Генерал И.П. Шмелин (бывший начальник штаба 11-й армии Прибалтийского округа): «Такого документа, где бы были изложены задачи 11-й армии, не видел…».
Генерал П.И. Ляпин (бывший начштаба 10-й армии Западного военного округа): «План обороны госграницы 1941 года мы неоднократно переделывали с января до самого начала войны, да так и не закончили…»
Генерал Л.М. Сандалов (бывший начштаба 4-й армии Западного ОВО): «В апреле 1941 г. командование 4-й армии получило из штаба ЗапОВО директиву, согласно которой надлежало разработать план прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск на брестском направлении… Основным недостатком окружного и армейского планов являлась их нереальность. Значительной части войск, предусмотренной для выполнения задач прикрытия, еще не существовало. Например, 13-я армия… и 14-й механизированный корпус… находились в стадии формирования».
Генерал В.С. Попов (бывший командир 28-го стрелкового корпуса 4-й армии): «План обороны государственной границы до меня, как командира… корпуса, доведен не был».
Так обстояло дело в Прибалтийском и Белорусском округах. А вот в Киевском, по утверждению начштаба округа М.А. Пуркаева, дело обстояло совершенно иначе: «План обороны государственной границы был доведен до войск…» (15, 1989, № 3, с. 66). Но бывшие подчиненные придерживались несколько иного мнения.
Генерал З.З. Рогозный (бывший начштаба 15-го стрелкового корпуса 5-й армии): «Примерно в середине мая 1941 года штабом 5-й армии был разработан план прикрытия государственной границы… Документов, касающихся плана обороны, штабы корпуса и дивизий не имели, но задачи и частные планы обороны знали…»
Генерал Г.И. Шерстюк (бывший командир 45-й стрелковой дивизии 15-го стрелкового корпуса): «План обороны госграницы со стороны штабов 15-го стрелкового корпуса и 5-й армии до меня, как командира… дивизии, никем и никогда не доводился, и боевые действия дивизии (я) развертывал по ориентировочному плану, разработанному мной и начальником штаба…»
Генерал П.В. Черноус (бывший начштаба 72-й горно-стрелковой дивизии 8-го стрелкового корпуса 26-й армии Киевского ОВО): «План обороны государственной границы до частей дивизии был доведен командованием 8-го стрелкового корпуса. Однако он был составлен по организации не горнострелковой дивизии, а стрелковой…»
Ситуацию разъяснил А. М. Василевский: «План использования и документация во всех подробностях разрабатывались в штабе округа только для корпусов и дивизий. Исполнители о них могли узнать лишь из вложенных в опечатанные конверты документов после вскрытия последних» (15, 1989, № 3, с. 67). А вскрыть их можно было лишь после начала войны. Это означало, что из-за секретности командиры корпусов и дивизий не имели возможности отработать выдвижение своих соединений даже на картах, не говоря уже о войсковых учениях. Оттого потом получались казусы, как то было с 41-й танковой дивизией, когда во время выдвижения в указанный в плане район часть танков застряла в болоте. То есть маршрут движения колонн был командирами совершенно не изучен.
Итак, этот неполный мини-сборник свидетельств командиров приграничных военных округов демонстрирует просто убийственную картину состояния штабной подготовки войск к войне. И это ведь был не 1939-й, когда европейская война едва разгоралась, и не 1940 – й, когда события развивались чересчур быстро и неожиданно, а в 1941 год, когда возможность войны с Германией стала реальностью. Тем более что военные руководители Красной Армии, как показывает приведенный выше доклад с. К. Тимошенко и К.А. Мерецкова, все прекрасно понимали. И как итог всего этого: «План обороны государственной границы до меня доведен не был…»
Не означает ли это, что советские штабы готовились к чему-то другому? В. Суворов доказывает, что вялая разработка планов обороны объясняется нацеленностью верхов страны на «освободительный поход» Красной Армии в Европу. Эта версия может быть подкреплена рядом косвенных свидетельств. Например, К. Симонов приводит слова А. Василевского, с которым он имел обстоятельную беседу: «Что касается оперативных планов, то я как человек, по долгу своей службы сидевший в Генеральном штабе на разработке оперативных планов по Западному округу… хорошо знаю, насколько подробно были разработаны все эти планы. Я сидел на этих планах и на внесении в них всех необходимых корректив с сорокового года» (14, с. 450). Итак, планы были и планы детальные, но не оборонительные, которые стали разрабатываться лишь весной 1941 г., да и то без спешки. И планы наступательные не стыковались с планами оборонительными, к тому же из-за секретности с планами наступательных операций не были ознакомлены даже командующие армиями. Но почему одно исключало другое? Почему нельзя было составить планы для разных вариантов событий? Тогда бы командиры армий и корпусов знали, как поступить в случае развертывания событий по схеме А (необходимость немедленного выступления на Берлин), схеме Б (оборона в случае опоздания с мобилизацией и развертыванием), схеме В (в случае локального конфликта) и т. д. А ведь, казалось бы, в разработке планов «А» (мы атакуем) и «Б» (нас атакуют) не было никакой технической или психологической сложности. Необходимость в варианте «мы атакуем» вытекала из негативного для СССР развития событий в Европе, а вариант «нас атакуют» – из вполне вероятного опережения вермахтом в развертывании своих сил на границе.
Армия должна готовиться к чему-то конкретному. Если служба идет «вообще», она превращается в рутину и армия теряет боеспособность. В период 1940–1941 гг. войскам на границе было чем заняться, но, судя по событиям после 22 июня, в частях и штабах шла рутинная служба. И лишь когда в Генштабе осознали, что Красная Армия опаздывает в развертывании в сравнении с вермахтом (а причиной тому было вето, наложенное Сталиным на проект директивы от 15 мая 1941 г.), то приграничным армиям был спущен приказ на разработку сугубо оборонительных планов.
Разрыв в логике подготовки и развертывания Красной Армии в преддверии вероятной войны с Германией запутал ход детализации планов боевых действий.
14 октября 1940 г. были утверждены ясные и совершенно адекватные «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940–1941 годы». То был план формирования стратегических группировок Красной Армии, в котором также содержались наработки по ведению боевых действий фронтового масштаба в случае войны с Германией и ее союзниками.
В «Соображениях…» декларировалось, что «…Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией, Финляндией, и на Востоке против Японии…». В качестве ответной меры предполагалось нанести главный удар с территории Украины в направлении Люблин – Краков – Бреслау с дальнейшим поворотом к Балтийскому побережью.
В «Соображениях…» рассматривались и другие возможности: как ударов со стороны Германии, так и ответных действий Красной Армии (например, предусматривался удар по Восточной Пруссии).
Этот план действовал как минимум до мая 1941 г. Дальше, исходя из событий на границе, где, как и предполагалось, сосредоточивались крупные германские силы, пошла «конкретизация» этого плана. 15 мая 1941 г. по инициативе наркома обороны С.К. Тимошенко и начальника Генштаба Г.К. Жукова появляется проект очередного «Соображения по плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками».
Принципиально новым в документе являлось предложение о немедленном превентивном ударе по Германии. Авторы проекта предостерегали: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар.
Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания…» (15, с. 304).
