Сейчас уже стемнело. Они снижались над Чикаго; в этой электрической галактике все явственней проступали очертания кварталов: уличные фонари, автомобильные фары, коробки зданий, ледовые катки, грузовик, сворачивающий на светофоре, заснеженная крыша пакгауза, миганье антенн на отдаленных склонах и, наконец, длинные сходящиеся параллели синих огоньков вдоль посадочной полосы – приземление.

Он прошел в здание терминала и двинулся вдоль шеренги табло. Его уже преследовало ощущение потери: как будто у него отняли милое сердцу видение, какой-то чудный сон. В Чикаго он прилетел с единственной целью: встретиться с женой, которую не видел два десятка лет. Ей предстояло выступить перед администрацией и профессурой университета штата. Подумать только: даже университеты заинтересовались ее способностями.

На улице гулял ветер, подгоняя тяжелые серые тучи. Собирался снегопад. Из университета для встречи охотника прислали женщину на джипе. В окно смотреть не хотелось.

Поездка заняла сорок пять минут; оставив позади светлые высотки делового центра, они поехали вдоль голых дубов на окраинах, мимо куч убранного с дорог снега, бензоколонок, под солнечными батареями на вышках и телефонными проводами.

Вы, наверное, часто бываете на выступлениях жены? – предположила сопровождающая.

Нет, ответил он, впервые сподобился.

Она припарковалась у затейливого современного особняка с огромными треугольниками окон, обтекаемой формы колоннами, купольными фонарями и крутой шиферной крышей. Квадратные балконы нависали под разными углами над двумя трапециями гаражей.

На столике перед главным входом лежало порядка тридцати именных бирок. Его жена пока не приехала. Да и вообще, похоже, никто еще не приехал. Найдя свой бейдж, он прицепил его на свитер. Молчаливая девушка в смокинге приняла у него пальто.

Холл с гладкими, в крапинку гранитными полами оканчивался парадной лестницей, расширявшейся у основания. По ней спустилась женщина, которая, не дойдя до низа четырех или пяти ступеней, поздоровалась с его сопровождающей и назвала ее Анной.

А вы, должно быть, господин Дюма, обратилась она к нему.

Он пожал ее бледную худощавую руку, невесомую, словно ощипанная птаха.

Ее муж, ректор университета, сейчас как раз завязывает галстук-бабочку, объяснила она и грустно улыбнулась сама себе, будто с неодобрением относилась к такому щегольству.

За холлом располагался необъятный зал с панорамными окнами. Ступая по ковровому покрытию, охотник подошел к окну, чуть сдвинул занавеску и выглянул на улицу.

В тусклом свете виднелась открытая деревянная галерея, тянувшаяся вдоль всего фасада: с острыми углами, ступенчатая, разной ширины, с низкими перилами. Дальше в полумраке поблескивал окруженный живой изгородью пруд с купальней для птиц посредине. За прудом высились голые деревья – дубы, клены и один белый, словно кость, платан. Моргая зеленым глазом, низко пролетел вертолет.

Снег повалил, сказал охотник.

Неужели? – с тревогой переспросила жена ректора, вероятно из вежливости.

Здесь трудно было разобрать, что говорится искренне, а что для виду. Женщина, встретившая его в аэропорту, уже перешла в бар и, стоя с бокалом, разглядывала ковровое покрытие. Он вернул занавеску на место. Спустился ректор. Мало-помалу прибывали гости. К охотнику подошел мужчина в серых вельветовых брюках. «БРЮС МЕЙПЛЗ», гласил его бейдж.

Мистер Дюма, заговорил он, вашей жены еще нет?

Вы ее знаете? – удивился охотник.

О нет, замотал головой Мейплз, нет. Покачивая бедрами, он словно разминался перед забегом. Но я о ней читал.

Внимание охотника привлек новый гость – высокий, невероятно худой. Впалые щеки и глазницы делали его древним стариком, пришельцем из потустороннего мира, полускелетом. К нему подошел ректор, обнял и не сразу отпустил.

Это почетный президент О’Брайен, сообщил Мейплз. Широко известен в узких кругах. Жуть, конечно, что приключилось с его семьей.

Мейплз гонял соломинкой куски льда у себя в бокале.

Не понимая, как реагировать, охотник кивнул. И впервые подумал, что не стоило ему сюда приезжать.

Вы знакомы с произведениями жены? – полюбопытствовал Мейплз.

Он кивнул.

В своих стихах она называет мужа охотником.

Я проводник. Он смотрел в окно; на живую изгородь ложился снег.

И вас это не коробит?

Что именно?

Убийство животных. Ради заработка.

Охотник смотрел, как на стекле тают снежинки. Так вот, значит, как люди трактуют охоту? Как убийство животных? Приложив пальцы к стеклу, он ответил: нет, не коробит.

С женой они познакомились в Грейт-Фоллз, штат Монтана, зимой семьдесят второго. Зима в тот год нагрянула мгновенно, зримо. С северной стороны наступали два белых полога: они застили небо и землю, будто предвещая конец света. Перед собой они гнали ветер, и он бежал волчьей стаей, неудержимой волной, прорывающей дамбу. Взбунтовавшаяся скотина с воем перемахивала через изгороди. Валились деревья, с какого-то сарая сорвало крышу и бросило на шоссе. Река норовила повернуть вспять. Ветер швырял истошно кричавших дроздов в теснину – прямо на колючие кусты, где птицы навсегда застывали в уродливых позах.

В свои шестнадцать лет она была сиротой и работала ассистенткой иллюзиониста. История стара как мир: длинноногая девушка в сверкающем красном платье, передвижной иллюзион, очередное представление в зале местной христианской церкви. Охотник проходил мимо с пакетом продуктов в руках, как вдруг сильный шквал отбросил его в тупик за церковью. Такого ветра он еще не видывал. Его прижало к низкому окну, за которым шло представление. Фокусник оказался коротышкой в замызганной синей мантии. «ВЕЛИКИЙ ВЕСПУЧЧИ», гласил провисший баннер. Но охотник смотрел только на нее, юную, изящную, ослепительно улыбавшуюся. Ветер, как профессиональный борец, удерживал его у стекла в крепком захвате.

Фокусник уложил девушку в фанерный гроб, аляповато расписанный красными и синими зигзагами молний. С одной стороны торчали ее ноги, с другой – голова и шея. Девушка буквально светилась, хотя никто по доброй воле не согласился бы заживо лечь в гроб. Великий Веспуччи завел электропилу и с шумом распилил гроб ровно посередине. Затем он откатил девичью голову в одну сторону, а ноги в другую. Голова откинулась, улыбка погасла, глаза закатились. Приглушили свет. В публике заплакал ребенок.

Пошевели ступнями, приказал, взмахнув волшебной палочкой, фокусник, и ассистентка подчинилась: ноги в лакированных туфельках на высоком каблуке пару раз дернули носками. Публика завизжала от восторга.

Охотник смотрел на нежно-розовые тонкие скулы, на распущенные волосы и точеную выгнутую шею. Прожектор скользнул по окну. Смотрела ли она в ту сторону? Видела ли его прижатое к стеклу лицо, распахнутый ворот, рассыпавшиеся по земле покупки – репчатый лук, пакет муки? У нее дрогнули губы: она улыбалась? Хотела его приветить?

Ему виделась в ней особая красота, не сравнимая ни с чем другим. Снег запорошил ему воротник и окучил ботинки. Ветер утих, но снегопад не прекращался, а он так и стоял у окна. Фокусник соединил части гроба, расстегнул ремни, взмахнул палочкой – и его помощница срослась в одно целое. Она выбралась из ящика, поблескивая длинным платьем с разрезами, и сделала реверанс. А улыбалась так, будто с ней только что взаправду произошло чудо воскрешения.

Но вскоре сосна, упавшая возле здания суда, оборвала провода, и весь город погрузился во тьму. Билетеры с фонариками еще не успели вывести зрителей на улицу, а он уже мчался к ней, пытаясь привлечь ее внимание.

Тридцатилетний, он был вдвое старше ее. В красном свете аварийной лампочки она улыбнулась ему с импровизированной сцены и помотала головой: представление окончено. Сев в свой пикап, он сквозь метель последовал за фургоном иллюзиониста. Артисты приехали в Батт, где выступили на благотворительном мероприятии в пользу местной библиотеки. Следующей остановкой была Миссула. После каждого выступления он мчался к сцене, умоляя девушку поужинать с ним или хотя бы назвать свое имя. Он брал ее измором. Наконец в Боузмене она сдалась. Имя у нее оказалось самым что ни на есть заурядным: Мэри Робертс. В гостиничном ресторане они заказали пирог с ревенем.