— Княгиню де Сен-Дизье? — со страхом спросила Горбунья. — Эту злую знатную даму, которая причинила вам так много зла?

— Именно. Она просила меня о свидании, и я очень рада ее принять.

— Рады?

— Рада… Правда, радость моя немножко зла… насмешлива и иронична, — весело говорила Адриенна. — Подумайте: княгиня страшно грустит о своей молодости, красоте, любовных похождениях… Эту святую особу приводит в отчаяние ее все увеличивающаяся полнота!.. И вдруг она меня увидит красивой, любимой, влюбленной и тоненькой… главное — тоненькой! — хохотала, как безумная, девушка. — О! Вы не можете себе вообразить, друг мой, какую отчаянную зависть, какую злобу возбуждает в толстой пожилой даме, с претензиями на молодость… вид молоденькой женщины… тоненькой и стройной!

— Друг мой, — серьезно сказала Горбунья, — вы шутите… а меня, не знаю почему, пугает посещение княгини…

— Нежное, любящее сердце! Успокойтесь! — ласково заметила Адриенна. — Я не боюсь этой женщины… да, не боюсь… И, чтобы ее разозлить и доказать ей это, я буду обращаться с ней, с этим чудовищем лицемерия и злобы… являющейся сюда несомненно с каким-нибудь злобным умыслом… я буду обращаться с ней, как с безвредной, смешной толстухой!

И Адриенна снова засмеялась.

В комнату вошел слуга, прервав приступ безумной веселости Адриенны:

— Княгиня де Сен-Дизье спрашивает, может ли мадемуазель ее принять?

— Просите.

Слуга вышел.

Горбунья встала, чтобы оставить комнату, но Адриенна взяла ее руку и сказала серьезно и нежно:

— Друг мой… останьтесь… прошу вас…

— Вы хотите этого?

— Хочу… и также из чувства мести… я хочу доказать княгине… какой у меня есть нежный друг… и как я богата привязанностями!..

— Но, Адриенна, — робко возражала Горбунья, — подумайте о том…

— Молчите! Вот и она, останьтесь… я прошу вас об этом, как о милости и услуге. Редкий инстинкт вашего сердца угадает, быть может, тайную цель ее посещения… Разве ваши предчувствия не оправдались относительно интриг отвратительного Родена?

Горбунья не могла устоять перед подобной просьбой. Она осталась, но хотела отойти от камина. Адриенна снова усадила ее на место и заметила:

— Дорогая Мадлена, оставайтесь на своем месте. Вы ничем не обязаны княгине.

Только что Адриенна успела кончить, в комнату твердым шагом, гордой поступью, высоко подняв голову и с внушительным видом вошла княгиня. Как мы уже и говорили, она в высшей мере обладала величественностью светской дамы.

Самые благоразумные люди не могут отрешиться от слабостей.

Охваченная безумной завистью к красоте, изяществу и молодости Адриенны, княгиня, несмотря на свой ум, сделала непростительный, смешной промах. Вместо того чтобы, как всегда, одеться со строгим вкусом, она вздумала надеть платье, слишком легкомысленное для ее возраста и по покрою. Нежный сизый с переливами цвет и слишком туго стянутая талия делали ее лицо краснее обыкновенного, а райская птица на малиновой шляпе увеличивала комический оттенок туалета. Все это было следствием гневного волнения и желания унизить племянницу, затуманивших здравый ум княгини.

На лице княгини ясно выражались злоба, зависть и гордость победы. (Святоша вспомнила коварную ловкость, с которой она сумела послать на верную смерть дочерей маршала Симона) и надежда на успех новой отвратительной интриги.

Адриенна, не делая ни шагу навстречу тетке, вежливо встала с дивана, сделала полный достоинства поклон и снова заняла свое место, любезно указав княгине на кресло около камина, недалеко от кресла Горбуньи, но с другой стороны.

— Садитесь! Прошу вас, — сказала она.

Княгиня покраснела и взглянула с презрительным удивлением на Горбунью, вежливо поклонившуюся, но не уступавшую своего места. Горбунья поступила так из чувства собственного достоинства и из сознания того, что, в сущности говоря, почтенного места заслуживала она, честная и преданная бедная девушка, а не эта княгиня, низкая, злая и лицемерная.

— Садитесь! Прошу вас, — повторила Адриенна.

— Разговор, о котором я вас просила, — сказала госпожа де Сен-Дизье, — должен остаться в тайне.

— У меня нет тайн от моей лучшей подруги, мадам; вы можете говорить в присутствии мадемуазель.

— О! я давно знаю, — с горькой иронией заметила княгиня, — что вы не особенно заботитесь о сохранении тайн и очень снисходительны в выборе тех, кого вы называете друзьями… но мне уж позвольте действовать иначе. Если у вас нет тайн, то они есть у меня и я не желаю открывать их при первой встречной…

И ханжа презрительно кивнула на Горбунью.

Оскорбленная тоном княгини, Горбунья отвечала кротко и просто:

— Я не вижу, мадам, никакой унизительной разницы между первой и последней встречной у мадемуазель де Кардовилль.

— Каково! Еще и разговаривает! — с дерзкой и презрительней жалостью заметила княгиня.

— Да… по крайней мере, отвечает, — спокойно возразила Горбунья.

— Я хочу с вами говорить наедине, — ясно, кажется! — нетерпеливо сказала святоша племяннице.

— Извините… я вас не понимаю, мадам, — с видом удивления возразила Адриенна. — Мадемуазель, удостаивающая меня своей дружбой, из любезности согласилась присутствовать при нашей беседе. Я прибавила: из любезности, потому что действительно надо очень любить меня, чтобы согласиться слушать все те благожелательные, приятные, милые речи, какими вы, несомненно, пришли со мной поделиться.

— Но, мадемуазель! — воскликнула княгиня.

— Позвольте мне прервать вас на минуту, — с самым любезным видом продолжала Адриенна, как будто говоря ханже нечто лестное. — Для того чтобы вы не стеснялись присутствием мадемуазель, я спешу вас предупредить, что она вполне знакома со всеми святыми гадостями, набожными мерзостями, духовным предательством, жертвой которых я была по вашей милости… Она знает, наконец… что вы мать церкви, каких мало… Могу ли я надеяться, что вы теперь оставите вашу деликатную и столь заинтересованную сдержанность?

— По правде сказать, — заявила, впадая в ярость, княгиня, — не могу понять, сплю я или бодрствую…

— Ах, Боже мой! — тревожно заговорила Адриенна, — меня беспокоит это сомнение… Не ударила ли вам кровь в голову… вы так раскраснелись… как будто вы задыхаетесь… чувствуете стеснение… тяжесть… Быть может, вы немножко сильно затянулись, мадам?

Эти слова, сказанные Адриенной с очаровательным наивным сочувствием, действительно чуть не заставили княгиню задохнуться; она побагровела и, опускаясь с шумом на кресло, воскликнула:

— Отлично, мадемуазель, я предпочитаю такой прием… Он мне позволяет не стесняться… говорить прямо…

— Не правда ли, мадам? — сказала Адриенна, улыбаясь… — По крайней мере можно откровенно высказать все, что на сердце. А это должно иметь для вас прелесть новизны… Сознайтесь, что вы мне очень признательны за возможность снять с себя маску доброты, набожности и кротости? Вечно носить ее ведь тяжело.

Слушая сарказмы Адриенны, — невинную месть, вполне извинительную, если принять во внимание все зло, сделанное княгиней племяннице, Горбунья чувствовала, что у нее сжимается сердце: она очень боялась этой женщины.

Между тем княгиня продолжала говорить уже хладнокровнее:

— Тысячу благодарностей, мадемуазель, за ваше милое внимание… Я его ценю по достоинству и постараюсь как можно скорее вам это доказать.

— Отлично, отлично, мадам, — весело отвечала Адриенна. — Сообщите нам это, пожалуйста, поскорее… Я с нетерпением жду ваших новостей… Мне очень любопытно…

— А между тем, — с иронической улыбкой заметила княгиня, — вы и вообразить себе не можете, что сейчас услышите.

— Неужели? Я только боюсь, что ваша наивная скромность вас обманывает, — продолжала Адриенна тем же тоном. — Право, мало что может меня удивить с вашей стороны. Разве вы не знаете, что… от вас… я жду всего!

— Как знать? — медленно произнесла ханжа. — А если… например… я скажу вам… что через сутки… не больше… вы будете нищей?

Это было так неожиданно, что мадемуазель де Кардовилль невольно изумилась, а Горбунья вздрогнула.