этого бедного старичка, — прибавила Бланш; — ты так грубо с ним обошелся.

— Может быть!.. Только я в этом не раскаиваюсь.

— Отчего?

— Есть на то у меня причина… И одна из наиболее веских это та, что когда он начал около вас круги делать, меня, не знаю почему, мороз прохватил, даже кровь застыла… я, пожалуй, не так испугался бы, если бы к вам подползала змея… Я знаю, что при мне он вам зла сделать не мог бы, а все-таки, несмотря на все его услуги, я насилу сдерживался, чтобы не выкинуть его за окошко… А так как я не имею привычки высказывать таким путем свою благодарность, то поневоле станешь остерегаться людей, которые внушают своим видом такие мысли…

— Добрый Дагобер, тебя делает таким подозрительным привязанность к нам, — ласково сказала Роза. — Это доказывает, как сильно ты нас любишь!

— Да… как ты любишь своих деток, — прибавила Бланш, подходя к Дагоберу и обмениваясь с сестрой многозначительным взглядом, как будто обе они затеяли какой-то заговор в отсутствие солдата.

Но Дагобер, на которого нашла недоверчивость, взглянул на сироток и, покачав головой, проговорил:

— Гм, что-то вы уж больно ластитесь… верно, о чем-нибудь просить будете?

— Ну да… ты знаешь, мы ведь никогда не лжем… только будь справедлив, Дагобер, это самое главное…

И обе девушки подошли к солдату, обняли его и улыбнулись ему самым обольстительным образом, заглядывая в глаза.

— Ну, ну, говорите уж скорее, что вам надобно? — сказал Дагобер, взглянув на них поочередно. — Я должен крепко держаться… должно быть, просьба нешуточная… по всему видно.

— Слушай: ты, такой храбрый, добрый, справедливый, ты, который всегда нас хвалил за то, что мы мужественны, как и следует дочерям солдата…

— К делу скорее… к делу! — говорил Дагобер, которого не на шутку напугало красноречивое вступление.

Девушка хотела продолжать, когда в дверь тихонько постучали: урок, данный Жокрису, которого Дагобер сейчас же выгнал из дома, явился спасительным примером.

— Кто там? — спросил Дагобер.

— Я, Жюстен, господин Дагобер, — отвечал голос за дверью.

— Войдите.

Вошел слуга. Это был человек преданный и честный.

— Что надо? — спросил Дагобер.

— Господин Дагобер, — сказал Жюстен, — приехала какая-то дама в карете. Она послала своего выездного лакея спросить, не может ли она видеть его светлость герцога и барышень… Когда же ей сказали, что герцога нет дома, она просила доложить барышням, что приехала за сбором пожертвований.

— А вы видели эту даму? Как ее фамилия?

— Она этого не сказала, но видно, что барыня важная… Прекрасная карета… слуги в ливрее.

— Эта дама приехала за сбором пожертвований, — сказала Роза Дагоберу, — вероятно, для бедных. Ей сказали, что мы дома… Мне кажется, что неудобно будет не принять ее?

— Как ты думаешь, Дагобер? — спросила Бланш.

— Дама… Ну, это другое дело… это не тот старый колдун… да ведь, кроме того, я буду с вами… Жюстен, проси ее сюда…

Слуга вышел.

— Что это, Дагобер, ты, кажется, уже не доверяешь и этой незнакомой даме?

— Послушайте, дети: кажется, я не имел никакого основания не доверять своей жене, такой превосходной женщине? Не правда ли? А это не помешало ей предать вас в руки святош… причем она совсем не думала, что делает дурное дело, а желала только угодить негодяю-духовнику…

— Бедная женщина! А ведь это правда… хотя она очень нас любила!.. — задумчиво промолвила Роза.

— Давно ли ты имел от нее весточку? — спросила Бланш.

— Третьего дня. Она здорова; воздух той деревеньки, где находится приход Габриеля, ей очень полезен.

В это время дверь отворилась и в комнату вошла княгиня де Сен-Дизье, любезно раскланиваясь.

В руке у нее был красный бархатный мешочек, какие обыкновенно употребляют для сбора в церквах.