Антон дожевал бутерброд и глубоко вздохнул. Завтра утром они с мамой должны отправиться в далёкое-далёкое путешествие. В город на берегу Балтийского моря. То есть даже и не совсем моря, а Финского залива. В нём, слышал Антон, вода несолёная и не бывает ни приливов, ни отливов. Разве же это море?

Честно говоря, Антон не знал, хочется ему уезжать или нет. С одной стороны, конечно, пролететь на самолёте через всю страну было интересно. И пожить не в маленьком городке Белом Камне[1], где почти все друг с другом знакомы, а в огромном и чужом Санкт-Петербурге – тоже. Но с другой стороны, получалось, что придётся расстаться с бабушкой, и с приятелями-одноклассниками, и с соседом Димкой, и с котом Бисом, в смысле Барсиком. А самое главное – Антон так и не попал в сопки. И теперь неизвестно, попадёт ли когда-нибудь вообще.

Правда, мама говорила, что они летят в Питер просто погостить. На лето. Всё равно с работы её сократили, а устроиться куда-нибудь на новое место в их городке практически невозможно. Это даже Антон знал. А чего там не знать-то? Если пару месяцев назад, услышав о грядущем сокращении, мама пришла с опухшими глазами, а потом закрылась в комнате и просидела там до самой ночи.

Сначала Антон не понял, из-за чего она так расстраивается. Неужели ей нравится каждый день вставать в половине шестого и до пяти вечера сидеть в пыльной маленькой комнате среди высоченных шкафов с разными шурупами, петлями, шпингалетами и прочей ерундой, которую используют при производстве мебели? Должность называлась, конечно, красиво – «начальник склада». Но какой там начальник, если подчинённых нет? Над железками, что ли? Ну что в этой работе хорошего?

Он так и заявил заплаканной маме, когда она на минутку вышла на кухню. Но мама только всхлипнула и жалобно улыбнулась.

– Дурачок ты! – покачала головой бабушка, когда мама снова ушла. – А жить-то мы на что будем? На мою пенсию?

Антон слегка растерялся. Так вот в чём дело! А он-то обрадовался, что мама теперь целыми днями будет рядом с ним.

А недавно маме пришло письмо. Необычное. Потому что она перечитывала его много раз, а потом тайком от Антона о чём-то шепталась с бабушкой. Бабушка ворчала, вздыхала и явно маму от чего-то отговаривала. Но мама стояла на своём твёрдо. И в конце концов призналась Антону, что письмо от деда, в смысле, от её отца. Оказывается, они и раньше изредка переписывались. В общем, дед звал Антона с мамой приехать к нему в Санкт-Петербург, познакомиться, осмотреться. А там уж как сложится. Дед намекал, что вполне может помочь маме устроиться на работу. И не на какую попало, а по специальности – преподавателем истории.

Мама решилась, и дед выслал деньги на билеты. Ей и Антону.

Дни до отлёта тянулись так медленно, что Антону казалось – календарь смеётся над ним и нарочно застревает на каждом числе по нескольку раз. Так было, пока не пришла пора собирать вещи. И тогда время завертелось со скоростью бешеной юлы.

Бабушка помогала складывать одёжки внука и тихонько причитала в углу.

– Ты что, ба? – присел перед ней на корточки Антон.

– Эх, родненький! – вздохнула бабушка. – В такую даль отправляетесь! И к такому человеку…

– Какому? – вскинулся Антон.

Бабушка махнула рукой, не ответила, а только сухо всхлипнула.

Сашка решил, что домой возвращаться не будет. Матери всё равно нет, значит, денег на маршрутку попросить не у кого. Не у соседки же в долг брать. Она-то, конечно, даст. Но мать потом долго будет ворчать, что Сашка её позорит перед людьми. Хотя что тут стыдного? Ведь он же не воровать собрался. Но мама считает, что деньги взаймы нельзя брать ни при каких обстоятельствах. Вот такой у неё принцип.

Когда Сашка был совсем маленьким, она металась с одной работы на другую, лишь бы прокормиться и одеть сына не хуже других. А то, что Сашке чуть ли не сутками приходилось сидеть одному, её как будто не волновало.

Правда, Сашка стал самостоятельным очень рано. А что ему оставалось-то? Сам не поешь, никто не покормит. В булочную не сбегаешь – чай будет пить не с чем. Дырку на рубахе не зашьёшь – придётся ходить оборванцем до воскресенья. И это ещё хорошо, если в воскресенье мама не выйдет поработать сверхурочно. Вот он и научился потихоньку и готовить что-нибудь простенькое, и одежду штопать, и продукты подходящие покупать.

Наверное, если бы не погиб отец, всё у них было бы по-другому. Но отца не стало, когда Сашке исполнилось пять лет.

Правда, Сашка всё равно его помнил. Так отчётливо помнил, будто отец уехал в свой последний рейс вчера.

Сашка ещё раз вытер вспотевший лоб и повернул к метро. Хорошо, когда ученический проездной! Хоть на жетоны тратиться не нужно. Поедет он сейчас на Финляндский вокзал, возьмёт билет до Синеозерья[2]. После прогуляется до Полюстровского рынка, побродит в павильонах, рыб аквариумных посмотрит. А там и обратно на вокзал можно топать. Пока до вокзала добредёт – перерыв закончится. И тогда он уедет на дачу. А матери позвонит, чтобы не волновалась.

В метро обдувало тёплым воздухом и пахло нагретой резиной и чем-то ещё, противным и горьковатым. Сашка зашёл в вагон и плюхнулся на свободное место в углу. Рядом дремала нестарая ещё тётка в платье в горошек. От резкого аромата её духов у Сашки снова запершило в горле, и он поморщился. Тётка приоткрыла подведённые синим глаза и посмотрела на Сашку. Сашка отвёл взгляд. Он не любил, когда на него глядят в упор.

– Это какая станция? – хрипло спросила соседка.

– Звёздная, – ответил Сашка.

– Ф-фу! – выдохнула тётка с такой силой, что чёлка взлетела со лба. – А я думала – проспала!

Сашка пожал плечами. Поезд загрохотал особенно сильно. Сашка видел, что тётка ещё о чём-то говорит, но ни слова не расслышал.

«Вот пристала!» – подумал он раздражённо и прикрыл глаза.

Пусть кажется, что он тоже решил поспать. Сейчас в метро все или спят, или книжки читают, или в наушниках слушают своё любимое «бум-бум». Лишь бы никого не видеть. А главное – не уступать уютного места.

На подъезде к станции грохот поезда слегка утих, и Сашка снова услышал голос соседки:

– Ну и молодёжь! Тебе всё равно, что ли?

– Что – всё равно? – хлопнул ресницами Сашка.

– Я же говорю, – хмыкнула тётка. – У тебя на голове пуху, как в курятнике! Вон в окно-то на себя посмотри.

Сашка смущённо хмыкнул, вскочил и уставился на своё отражение в стекле на двери. Тополиного пуха в волосах и правда хватало. Он вытащил расчёску и несколько раз провёл ею по макушке. На зубьях остался белый мягкий комок.

Тётка хихикнула и шмыгнула к дверям, будто сначала забыла, что ей выходить, а в самый последний момент спохватилась.

Сашка вернулся на прежнее место.

«Хорошо, что она вышла», – подумал он.

И снова вспомнил про Рину.

Наверняка она уже ушла из кафе с парусниками. Не дождалась его, а теперь злится. Наверное, надо было заскочить домой и хоть сообщение ей отправить. Извиниться. А то мало того, что на свидание не явился, так ещё и из сети теперь дня на три пропадёт. На такое кто хочешь обидится. Даже Рина.

Хотя, вообще-то, она была весёлая, лёгкая и совсем не обидчивая. Когда она первый раз написала ему в «Моём Мире» под ником Рина-95, Сашка сразу же довольно зло пошутил. Мол, Рина – это имя, а 95 – возраст или рост? Она ответила, что Сашка не угадал. А потом просто написала: «Дурак ты лысый, Солич, и ничуть не изменился!»

И вот тогда Сашку будто по голове стукнуло. Соличем, да и лысым дураком тоже его могла назвать только Иришка Смольникова из далёкого города Воронежа. Сашка познакомился с ней, когда гостил у тётки, сестры покойного отца. И было это лет восемь назад. С соседкой Иришкой он подружился сразу. Вдвоём они бродили по знойному летнему городу, лопали мороженое в тени городского парка, ездили вместе с тёткой купаться на быструю и опасную реку Дон. А потом Сашка вернулся в Питер, а Иришка осталась. Он хотел ей написать, но так и не собрался. А она вот всё-таки собралась. Через восемь-то лет.