– Да, я еще по школьным годам помню, какими бесконечными и страшными казались мне монастырские коридоры. Бывало, бежишь с поручением и не знаешь, в какую дверь толкнуться. – Я покачал головой, отгоняя тягостные воспоминания, и произнес нарочито бодрым тоном: – Но сейчас я вовсе не школьник на побегушках. Я – посланник короля, и мои полномочия открывают мне доступ ко всем монастырским секретам. Это самый обычный монастырь, и завтра, когда мы здесь осмотримся, он уже не будет казаться нам пугающим и загадочным.
Ровное дыхание Марка подсказало мне, что мой юный товарищ спит. Я снисходительно улыбнулся, смежил усталые веки и, как мне показалось, уже в следующее мгновение услышал громкий стук в дверь и голос проснувшегося Марка. Я встал с постели, к собственному удивлению обнаружив, что короткий сон освежил меня и придал мне сил. Распахнув дверь, я увидел на пороге брата Гая со свечой в руке. Колеблющееся пламя отбрасывало причудливые тени на его встревоженное лицо с серьезными глазами.
– Вы готовы осматривать тело, сэр?
– Я всегда готов к выполнению своих обязанностей, – ответил я и потянулся за плащом.
В холле лазарета Элис вручила брату Гаю масляную лампу. Он набросил поверх рясы теплую накидку и повел нас по мрачному длинному коридору с высокими сводчатыми потолками.
– Это самый короткий путь через монастырский двор, – пояснил он, распахивая дверь на улицу.
С трех сторон замкнутый двор был окружен зданиями, в которых жили монахи, а на четвертой стояла церковь. Сейчас, освещенный мягким светом, льющимся из множества окон, двор, к моему удивлению, являл собой отрадную и приятную глазу картину.
Вокруг двора тянулась крытая галерея, поддерживаемая резными колоннами. Много лет назад монахи, скорее всего, предавались здесь изучению богословия; в прежние суровые времена считалось, что холод и ледяной ветер никак не могут помешать научным занятиям. Но ныне галерея служила лишь местом бесед и прогулок. Напротив одной из колонн находился специальный каменный сосуд для мытья рук, с маленьким фонтанчиком, издающим негромкое мелодичное журчание. Витражные окна церкви отбрасывали на землю разноцветные тени. В отблесках света я заметил какие-то странные пылинки, кружившиеся в воздухе, и некоторое время с недоумением наблюдал за ними. Наконец до меня дошло, что это вновь пошел снег. Земля у нас под ногами была уже вся припорошена белым. Брат Гай сделал нам знак следовать за ним.
– Мне сказали, это вы обнаружили тело? – спросил я.
– Да. В ту ночь мы с Элис не спали, ухаживали за братом Августом. У него сильнейшая лихорадка, и он чувствовал себя прескверно. Я решил дать ему теплого молока и спустился в кухню.
– Насколько я понимаю, обычно дверь в кухню запирается на ночь?
– В обязательном порядке. Иначе служки, да и некоторые монахи тоже, будут постоянно туда наведываться, стремясь до отказа набить свои утробы. Но у меня есть ключ, так как порой мне необходимо брать кое-что для больных.
– Вы отправились в кухню около пяти часов утра?
– Да, незадолго до этого часы пробили пять.
– Заутреня уже началась?
– Нет, заутреня у нас начинается позднее. Где-то около шести.
– Вот как? А согласно правилам, предписанным святым Бенедиктом, она должна начинаться в полночь.
– Святой Бенедикт составлял свои правила для благословенной теплой Италии, сэр, – с мягкой улыбкой возразил монах. – Думаю, нет большого греха в том, чтобы студеной английской зимой соблюдать их не столь уж неукоснительно. Каждое утро мы справляем службу, и Господь внимает святым словам, а время не имеет большого значения. Сейчас нам придется пройти через дом для собраний.
Брат Гай распахнул еще одну дверь, и мы оказались в просторном помещении, стены которого были расписаны библейскими сюжетами. Вдоль стен стояли стулья и мягкие кресла, неподалеку от очага, в котором весело потрескивал огонь, тянулся длинный стол. В комнате было очень тепло, воздух казался густым от запаха потных человеческих тел. Около дюжины монахов коротало здесь время в этот холодный зимний вечер; некоторые разговаривали, другие читали, несколько человек сидели у стола, играя в карты. На столе красовалась объемистая бутыль с зеленым французским ликером, а рядом с каждым из игроков стоял хрустальный стакан, наполненный этим напитком. Я осмотрелся вокруг, выискивая картезианца, однако нигде не заметил его белой рясы. Лохматый содомит брат Габриель и востроглазый упитанный казначей также отсутствовали.
Молодой монах со впалыми щеками и жидкой бородкой, судя по расстроенному выражению лица, только что проиграл.
– С тебя причитается шиллинг, брат, – жизнерадостно провозгласил высокий монах с мертвенно-бледным лицом.
– Тебе придется подождать. Я попрошу в долг у управляющего, – пробормотал неудачник.
– Ты больше не получишь ни гроша, брат Ателстан! – воскликнул пожилой плотный монах, сидевший поблизости, и назидательно поднял палец. Лицо его было обезображено крупной бородавчатой опухолью. – Брат Эдвиг говорит, ты так много берешь в долг, что уже получил содержание за год вперед…
Заметив нас, монах осекся. Его товарищи поспешно вскочили со своих мест и приветствовали меня поклонами. Один из них, молодой и такой тучный, что даже бритый его затылок был покрыт складками жира, уронил свой стакан.
– Септимус, ну ты и увалень! – прошипел его сосед, пихая беднягу локтем в бок.
Тот лишь озирался по сторонам бессмысленным взором слабоумного. Монах с обезображенным лицом сделал шаг вперед и вновь поклонился с самым подобострастным видом.
– Я – брат Джуд, сэр, помощник казначея.
– Господин Мэтью Шардлейк, посланник короля. Я смотрю, вы не отказываете себе в мирских развлечениях.
– Братии необходимо отдохнуть перед вечерней мессой, сэр. Не соблаговолите ли попробовать ликера? Его присылают к нам из одного французского женского монастыря.
Я отрицательно покачал головой и сурово проронил:
– Сегодня мне предстоит еще много работать. Кстати сказать, в пору расцвета вашего ордена монахи завершали свой день великим молчанием, а не стаканчиком ликера.
Брат Джуд растерянно потупился, но потом все же отважился возразить:
– Это было давно, сэр, еще до Великой Чумы. С тех пор многое изменилось. Мир приблизился к своему концу и…
– А мне казалось, ныне мир процветает, – перебил я. – По крайней мере, у нас, в Англии, где правит мудрый король Генрих.
– О да, конечно, – окончательно растерялся монах. – Я только хотел сказать…
– Простите брата Джуда, он сказал, не подумав, – вступил в разговор другой монах, высокий и тощий. – Я – брат Хью, управляющий. Мы знаем, что жизнь нашей обители нуждается в серьезных переменах, и приветствуем их, – заявил он, смерив своего незадачливого товарища уничижительным взглядом.
– Рад слышать, – ответил я. – Это существенно облегчит предстоящую мне задачу. Идемте, брат Гай. Нам надо осмотреть труп.
Тут голос подал молодой жирный монах, тот, что уронил стакан.
– Простите, добрый господин, – пробормотал он. – Простите, что я такой неуклюжий. У меня жутко болят ноги. Все сплошь покрыты язвами.
Он устремил на нас взгляд, полный неподдельного страдания. Брат Гай положил руку ему на плечо.
– Если ты будешь соблюдать умеренность в пище, Септимус, тебе вскоре станет легче, – пообещал он. – А сейчас твоим бедным ногам приходится выдерживать слишком большой вес. Вот они и болят.
– У меня слабая плоть, брат Гай. Я не могу без мяса.
– Порой я сожалею о том, что Собор в Латерне снял запрет с употребления мяса в монастырях, – повернулся к нам брат Гай. – Извини, Септимус, нам надо идти. Кстати, тебе, наверное, будет приятно услышать, что тело эмиссара Синглтона будет вскоре предано земле.
– Слава Богу. А то я боюсь проходить мимо мирского кладбища. Покойник, оставшийся без погребения, способен принести много бед. Да ведь и умер он без исповеди, без отпущения грехов…
– Да, да. Тебе тоже пора идти. Скоро начнется вечерняя месса.